Туман перед рассветом.

Холли с довольной улыбкой бросила мобильник Джейсона обратно на диван, слизав остатки порошка со своей руки. Она понятия не имела, что за девица звонила только что, номера не было в контактах Джейсона. Но ее позабавило, что его любовница, прошлая или нынешняя, запросто могла набрать ему в разгар ночи. Нет, ей не было дело до других женщин Джейсона. Хоть он ей нравился внешне, привлекал физически, секс с ним был далеко не худшим в ее бурной и насыщенной жизни, а сравнивать ей было с чем, главным была все-таки его платежеспособность. Своя фирма в партнерстве, папаша при деньгах, что еще нужно, чтобы получить постоянного клиента?
Конечно, она вовсе не просто так подошла к нему на вчерашнем приеме, достаточно давно присматривалась к Джейсону. Навести справки и узнать, что он посещает одно из местных обществ анонимных алкоголиков и наркоманов, труда не составило. Как и незаметно посетить пару собраний, чтобы точно знать его проблему. Наркотики. Удача сама плыла ей в руки. И соблазнить Джейсона на экстази, а позже кокаин, оказалось еще проще.
Сейчас Джейсон валялся в спальне в полной отключке под героином. Забавно, но он до сих пор делал себе уколы по старинке, в вены рук, что было весьма неосмотрительным. Прямо-таки огромный дорожный баннер — привет, я наркоман.
И она показала ему, что можно принимать, даже колоться, не оставляя никаких следов. Нужен лишь шприц для инъекций инсулина. И колоть нужно между пальцами ног или в пах. Вот и весь секрет.
Сама героин Холли не любила. Ведь сейчас есть более увлекательные наркотики, с гораздо более ошеломляющим эффектом. Один из которых она и приняла только что. Абсолютный полет в космос, который настигнет ее уже скоро.
Она еще раз оглянулась на мобильник на диване. Интересно, эта девица не та самая, ждущая ребенка от другого? И заливается ли сейчас бедняжка горькими слезами, узнав, что у ее бывшего появилось новое увлечение?

— Папа, замок получился супер-пуперский! Правда-правда!
Восторженно заверил его Эйдан по телефону.
Роберт отправил подарки Флейм и детям почтой еще перед поездкой по Испании. И вот, в самый разгар путешествия, посылка наконец дошла до Луизианы. Изначально он сам собирался слетать в Новый Орлеан на недельку, но нашел пару перспективных инвестиционных проектов для своего «Фонда» в Мадриде и в итоге потратил на них времени больше, чем планировал. Следствием чего стал отказ от первоначальных планов.
Сейчас с Робертом-младшим они находились в Барселоне. Переговоры с «Роялс» шли более чем удачно. И пока его старший сын отдыхал в своем номере после трудного дня, Роберт решил поболтать с младшими детьми, по которым безумно скучал.
— Мы с Данни сами его собрали. Сами! Мама нам совсем не помогала!
— Правда-правда, пап. Совсем не помогала!
За голосом брата следом в трубке раздался столь же восторженный голос Даниэлы.
— С нетерпением жду, чтобы увидеть, милые.
— Тогда возвращайся, пап. Приезжай вместе с Робертом и Эрин.
— Уже очень скоро.
На самом деле Роберт не знал, когда сможет познакомить детей с братом и кузиной, но не снимал с себя ответственности, что своим молчанием о Флейм, Эйдане и Данни затягивает и так сложную ситуацию. Но желал получить в совместной поездке с сыном лишь положительные эмоции, сблизиться с ним, а не оттолкнуть своими откровениями. Пообещал себе после Сиренас, куда они с Робертом-младшим вылетали уже через неделю, что обязательно все расскажет. Главное, что ни Куинн, Натали или Адриана, слава богу, не проболтались, предоставив ему шанс, все самому объяснить сыну.
Далее Эйдан и Данни на перебой, очень красочно, рассказали, как готовились к школе. Ходили с матерью по магазинам, покупая все необходимое. Оба были в восторге, что уже достаточно взрослые для школы. И радостно описывали ему свои первые недели школьных занятий.
Изначально они с Флейм планировали отдать детей в школу лишь через год, когда им исполнится шесть, но все ближайшие друзья Эйдана и Даниэлы шли на обучение уже этой осенью, и они не стали разлучать их небольшую детскую компанию. К тому же эта частная новоорлеанская школа была одной из самых престижных в городе, не стоило упускать шанс дать детям лучшее образование из возможных.
Наболтавшись с ним, дети убежали играть, и Роберт смог спокойно поговорить с Флейм.
— Прости, что подвел. Мне следовало прилететь хотя бы ненадолго. Чтобы мы вместе отвели Эйдана и Данни в первый раз в школу.
— Да, нам тебя не хватало. Но я не сержусь, Роберт. Просто скучаю. Как и дети. Ведь тебя еще долго не будет рядом.
— Знаю, и тоже скучаю. После Сиренас я вернусь. Обещаю.
В действительности же Роберт совершенно не представлял, что будет после Сиренас, когда он расскажет сыну о Флейм и детях. Но он точно не сможет сбросить на голову Роберта-младшего подобные шокирующие новости и спокойно вернуться в Луизиану. Потребуется время, возможно, больше времени… Именно поэтому, из-за неизвестности дальнейшего, реакции сына, Роберт и придумал кое-что.
— У меня возникла идея. Если пригласить мадридскую родню на Рождество в Новый Орлеан? Что думаешь, Флейм?
На том конце повисла пауза. Затем последовал тихий вздох Флейм. Когда она ответила, по ее голосу Роберт понял, та от идеи не в восторге, но не может мгновенно придумать причину, почему, по ее мнению, это может быть неуместно.
— Я не против. Если твой сын, конечно…
— Он поймет. Пусть не сразу, но поймет.
— А Санта-Барбара?
— Когда я туда отправлюсь?
Хороший вопрос — с горькой усмешкой подумал Роберт. Приезд туда неизбежен, хотя бы потому, что только там можно официально воскреснуть, то есть получить все необходимые документы на свое реальное имя, но в остальном…
— Это же случится в любом случае.
— Не в ближайшее время. Сейчас следует укрепить семейные связи.
— Но благодаря Адриане и Иден теперь…
Роберт совсем не удивился, что их с Флейм разговор так или иначе в итоге дошел до Иден. Обдумывая свое возращение из мертвых, сначала он вообще не рассматривал перспективу поездки в Санта-Барбару. Считая, что все формальности о воскрешении можно решить через адвоката. Ведь что по факту его там ждет? Две бывшие возлюбленные и друг, который в итоге оказался вовсе не другом. У Келли и Ханта налаженный быт, семья, как и у Иден с Кастилио. Там давно нет места для него, а может, никогда и не было. Позже, после первых встреч с Куинном и знакомства с Адрианой под личиной братца, ему нестерпимо захотелось в Санта-Барбару. Все-таки увидеть Иден, Келли. Но теперь, вплотную общаясь с сыном, он вновь не видел целесообразности своего появления в Калифорнии. Именно в Мадриде находятся все те, с кем он собирался поддерживать связь. О прочем загадывать не стоило.
