Часть 2. Прозрение
Дорога началась под безжалостным летним солнцем и растянулась в бесконечную череду ухабов, пыли и страха. Убогая повозка, запряжённая одной тощей клячей, скрипела и ныряла в колеи, каждый раз швыряя Сяо Юй о жесткие дощатые борта. Вначале к ней присоединились еще две фигуры – женщина с пустыми глазами и мальчик лет десяти, всхлипывающий во сне. Яжэнь, то дремал, прислонившись к передку телеги, то переговаривался с помощником – грубым детиной по имени Лу Эр.
Затем их группа разрослась до восьми человек, собранных яжэнем по окрестным деревням, и в итоге выглядела так: две женщины постарше, одна из них, та, первая, с "пустыми" глазами, Фань Сы. Бывшая служанка, хорошо знала "систему". Ее глаза, как чуть позже поняла Сяо Юй, были вовсе не пусты, а полны скорби и предвидения.
Вторая, с ребенком, мальчиком лет четырех-пяти, часто плакала, прижимая его к себе. Ещё: тот первый, десятилетний мальчик, мальчик постарше – двенадцати-тринадцати лет, и девочка-подросток, почти ровесница Сяо Юй. И двое взрослых мужчин. Один хромой, второй выглядел больным. Все в разной степени измучены, запуганы, с потухшими глазами.
С этого момента яжэнь вместо того чтобы путешествовать в одиночку, присоединился к большому торговому каравану идущему в столицу. Так было проще, безопаснее, и легче следить за своим "товаром". Караван хорошо охранялся.
Хромой мужчина, женщина с ребенком и десятилетний мальчик ехали в повозке, остальные шли пешком. Яжэнь восседал рядом с возницей, изредка бросая на свою группу бесстрастный взгляд.
Первые дни после деревни были еще терпимы. Яжэнь держался относительно сдержанно, отстранённо, но не жестоко. Он объяснил, что везет их в столицу, Дицзин, где их ждет "работа по силам": мужчины – на стройку или в порт, женщины – в услужение, подростки – в помощники. Его команды были резки, но без особой злобы: "Иди!", "Стой!", "Ешь", "Не реви", "Сиди смирно" – он смотрел на них как на груз, который нужно довезти.
Еда была скудной, ровно столько, чтобы не умереть с голоду, и иметь силы идти: горсть вареного риса или проса, иногда кусок чёрствой лепешки, похлёбка из солёной рыбы и сушеных овощей, мутная вода из придорожных колодцев и ручьев, да и той не в волю. Но Сяо Юй молчала. Она помнила наказ матери: "Слушайся... Кушай, что дают..." Тяжело, но терпимо. Ради матери и брата. Ради того, чтобы долг был погашен. Сяо Юй цеплялась за слабую надежду: вдруг в городе ее ждет служба в доме у какого-нибудь лавочника? Она представляла большую чистую кухню, где она будет мыть посуду, или лавку, где станет подметать пол. Мечта о выкупе, хоть и призрачная, теплилась где-то глубоко.
Но с каждым днем дороги иллюзии таяли, как утренний туман. А маска деловитой корректности яжэня Ма трескалась. Вернее, она больше не была нужна в этой дорожной реальности. "
В Дицзин... В большой город на службу..." – эти слова яжэня звучали теперь как зловещая насмешка.
Как-то на второй день пути с караваном, Сяо Юй подошла к Ма, робко спросив, когда же они приедут в Дицзин и где она будет служить. Яжэнь даже не поднял глаз от починки сбруи. «Дойдёшь – узнаешь. Место хорошее, хозяйка строгая, но справедливая. Работай хорошо – не обидит». Фраза звучала заученно, как мантра. Рядом сидела Фань Сы. После ухода Ма она тихо прошипела Сяо Юй: «Не задавай вопросов, глупая! "Хорошее место"... Какое у нас место может быть хорошее? Только если повезёт в кухни или прачечную в доме второго сорта. А так...» Она не договорила, но ее взгляд был красноречивее слов.