— Забудь об Иден, Флейм. Она всего лишь мать моей невестки. Страница прошлого, давно перевернутая.
— К чему этот самообман, Роберт?
— Это не самообман. Объективная реальность.

— Я-то думал, от дома давно ничего не осталось.
Роберт действительно был искренне поражен, ожидая увидеть развалины, вместо дома, в котором родился и вырос. Но тем не менее видел перед собой приятную картину. Стены дома явно недавно красились, крыша блестела на солнце, окна вымыты. Ни одного следа запустения, чего вполне следовало ожидать.
— Пришлось сделать дополнительную внешнюю кладку из кирпича по всему периметру, чтобы избежать разрушения стен, да и крышу заменить. Мы с Адрианой стараемся заботиться и о доме, и об острове. В любом случае все это снова скоро будет принадлежать тебе…
— Я рад, что остров и дом в надежных руках. И не думаю, что стоит что-то менять.
На секунду Роберт-младший вскинул брови вверх, удивившись сказанному, не до конца понимая, почему отец вдруг не хочет получить назад Сиренас, но прямо сейчас не стал задавать вопросов.
Они вошли в дом. Внутри было чисто, вокруг витала приятная прохлада, мебель была покрыта пленкой, чтобы защитить ее от пыли и грязи.
Роберт-младший направился к окнам, чтобы открыть их и впустить в дом свежий воздух. Они с Адрианой уже более полугода не приезжали сюда. Но о доме, как и положено, заботились в их отсутствие.
Роберт осмотрелся, радуясь, что его сын поддерживает его наследие. Хотя, если быть честным с самим собой, Сиренас сильно изменился с момента его последнего посещения. Маленький остров превратился в милый крошечный городок. Отстроенный заново причал, которому могли бы позавидовать все крупные прибрежные города. Никаких неказистых халуп, вместо них очаровательные домики. Больница также приведена в порядок, на островке появилась школа и детский сад, рыбный завод, магазины, которые продавали местным жителям продукцию этого завода в половину цены. Старое казино превратилось в библиотеку. И на каждом шагу они — таблички с его именем. Которые должны были льстить ему, потешить тщеславие и самолюбие. Так и было в какой-то мере. Тем более таблички не были поминальными, с датой его рождения и мнимой смерти, а являлись почетным упоминанием его имени, как местного жителя, который, даже вырвавшись в роскошную и сытую жизнь, никогда не забывал о своих корнях. Только отчего-то Роберт все-таки испытывал неловкость, постоянно натыкаясь на эти пресловутые таблички буквально везде. К тому же знал, все преображения на Сиренас не дело рук Роберта-младшего и Адрианы, пусть последняя теперь и являлась хозяйкой острова. Все изменения внесла Иден, годами заботясь об острове и его жителях. Что наводило на определенные мысли о ее чувствах относительно него, и вся его душа теперь снова стремилась в Санта-Барбару. Хотелось заглянуть Иден в глаза, ее чудесные аквамариновые глаза, и наконец понять правду.
Выныривая из своих сумбурных размышлений, взгляд Роберта обратился к стене у двери, в поисках той самой надписи из прошлого. Хотелось вновь прикоснуться к ней, нырнуть в приятные воспоминания, уйти на миг ото всех окружающих его изменений, почувствовать тепло…
Надпись на стене была, только совсем другая. Адриана и Роберт останутся здесь.
Очевидный недоуменный взгляд отца на стену ясно дал понять Роберту-младшему, что он там ищет, но точно не найдет. Поэтому парень поспешил объяснить и покаяться:
— Когда мы с Адрианой впервые вместе сюда приехали, затеяли небольшой ремонт. Закрасили старую надпись… Я сожалею, пап. Знаю, она много значила для тебя… Не только для тебя.
Роберт-младший испытывал дискомфорт, но не угрызения совести. Старая надпись все равно давно бы осыпалась вместе со старой краской, а прошлое его отца и Иден Кастилио осталось лишь в воспоминаниях. По крайней мере, ему хотелось в это верить. Хотя взгляд отца и говорил о совершенно обратном прямо сейчас. Он явно был расстроен, неприятно удивлен.
— Если вы с Адрианой так решили…
Роберт мог бы предъявить претензии сыну, но не стал. Конечно, ему не хватало старой надписи: «Иден останется здесь», но он понимал, Адриана и Роберт-младший относились к ней совсем иначе. И уничтожили по вполне понятным причинам. Ему хотелось бы знать, известно ли Иден о том, что надписи больше не существует.
— Можешь говорить как есть, пап. Мы не должны были уничтожать надпись. Мама Адри, моя дорогая свекровь, в выражениях не стеснялась.
Роберт-младший не врал. Когда Иден впервые увидела новую надпись вместо старой, она отчитала их с Адри как глупых неразумных детей, которые из-за своих капризов и эгоизма влезли туда, куда не следовало. Уничтожили то, что совершенно к ним не относилось, но было дорого ей.
Роберт довольно четко увидел, как Иден возмущается сотворенному Адри и Младшим, и от этого на душе стало легче. Их общее прошлое все-таки не было ей безразлично.
А то, как Роберт-младший уточнил, насчет дорогой свекрови, явно выдавало его ревность, попытку не придавать прошлому особого значения. И, вероятно, его сын прав, нечего ворошить давно оставшееся в истории.
— Роберт, я не стану цепляться за прошлое. Слишком многое упустил в жизни. Хочу жить настоящим и будущим.
Роберт-младший решил поверить отцу, не копаться глубже, испытывая облегчение. Они еще не обсудили всех аспектов его потерянной жизни. В самолете до Сиренас отец больше слушал, чем рассказывал о себе. Ему хотелось знать совершенно все, о том, как проходило его детство. Про лейкемию, успехи в учебе и футболе. Про встречу с Адрианой.
— Я и представить не могу, что значит провести в психушке пятнадцать лет, ничего не помнить, быть прикованным к инвалидному креслу. Если бы я знал, что ты жив…
— Теперь я вернулся, и мы наверстаем упущенное.
— Я ведь столько глупостей натворил… едва не потерял Адри… Винил ее мать в том, в чем она не была виновата.
Но был виноват ты. Этого его сын не произнес. Почему? Самому Роберту, в душе признающему свою вину, ошибочность многих своих решений и поступков, вслух не хотелось оказаться главным виновным.
— Неудивительно, учитывая на тебя влияние Куинна.
— Серьезно, пап?
— Я знаю, что ты его любишь. Знаю, как много он сделал для тебя, спас тебе жизнь, заменил меня. Я благодарен ему и не собираюсь вставать между вами. Но он мог бы лучше постараться и выбить дурь относительно прошлого из твоей головы.
— Каждый должен набить собственные шишки. Ты не считаешь?
— Наверное, так и есть.

Когда сын ушел, Роберт внимательно осмотрелся вокруг. Дом его детства действительно несильно изменился. А поддерживаемый порядок и свежий ремонт создавали обманчивую иллюзию, что дом обитаем, хотя по факту это было не так. Главное, и, пожалуй, единственное изменение, надпись на стене.
«Адриана и Роберт останутся здесь». Роберт с глубокой тоской смотрел на нее. Он скучал по старой, она всегда была неким напоминанием, что их история с Иден, их любовь, все это было. Настоящее и осязаемое. Он ничего не выдумал. И Роберт легко мог представить, как Иден отчитала молодежь за то, что они варварски стерли последний привет из далекого прошлого. И тут же на миг снова нырнул в воспоминания, воображая, как Иден много лет назад написала, что останется здесь. Сейчас ее голос эхом раздавался отовсюду, разносясь и отталкиваясь от свежеокрашенных стен. Все ее признания, каждое ее слово любви. Да, она не осталась, покинула Сиренас, но тем не менее навсегда стала частью его сердца.
Роберт подошел к стене и коснулся новой надписи, закрыл глаза, словно ощущая там, под слоем новой краски, прошлая надпись все еще существует, она не исчезла окончательно.
Затем открыл глаза, вздохнул и отошел от стены.
Одновременно вновь с горечью признавая, Младший и Адри тоже по-своему правы, живя настоящим и будущим, а не прошлым. И почему они не хотят видеть никаких напоминаний, что их история могла быть совершенно другой, сложись в далеком прошлом все иначе.
Роберт усмехнулся сам себе и отвернулся от надписи. Прошлое давно пора оставить в покое, его настоящая жизнь тоже не так уж и плоха. Он никогда не лицемерил перед собой или Флейм, с ней и детьми был вполне счастлив. И надеялся, что Роберт-младший довольно скоро примет подобную объективную реальность, пусть та и не придется ему по душе.
Но все-таки осталась одна глава прошлого, которая требовала разрешения. И раз он снова оказался на Сиренас, почему бы ему ей не заняться?
Роберт прошел в соседнюю комнату. Здесь тоже все было чисто и гораздо уютнее, чем он помнил. Белоснежная занавесь на окне, яркое покрывало на кровати и обивка на кресле в тон, свежий лак на мебели, разные милые мелочи то тут, то там. Отчего-то он был убеждён, это уже дело рук Адрианы, а не Иден. Ведь его сын с женой время от времени приезжали жить сюда.
Роберту стало весьма любопытно, не нашел ли кто-нибудь его тайник во время одного из ремонтов?
Он отодвинул тумбочку, увидев за ней ровную стену. Как и предполагал, тайник замазали штукатуркой при ремонте, не обратив внимания.
Пройдя в кухню и достав из ящика нож, Роберт вернулся в комнату и принялся ковырять стену, сбивая штукатурку. Слой сверху оказался не столь большим, поэтому до тайника он добрался за несколько минут, извлек кирпич из стены и достал из углубления плотный конверт, весь покрытый пылью и паутиной.
Сдув пыль и очистив конверт от паутины, Роберт присел на кровать и высыпал его содержимое на покрывало. Несколько фотографий, пожелтевших от времени, письма, перевязанные алой лентой, документы родителей, паспорта, свидетельства о рождении и смерти, обручальные кольца, немного оплавившиеся от взрыва, право собственности на дом.
Скудные остатки свидетельства их недолгой жизни.
Роберт взял в руку одну из фотографий, на которой сзади почерком матери было написано. Даниэле и Алехандра Парризи. 20 июля 1956 года. День свадьбы родителей.
Перевернув фотографию картинкой вверх, он стал с грустью разглядывать мать и отца. Молодые, счастливые и беззаботные лица обоих. Они познакомились и поженились на Сиренас. Он — итальянский эмигрант, она — мексиканка с материка. Оба темноволосые и зеленоглазые, пусть черно-белое фото и не передавало этого. На маме в день свадьбы было легкое белое платье простого кроя, на голове венок из местных цветов. Отец в белой рубашке и темных брюках. В пятидесятых фотографии были дорогим и редким явлением на Лас-Сиренас. Бедняки Парризи не могли позволить себе подобной роскоши. Поэтому снимков осталось от родителей очень мало. Лишь эта и еще одна, где они были втроем, снятая незадолго до их гибели. А еще его снимок во младенчестве. Вот и всё наследие Парризи. Плюс абсолютно темная история, почему все-таки родители отдали Куинна в приемную семью. Неужели лишь из-за бедного положения, когда двое детей стали бы непосильной нагрузкой на скромный семейный бюджет?
Увы, у родителей он спросить ничего не мог. Но, возможно, на этом свете еще существует человек, способный ответить на его вопросы и пролить свет на прошлое. Если она, конечно, еще жива. В любом случае ему стоит попробовать отыскать Рафину или хотя бы ее родню, если те продолжали жить на Сиренас.

Магазин Рафины был еще одним пунктом того, что кардинально изменилось на Лас-Сиренас. Теперь это был полноценный супермаркет, занимающий огромную площадь. Современный дизайн, витринные окна, парковка. Элегантного, милого и уютного небольшого магазинчика больше не существовало. И лишь вывеска «У Рафины», теперь тоже огромная и замысловатая, связывала это место с прошлым.
Нет, Роберту вполне нравилось, во что в итоге Иден превратила остров. Комфортное место для жизни в первую очередь для местных, а не для туристов. Больница, рыбный завод, школа, детский сад, даже кинотеатр, некоторые бывшие тропинки были превращены в полноценные дороги для удобного перемещения по острову. Хотя все-таки странно попасть фактически в огромный музей его имени. Таблички: «Здание отреставрировано в честь Роберта Барра (Парризи)» — встречались на Лас-Сиренас повсюду. Не просто дань его жизни и трагической смерти. А ведь далеко не каждому в жизни предоставляется возможность узнать, какое почтение ему будет оказано после смерти.
Роберт вошел в магазин. Что Рафина все еще жива у него не было никакой надежды. В этом случае ей уже далеко за восемьдесят, если она и жива, вряд ли находится в здравом уме или вообще дееспособна. А его мучила ностальгия, как и сожаление, что он раньше не вернулся сюда, чтобы застать Рафину живой и попытаться выяснить известно ли ей, почему родители отдали Куинна. Рафина как лучшая подруга его матери должна знать хоть что-то, если не все. Все подробности и обстоятельства тех лет.
— Чем я могу помочь, сеньор?
Из-за прилавка вежливо обратился к нему молодой человек, еще совсем юноша. А потом стал с любопытством разглядывать. Роберт решил, что на острове местные явно знают, как выглядит символ Сиренас — Роберт Барр. Как выглядел.
— Мне нужна Рафина. Я старый…
— Минутку, сеньор…
Парень, его рука отчего-то дрожала, нажал на какую-то кнопку, и через несколько секунд в зал вошла молодая женщина, лет двадцати пяти. Вероятно, внучка Рафины. По крайней мере, внешне она была очень на нее похожа. На ту Рафину, которую он помнил.
— Сеньор Барр, для меня огромная честь, что вы посетили наш магазин!
С искренней радостью обратилась к нему женщина, тоже пристально разглядывая.
— Невероятно, что вы живы. Мы сначала и не поверили. Но, не сомневайтесь, каждый житель Сиренас искренне рад этому.
Роберт охотно верил. За полдня на Сиренас успел убедиться, что его возращению действительно рады, хотя на острове осталось мало тех, кого он знал лично и кто знал его.
— Я тоже рад вернуться сюда.
— Чем могу помочь?
— Я хотел узнать что-нибудь о Рафине, мисс… Полагаю, вы ее внучка.
— Верно. Зовите меня Рафина. Да, меня назвали в честь бабушки.
— Я хотел бы навестить могилу вашей бабушки, Рафина.
— Боюсь, не получится…
Увидев растерянность на его лице, молодая Рафина поспешила добавить:
— Бабушка все еще жива и будет рада увидеть вас.
Роберт счел невероятным, что старая Рафина жива, но это, несомненно, его обрадовало.
— Она постоянно повторяет, что будет цепляться за эту жизнь, пока не завершит какое-то важное дело. Чтобы уйти с чистой совестью. Но я понятия не имею, о чем она. Пойдемте со мной, сеньор Барр.
Женщина указала на дверь в глубине магазина. Они вместе направились к ней.
Оказалось, за магазином расположен дом. Причем более скромный, чем он ожидал, учитывая масштабы магазина.
— Я присматриваю за бабулей. Мои родители давно переселились на материк, но бабушка не захотела покинуть место, которое любит всем сердцем.
Это Роберт мог прекрасно понять. Он тоже любил Сиренас, пусть и не провел большую часть своей жизни на острове. Но именно здесь он был счастлив с родителями, счастлив с Иден и сердцем всегда стремился однажды вернуться сюда.
Рафина провела его через холл и коридор дома в небольшую уютную, очень светлую комнату. Постучала, прежде чем они вошли, хотя ей никто не ответил.
Старая Рафина сидела в инвалидном кресле у окна, греясь на солнышке и, казалось, совершенно не заметила их появления. Ее внучка подошла к ней, нежно обняв за плечи.
— Привет, корасон. Как ты сегодня? Не поверишь, кто пришел навестить тебя.
— Как ты, сердечко мое? Кто бы ни пришёл, спорю, что это точно не твоя неблагодарная мать.
Голос Рафины источал брезгливость и недовольство, был стар и скрипуч, но с теми же знакомыми нотками самодовольства и зазнайства, которые он запомнил еще из своего детства. Рафина, коренная жительница Сиренас, всегда считала себя выше других местных, больше причисляя себя к богатым белым туристам, потому что была с большинством из них на короткой ноге благодаря магазину, открытому на деньги…
Роберт тряхнул головой. Не время вспоминать. Он пришел сюда совершенно за другим. Точно не сводить с Рафиной счеты.
Женщина, располневшая и обрюзгшая, в которой с трудом угадывалась прежняя Рафина, развернулась в своем кресле в его сторону, резко побледнев, смотря на него больше с испугом, чем с радостью оттого, что увидела живым, после того, как он годами считался мертвым.
— Привет, Рафина. Как поживаешь?
— Робе…
— Я тоже не думал, что мы еще увидимся.
— Я оставлю вас. Позовите, если что-то понадобиться.
Внучка Рафины верно считала происходящее и предусмотрительно решила оставить их наедине. Когда она ушла, ее бабка обратилась к нему:
— Присаживайся.
Указала Рафина на ближайшее к ней кресло, большое и чересчур вычурное. Такие он видел лишь на приемах у королевской знати. Да и вся обстановка вокруг него оказалась довольно кричащей. Яркие цветочные принты скатерти, обивки кресел и дивана, накидок, покрывал и штор, тяжелая дубовая мебель, разные мелкие фигурки и статуэтки, всяких ангелочков и католических святых. Викторианская эпоха во всей своей красе. Складывалось ощущение, что хозяйка, хотя так и было на самом деле, долгое время влачила бедную жизнь, но, заимев деньжат, теперь старалась окружать себя лишь роскошью. Явно перестаравшись с этим. С другой стороны, подобное стремление было очень хорошо знакомо самому Роберту.
— Новости, что ты жив, обрадовали меня.
Роберт присел. Рафина несомненно была очень стара, хотя выглядела совсем не плохо для своего возраста. Пусть морщины на лице и мешали видеть ее такой, какой она была в молодости. Но острый взгляд темных глаз был по-прежнему при ней.
— Я рад снова оказаться на Сиренас.
— А ко мне зачем пришел? Ты годами игнорировал мое существование. Объявлялся только тогда, когда тебе было что-то нужно. Так что же тебе нужно теперь, Роберто?
Роберт нервно сглотнул. Роберто. Давно его так никто не называл. И тут же решил не увиливать, расточаясь, что скучал или что-то подобное. Они с Рафиной хорошо знали друг друга.
— Роберт. Хочу узнать о своем брате.
Рафина, видимо, ожидала чего-то иного. Сидела напряженная, пронзая его испуганным взглядом. Ждала, что он снова будет ее корить, что она взяла деньги убийцы его родителей и построила на этом свой бизнес?
— Я не про то, что хочу знать, где он. Мы с ним встретились много лет назад. Сейчас общаемся, налаживаем отношения.
— Это прекрасно, Роберто, что вы нашли друг друга.
Женщина расслабилась, облокотилась о спинку инвалидного кресла. Роберт же скрестил руки на груди.
— Значит, ты знала, Рафина? Всегда знала, что у меня есть брат? И ничего не сказала мне, когда родителей не стало?!
— Чтобы причинить тебе еще больше боли?! Я ведь ничего не знала о судьбе твоего брата. Совсем ничего.
— Мне было бы легче, знай я, что не остался один на целом свете.
— Ты был ребенком и все равно не смог бы его отыскать. Все, что знала я и твои родители, те люди были из Англии.
— Я имел право знать.
Рафина согласна покачала головой, но смотрела на него с сожалением.
— Как я могла открыть то, о чем твоя мама просила меня молчать? Ей было стыдно, она каждый день раскаивалась. Но твоим матери и отцу нужно было растить тебя, дать тебе хоть какое-то будущее. С двумя детьми они бы не справились!
С высоты возраста Роберт мог понять родителей, их безвыходную ситуацию. Отлично помнил, насколько в его детстве у них не было никаких излишеств. Знал, что не имел права судить их за принятое решение. Но какая-то его часть хотела, чтобы все было иначе. Кто знает, если бы они с Куинном росли вместе, их родители вовсе не погибли бы в ту роковую ночь, потому что не оказались в лодке на причале.
— Но как же вышло, что те люди, забравшие моего брата, вышли на моих родителей? Как маме и папе пришла мысль…
Женщина тяжело вздохнула, прежде чем ответить. Теперь в ее взгляде сквозили печаль и тоска.
— Это моя вина, Роберто.
— Твоя?
— В пятидесятых Сиренас не был местом притяжения туристов. Местные занимались ловлей рыбы и поставляли ее на материк по очень низким ценам. Жили мы здесь бедно и замкнуто. И порой продать своего ребенка бездетной паре было единственной возможностью выжить.
— Значит, это был бизнес такой? Ты своих детей тоже продавала, Рафина?
— Я, нет! Но, пойми, твои родители тоже не хотели отдавать твоего брата. Но у них были долги, пару последних лет перед вашим рождением оказались бедными на улов. А на Сиренас были заинтересованные посредники, готовые решать проблемы местных.
— Посредники незаконной торговли детьми?
— Да. Иностранки, которые никогда не были беременны, покидали Сиренас с ребенком и полным комплектом документов, словно они родили их здесь.
Роберт точно не открыл для себя новую вселенную. В Вегасе он повидал достаточно и более диких вещей. Прекрасно понимал, при желании и правильной организации, можно продать и купить что угодно. Живой товар не был исключением. Женщины, дети, а порой и мужчины. Все продавалось в их жестоком материальном мире.
— Ты сказала, что виновата.
— Это так, Роберто. Я убедила твою маму, а она в свою очередь твоего отца, что отдать одного из близнецов решение проблемы. Что тем самым тебе они смогут дать гораздо больше, а твой брат получит хорошую жизнь в Европе.
— Не такую уж и хорошую.
— Мне жаль. Те люди были при деньгах, когда забирали малыша.
— Деньги не залог счастья и любви. Но ты свою долю тоже получила? Я верно понимаю?
Рафина в ответ потупила взгляд в пол, подтвердив его догадку.
— В том числе поэтому забрала меня на воспитание, после смерти родителей?
— Я чувствовала вину и была обязана позаботиться о тебе.
— Деньги от убийцы родителей тоже лишними не оказались.
— Ты вправе винить меня, Роберто. Но часть тех денег пошла на тебя.
Роберт и сам прекрасно знал это, и это знание долгие годы жгло ему душу. Еда и одежда, покупаемые ему Рафиной. Именно поэтому он, как только смог, стал рыбачить самостоятельно, выручая деньги за улов, живя на них, чтобы не зависеть от подачек предательницы. А чуть позже стал подворовывать по мелочи.
— Родители любили тебя и твоего брата. И они никогда не забывали о нем. Верили, что он счастлив и всем обеспечен.
Рафина подкатила на кресле к шкафу, открыла один из ящиков, достала оттуда старую потрепанную картонную коробку. Внутри сверху лежали какие-то бумаги. Она подняла их и достала со дна коробки фотографию. Небольшую и явно очень старую. Затем вернулась к нему и протянула снимок.
— Мне следовало отдать его тебе много лет назад.
Роберт забрал снимок из рук Рафины. На нём были запечатлены два идентичных младенца, явно всего несколько дней от роду. Это были они с Куинном.
— Твои родители хранили его. После их смерти я забрала его и спрятала.
Роберта переполняли чувства. Он с легкостью представлял, как родителям было трудно принять решение отдать одного из своих детей. Помнил, как сложно было ему самому расставаться с Робертом-младшим, когда он отправил Натали вместе с сыном в Европу. Только он никогда не оказывался в ситуации родителей, не стоял перед их сложным и невозможным выбором. Пусть и не позволил в своё время сделать Флейм аборт. Поэтому запретил себе их судить. Он любил их. Своих маму и папу. Их с Куинном маму и папу.
Перевернув снимок, Роберт обнаружил надпись на обороте. Снова почерк его матери. Аккуратный, округлый и изысканный. Он провел по надписи пальцами, едва дыша, но был рад получить ответы на вопросы, так долго его мучавшие.

Флейм вышла из бассейна, засунула мокрые ноги в сланцы, взяла с лежака полотенце и тщательно им обтерлась.
Сентябрь в Луизиане был по-летнему жарким, вечера и ночи оставались теплыми, а порой довольно душными, без единого дуновения ветерка, как было сегодня. Огромная яркая луна на темном звездном небе завораживающими бликами отражалась от поверхности прозрачной воды. Верхний свет на крыльце она включать не стала, ограничилась лишь подсветкой бассейна. Что придавало атмосфере вокруг дополнительной мистики.
Флейм, бросив влажное полотенце на спинку соседнего лежака, накинула на себя легкий шелковый халат и уселась на тот, что был ближе к ней.
Дети уже давно спали. Что еще делать пятилеткам после насыщенного учебного дня, вкусного ужина и просмотра любимых мультфильмов?
Самой Флейм не спалось. Экран мобильного показывал половину второго ночи.
Проворочавшись в постели где-то полчаса в бесплотной попытке заснуть, она решила охладиться в бассейне, хотя в их с Робертом спальне стоял отличный кондиционер, который прекрасно работал. Ведь не спалось ей вовсе не от жары или духоты.
Уже скоро Роберт должен вернуться с Сиренас, где проводил время со старшим сыном, вот только у нее не было никакой уверенности, что после он прилетит в Новый Орлеан. Уже фактически полгода Роберт почти не покидал Испанию. Флейм все прекрасно понимала, его желание быть рядом с сыном, узнавать его. Только…
Раньше она часто ловила себя на мысли, что порой ей не хватает одиночества. Их так называемая семейная жизнь с Робертом заполнила собой все пространство и время вокруг. Нет, она была вполне счастлива с ним и детьми, но иногда хотелось остаться наедине с собственными мыслями. Теперь же ей хотелось выть от тоски, оказавшись предоставленной самой себе.
Часть дня Эйдан и Даниэла проводили в школе, Рэнфилд, в отсутствие Роберта, справлялась с делами «Фонда» самостоятельно, а у нее освободилась куча свободного времени, которое она не знала куда девать. Ни походы по магазинам, ни спа-процедуры не могли компенсировать того, что Роберта нет рядом. В их общей постели, за обеденным столом, не хватало разговоров с ним, прикосновений, объятий и поцелуев.
Обычно ей даже нравилось, с книгой в руках, просто молча сидеть рядом с ним, пока Роберт работал. Они часто куда-то выбирались вдвоем, оставляя Эйдана и Данни под присмотром тетушки Мэй или Риммы. Но все это прекратилось, резко оборвалось, когда он воскрес из мёртвых. И Флейм чувствовала себя ужасно одинокой.
Да и не верила Роберту, что он действительно не собирается в Санта-Барбару. Явно захочет после Сиренас, где познакомился когда-то с Иден Кастилио, где начиналась и развивалась их история любви.
А тут еще его идея притащить Куинна с семьей в Новый Орлеан на Рождество. То еще сомнительное удовольствие лицезреть рожу мерзавца-бывшего в своем собственном доме. Согласилась она лишь ради Эйдана и Даниэлы. Они имеют право знать свои корни, свою родню со стороны отца. У нее нет прав препятствовать их общению. Уж точно не со старшим братом и кузиной.
Флейм задумчиво посмотрела на мерцающую водную гладь перед собой, на автомате распуская пучок на голове и проводя рукой по влажным волосам. Ее каре давно отросло, пора отправляться в парикмахерскую и делать новую стрижку, но в последнее время она все чаще задумывалась, а не сделать ли ей вновь химическую завивку, не вернуться к прежнему образу. Интересно, что Роберт скажет? Ему ведь всегда нравились ее кудряшки.
А она устала быть в подвешенном состоянии. Хотелось ясности и определенности, того, чего у нее так и не появилось за все эти годы рядом с Робертом. Но пока она чувствовала себя трусихой, чтобы действовать решительно, боясь заплатить ту высокую цену, которую ей непременно придется заплатить. Потеряв всё то важное и любимое, что в данный момент ее окружало.

— И что, Мейсон, я, по-твоему, должна сделать? Сэм — твоя дочь. Я на нее повлиять не могу.
Иден отправила салат в рот, тщательно прожевывая, ожидая от брата ответа. Они обедали в «Оазисе». Мейсон и Джулия приехали в Санта-Барбару на выходные, далее собираясь отправиться в Бостон. Учить уму-разуму свою дочь. Мейсон в основном, конечно. Джулия, судя по ее поведению, несильно огорчилась разрыву помолвки Саманты и Чипа.
Сама Иден тоже не особо расстроилась. Наоборот, испытывала облегчение, что ее сын вышел из отношений, в которых страдал и вечно играл вторую скрипку, не дотягивая до бывшего возлюбленного своей невесты. Нет, к самому Джейсону она нормально относилась, переживала за него, как-никак сын Крейга, ее друга. Да и Саманту с ее терзаниями прекрасно могла понять, сама пройдя через подобный опыт, но не желала видеть сына несчастным.
— На Ченнинга тоже повлиять не можешь? Или мне лучше с Крузом поговорить?
— Думаешь, Круз относится к случившемуся иначе? Он еще поговорит с сыном лично, когда вернется из Куантико. Но он, как и я, считает, что Сэм и Чип взрослые, сами разберутся. Советчики или арбитры им для этого ни к чему.
— Значит, тогда мне стоит обратиться со столь щекотливым вопросом к Виктории? Раз вам с Крузом безразлична судьба…
Иден сжала губы и нахмурилась, но Мейсон всегда прекрасно знал, куда следует бить. Ревность сестры к биологической матери ее сына была известна абсолютно всем. А сейчас ему необходимо добиться, чтобы Саманта и Чип снова сошлись. Чтобы их ребенок родился в законном браке. Скандал не должен лишить его сенаторского кресла в перспективе. А Иден единственная могла вразумить приемного сына. Сэм же он займется самостоятельно, не позволит Джулии оказаться с дочерью в коалиции против него.
— Обязательно, братик. Поностальгируете по вашему неудавшемуся браку. Джулия будет в восторге, уверена.
Иден отпила немного белого вина из бокала с саркастической улыбкой превосходства. Мейсон, конечно, виду не подал, но немного спеси она с него все-таки сбила. Его притворная ответная улыбка не могла ее обмануть.
— Нам будет что вспомнить.
— Не сомневаюсь. Но, не забывай, Мейсон, Виктория гордится Чипом и всё такое. Каким мужчиной он вырос. Только она не имеет к этому никакого отношения. Так как сына не воспитывала.
— Никакого отношения, Иден? Она выносила его и родила. А тебя все еще бесит, что в нем нет ни капли твоей крови, сестричка.
Иден силой воли запретила себе продолжать разговор о Виктории. Пикировки с братом, нельзя отрицать, порой оказывались весьма увлекательны, но не в момент, когда речь шла о будущем и счастье их детей. О судьбе их внука или внучки. А сейчас это волновало Иден не меньше, чем настоящее и будущее Чипа. А Виктория Лейн в этом уравнении лишняя!
— Я думаю, что отмена свадьбы Чипа и Сэм — лучшая новость за последнее время.
Теперь настала его очередь выражать недовольство. Мейсон демонстративно отрезал кусок стейка, отправил в рот и прожевал. Его совершенно не устраивала отмена свадьбы. Как и маячившая перспектива стать тестем Джейсона Янга. А давить на Иден, кажется, бесполезно, но отступать он не привык, все равно попробует уговорить сестру вмешаться.
— Чип должен понимать, что бы там ни случилось, все можно отыграть назад. Пусть он попросит прощения у Сэм, даже если и не виноват. В ресторан пригласит, цветы подарит. Она беременна, гормоны бушуют, трезвое мышление отсутствует.
— Что-то я не припомню, Мейсон, чтобы ты просил прощения, даже когда был виноват и знал об этом. Но Чип должен извиняться перед Самантой за то, что она любит другого?
— Чип сам тебе сказал, что дело в Янге?
— Саманта не сказала вам с Джулией того же?
— Чип выпил больше положенного и приревновал Сэм. С кем не бывает, Иден?
— Ты-то у нас эксперт.
На самом деле Иден пыталась узнать у сына все подробности его ссоры с Самантой. Но Чип упорно чего-то не договаривал. Признал, что напился, из-за чего у них и вышла ссора. А напился потому, что Сэм все еще любит Джейсона. Она пробовала убедить Чипа, что, возможно, ничего еще не закончено. Что оба еще остынут и помирятся, но Ченнинг явно был убежден в обратном.
Мейсон отпил воду из бокала и посмотрел на сестру. Он, как и она, знал, что Чип и Саманта оба чего-то недоговаривают о своей ссоре. Янг всегда был третьим лишним в их истории, но это не помешало им два года жить вместе и обручиться в июне. В чём же сейчас была загвоздка ему очень хотелось бы знать. Неужели Ченнинг узнал о Бикси? Но Иден, судя по всему, до сих пор ничего не известно о том досадном эпизоде на похоронах Бетани Янг.
— Значит, с сыном ты говорить не намерена?
— Сам можешь поговорить, Мейсон. Но не думаю, что услышишь что-то новое, чего уже не слышал от Саманты.

Саманта вошла в квартиру, сразу у двери на ходу скидывая туфли с ног. Пусть из-за беременности ей и пришлось отказаться от шпилек в угоду толстым и устойчивым каблукам, но в конце рабочего дня ноги у нее по-прежнему сильно отекали и болели.
Пройдя в кухню, она бросила ключи на кухонный стол, там же оставила портфель с документами. В гостиной стянула с себя пиджак, повесив его на спинку стула, распустила волосы. Только теперь почувствовав свободу после тяжелого дня в суде. Сегодняшнее разбирательство затянулось потому, что некоторые свидетели слишком эмоционально реагировали на вопросы адвокатов с обеих сторон, и судье пришлось объявлять из-за этого несколько перерывов в заседании.
Направляясь в душ, Саманта ощущала острую и болезненную тоску. Она редко в своей жизни оставалась одна. Сначала жила с родителями, поступив в «Гарвард», снимала просторную квартиру вместе с Мэттом. После расставания с ним, до того, как они с Джейсоном стали жить вместе, обитала в общежитии и имела соседку по комнате. И вот, ее почти два года жизни с Чипом тоже подошли к концу.
Ченнинг съехал на следующий день после того, как она с ним рассталась. Вернувшись вечером после работы, его вещей Сэм не обнаружила. Даже зубной щетки на память Чип не оставил. Обручальное кольцо, которое она демонстративно оставила на кухонном столе, он тоже забрал.
С того дня уже прошло две недели, но где сейчас обитает Ченнинг она до сих пор не знала, хотя ей и было это отчасти интересно. Саманта не могла не беспокоиться о нем и надеялась, что у него все хорошо, он не слишком сильно ее ненавидит. Ведь позже Чип обязательно поймет, что она права. Их отношения зашли в тупик, и единственный выход из образовавшейся глухой стены — каждому из них пойти своей дорогой.
Чип. Каждый день после его ухода Саманта пыталась понять для себя, в чем состояла причина его срыва. Он напился и вел себя агрессивно, угрожал ей лишь из-за ревности и недоверия? Или эта темная сторона всегда в нем присутствовала, но Чип тщательно скрывал реального себя и эту свою сторону, а она просто наивно ничего не замечала. Закрывала глаза. Перестала задавать вопросы об Афганистане, на которые он часто отвечал весьма уклончиво. Но война ведь не могла не повлиять на него, не изменить того Ченнинга, которого она знала с детства? Ведь тот, знакомый ей Чип, никогда не поступил бы так, как повел себя недавно. Точно не с женщиной, ждущей от него ребенка.
Джейсон. Информация о нем, увы, тоже не облегчала ее тоски. Он действительно с кем-то встречается. С некой Холли. Это не ее фантазии или преувеличение на фоне бушующих гормонов. Она не наткнулась случайно на девицу, с которой он просто переспал разок, когда ему звонила. Адриана подтвердила, Джейсон теперь в официальных отношениях, когда они с ней говорили.
Иронично, подумала Саманта скривившись, разглядывая свое бледное лицо в зеркале ванной, прикладывая ладонь к пока еще плоскому животу, внутри которого находился совсем крохотный пока малыш. Оба небезразличных ей мужчины, стоило забеременеть, внезапно исчезли из ее жизни.
Адриана. Удивительно, что кузина не выразила недовольства и претензий из-за расставания с Чипом, хотя Саманта ждала этого. Адри ведь изначально была против их помолвки. Но сестра общалась с ней вполне дружелюбно, посочувствовала насчет Джейсона. Даже сказала, что со временем Чип поймет, что все случилось так, как и должно. Мудро и по-взрослому. О такой силе духа, как у Адрианы, можно только мечтать.
Поэтому Саманта не стала уточнять, хорошо ли происходящее для их ребенка, племянника или племянницы Адри. Что малыш родится вне брака у родителей, которые не вместе. Но потом решила не накалять обстановку. Адриана имеет право на собственное мнение. Пусть и лицемерно-притворное.
Вот только… Саманта никогда не представляла себя матерью-одиночкой. Да, брак и дети всегда были для нее на последнем месте, но в ее собственном представлении, семья, которую она однажды собиралась создать, должна быть полной. Одно замужество и навсегда со спутником, который станет частью ее собственной души. И им всегда был Джейсон, как бы она ни хотела и ни осознавала, что Чип гораздо больше подходит на данную роль.
А теперь все разрушено, и Саманта не представляла, на что будет похожа ее одинокая жизнь после рождения ребёнка. Да, Чип, несомненно, будет рядом. Как мама и папа, как вся другая многочисленная родня, но в остальном прямо сейчас Сэм ощущала себя бесконечно одинокой.

— Папа, а какой он? Мистер Барр? Не отец Эрин. Другой.
Крейг мрачно скривился, но затем постарался придать лицу нейтрально-безразличное выражение, прежде чем посмотреть на дочь. Дженни отложила в сторону книгу, которую читала. И теперь с любопытством смотрела на него, ожидая ответа.
Крейг свернул газету и положил ее на журнальный столик сбоку от себя. Скользнул взглядом по книге, лежащей рядом с дочерью. На этот раз это не был детектив или очередная биография какой-нибудь популярной модели или известного модельера. «Маленькие женщины» — Луизы Мэй Олкотт. Что оказалось довольно непривычным, ведь ему представлялось, что он отлично знает вкусы дочери в литературе. Но, конечно, Дженни росла, и ее вкусы непременно будут претерпевать изменения.
Роберт. Какой он? Задался вопросом внутри себя Крейг. Он сволочь и сукин сын. Но сказать подобного своей двенадцатилетней дочери нельзя. А Дженни всё еще ждала от него ответа.
— Он хороший человек, но сложный. Был когда-то для меня примером для подражания. Умный, смелый, волевой. Скрытный, но… всегда готовый прийти на выручку.
— Классный и загадочный? Да, пап?
Зеленые глаза Дженнифер загорелись восхищением. Именно такие типажи в литературе она любила. Таинственный одиночка, с темным прошлым, с раненой душой, с жаждой приключений. Иначе зачем притворяться мертвым более двадцати лет? Дженни теперь непременно хотела познакомиться с мистером Барром. Подтвердить или опровергнуть свои догадки о нем.
— Да… классный.
Крейг улыбнулся, чтобы скрыть собственное недовольство. Личико дочери светилось восторгом, а ему каждое слово давалось с трудом. Как правильно описать Роберта? Да и знал ли он бывшего друга когда-то по-настоящему? Раньше, годы назад, у него не возникло бы проблем с личностным портретом бывшего приятеля. Умный, расчетливый, острый на язык, не признающий авторитетов, с трезвым рассудком и сильной волей, щедрый, умеющий манипулировать и очаровывать. Да, одиночка по сути, но с Бобби по большей части весело было проводить время. Однажды он выручил его из огромных неприятностей, без разговоров выплатив неподъемный долг и поручившись за него. И за это он готов был простить приятелю что угодно.
А вот Бобби так и не простил ему, что он однажды выбрал сторону Тонелла — с огорчением подумал Крейг. Но что бы Роберт стал делать на его месте? Барр всегда выбирал только себя. Даже сейчас. Легко мог на пару дней прилететь в Санта-Барбару, чтобы восстановить прежние связи, но демонстративно этого не делал. Словно не желал видеть людей из важной части своего прошлого.
— Когда он приедет?
— Не знаю, Дженни. Кажется, ему в Мадриде неплохо.
— Но если они с мамой любили друг друга, неужели он не захочет увидеть ее?
— Это было так давно, милая.
Крейг погладил дочку по тёмно-русым волосам, надеясь, что глупости, что Бобби или Куинн могут быть отцом Криса, давно выветрились из ее головы. Интерес Дженни к Роберту ему не нравился и был неприятен, хотя, конечно, ее любопытство легко объяснимо. Ей многое интересно, в том числе личная жизнь родителей, да и не каждый день в твоем окружении кто-то восстает из мертвых.
— Эфи, ты снова пристаешь к папе со своим бредом?
Кристиан вошел в гостиную со стороны кухни, жуя на ходу сэндвич.
— Тебя это не касается, Крис! Позже договорим, пап. Когда нам никто не будет мешать.
Дженнифер подхватила книгу с дивана и направилась в холл. Решив дочитать ее в своей комнате. К тому же там она сможет спокойно поразмышлять о мистере Барре, личность которого ее безумно интриговала.
— Не обращай внимания на эту умственно отсталую.
Кристиан небрежно присел на подлокотник дивана. Нахально усмехнулся, словно удачно пошутил. И тут же наткнулся на суровый и неодобрительный взгляд отца.
— Крис, как это понимать? Не называй так сестру. Почему ты…
— Да ладно, пап. Даже если я не буду так ее называть, думать-то…
— Сын, я серьезно. Что с тобой происходит? Я всегда учил тебя уважать женщин. Мать и сестру в первую очередь.
Крис театрально закатил глаза. Его лекциями о морале не пронять. Отец зря старается. Сестра вечно достает его, но виноват в итоге всегда он, просто потому что старше.
— Вы с мамой потакаете Эфи и носитесь с ней, как с диснеевской принцессой. Из-за этого у нее скверный характер. Я же отношусь к ней трезво.
— Оскорбляя, Крис?
— Она в долгу никогда не остается.
— Значит, не провоцируй ее. Ты же старше.
— И что из этого? Папа, ты и мама. Вы не видите очевидного. Когда Эфи повзрослеет, она еще себя покажет. Вам останется только за голову хвататься. Вы же избаловали ее!
— Только ее?
Крейгу, конечно, происходящее не нравилось. Но быть родителями двух подростков то еще испытание. Ни одна умная книга или консультации у психолога не помогают до конца справиться с нахождением баланса в строгости и лояльности. Тем более, как подружить старшего сына и младшую дочку, которые теперь буквально соперничают за все. Не только за их с Келли внимание. То же отстаивание собственной независимости. Они с Келли стараются не мешать, предоставляют обоим детям достаточно свободы и пространства, но в итоге их общение так или иначе выливается в конфликты между ними. И где же она, та самая пресловутая золотая середина?

Чип вышел из душа, хлюпая мокрыми ступнями по шероховатой плитке, его кожа тут же покрылась мелкими мурашками. Он прошел в раздевалку, взял со скамейки полотенце и стал вытираться насухо. До его смены еще час, но ему было невыносимо находиться одному в номере отеля, куда он переехал от Саманты. Поэтому и отправился в участок пораньше.
Вокруг было тихо, в душе он оказался один. В этом для него и заключалась прелесть ночных смен. Никакой суеты, толпящихся вокруг тебя товарищей, их раздражающей болтовни, тупых, а порой и мерзких шуточек относительно женской части коллектива или задержанных. В тишине можно спокойно подготовится к смене и никуда не спешить.
Тщательно просушив волосы полотенцем, затем собираясь одеться, Чип поднял голову и наткнулся на стоящую перед ним Тиффани. Она пристально разглядывала его, совершенно голого, и явно наслаждалась тем, что видела. Пару раз облизнула губы, да и дышала медленно, тяжело и прерывисто.
— Перепутала женские душевые с мужскими, Тиф?
Чип бросил мокрое полотенце на ноги, прикрываясь. Он никогда не считал себя чересчур скромным, но жаждущий взгляд Тиффани заставлял его чувствовать неловкость. Она, кажется, только что вернулась с вечернего дежурства, на ней все еще была форма и строгая прилизанная прическа на голове. Но как долго она здесь стоит и наблюдает за ним? Почему он не услышал, как она вошла? Плитка в душевых отлично отражала любые звуки, но шагов Тиффани он тем не менее не услышал.
— Чейз сказал, что ты здесь, и мне стало любопытно. Как я понимаю, с Самантой вы все еще не помирились?
— Мы расстались. Это тебе известно, как и всему участку.
— У вас такая любовь, мало ли. И ребенок на подходе.
Тиффани, несомненно, чего-то от него хотела. Точно прощупывала почву, и на предмет чего догадаться не так уж и сложно. В другое время, он оставил бы ее домогательства без внимания, но сейчас Чип не был против пофлиртовать, поиграть в игры Тиффани. От мрачных и причиняющих мыслей боль на время ему не помешает избавиться. Что Сэм уже притащила Янга в их квартиру, и они…
— О ребёнке я буду заботиться. Но с Сэм нам больше не по пути.
— Неужели шоры все-таки спали с твоих глаз, Чип?
Тиффани присела на корточки, ее лицо оказалось прямо напротив его, а ладонь легла на его обнаженную ногу, на мокрое полотенце в сантиметре от его паха.
— Я прозрел. Можешь поздравить.
— А если я хочу наградить тебя?
Рука Тиффани сдвинулась вверх. И впервые Чип не испытывал вины за естественные желания, которые порой вызывала в нем его коллега. Саманта уж точно не терзается в постели с Джейсоном Янгом.
— Любопытно, каким же образом?
Яркая и довольная улыбка озарила лицо Тиффани. Она снова облизнула губы, на этот раз медленно, призывно, соблазняюще. Затем резко поднялась, протягивая ему руку.
— Что ты задумала?
— Увидишь.
Чип тоже встал, полотенце упало на пол. Абсолютно голый он, уже чувствуя сильное возбуждение, пошел следом за Тиффани, держа ее за руку. И вот они уже были в одной из душевых.
Смеясь, Тиф включила воду. Затем отпустила его руку и толкнула к стенке. Его спина прикоснулась к холодной плитке, а сам он тут же стал полностью мокрым от этого маневра.
Тиффани же в это время опускалась на колени, пока теплая вода лилась на них обоих.