Ма Дэцюань все реже тратил на них слова, его речь грубела, а взгляд стал откровенно оценивающим, как у мясника на скотину. Он перестал называть их по именам или даже по деревням. Теперь это были: "женщина с ребенком", "двое мужиков", "подростки". Сяо Юй он больше не звал "девочка", перейдя на "эй, ты!". На стоянках ее заставляли выполнять унизительную работу: таскать воду для лошадей каравана, собирать хворост для костра, мыть посуду возниц. За малейшую провинность – уронила ведро, замешкалась, следовал грубый толчок или затрещина.
Чем дальше уходили от родных мест, тем меньше яжэнь стеснялся. Лу Эр же стал настоящим кошмаром. Его бамбуковый прут находил повод коснуться кого угодно: слишком медленно встал, слишком громко заговорил, не так посмотрел. Удары были не калечащими, но болезненными и унизительными. Особенно он любил подловить кого-нибудь, когда тот почти засыпал на ходу от усталости. Удар прутом по спине или ногам – и жертва подскакивала с криком боли и страха, вызывая хриплый смех Лу Эра и усталые, безучастные взгляды остальных.
На третий день пути он впервые толкнул хромого мужчину, который слишком медленно влезал на телегу после привала. «Шевелись, калека! Не задерживай господ!» – прорычал он. Ма Дэцюань, проверяя вьюки на муле, даже не обернулся.
На четвертый, девочка-подросток из их группы, Чунь Хуа, тихо плакала от усталости и голода. Лу подошёл и пнул ее ногой: «Рыдаешь? Силы тратить будешь на ходу! Заткнись!» Сяо Юй глянула на Ма, ожидая, что он осадит помощника. Яжэнь же лишь упрекнул Лу: «Не калечь товар даром. Он должен дойти».
Вечером пятого дня Сяо Юй, из последних сил тащившая бурдюк с водой от ручья, не удержала его, споткнувшись о корень. Вода вылилась. Лу Эр подскочил, замахнулся. «Дура неуклюжая! Жди теперь пока ещё раз доплетёшься». Его грубая ладонь со свистом рассекла воздух, но остановилась в сантиметре от ее лица. «Лу!» – раздался резкий голос Ма. Помощник оскалился, но опустил руку. «Не трожь лицо. Без ужина поспит – и ладно». Наказание было рациональным и неотвратимым. Сяо Юй легла спать с пустым, сосущим животом, слушая, как Лу чавкает похлебкой.
Но самым страшным стали разговоры, которые Сяо Юй начала слышать. Сначала – обрывки фраз между Ма Дэцюанем и хозяином каравана, обсуждавшими "накладные расходы". Потом – беседы с купцами, которых они встречали на дороге. Яжэни же (помимо Ма в караване были ещё несколько, со своими группами) общались между собой и с возницами, откровенно, не стесняясь присутствия "груза".
И вот сегодня, на десятый день пути, случилось то, что разбило последние иллюзии.
С самого утра путь слился в один нескончаемый кошмар. Солнце, белое и яростное, палило немилосердно, выжигая все мысли, кроме одной: шаг за шагом, пыль за пылью.
К обеду, когда идти стало совсем невыносимо, караван растянулся вдоль высохшего русла реки, как гигантская многоногая тварь, застывшая на привал. Воздух дрожал от зноя, смешиваясь с запахом пота, пыли, вяленой рыбы и немытых тел. Люди и животные искали жалкие крупицы тени.
Группа Ма Дэцюаня ютилась на окраине общей стоянки, под чахлым деревом, дававшим тень лишь для двоих. Ма сидел на складном табурете, не спеша пересчитывал связку монет из кожаного мешочка, изредка бросая бесстрастный взгляд на своих "подопечных". Он был одет в практичную, добротную но уже заметно поношенную дорожную одежду. Лицо обветрено, в глазах – усталость от пути и постоянной бдительности, но главное – деловитое равнодушие выглядевшее страшнее любой ругани.
Сяо Юй сидела на корточках у колеса повозки, прислонившись к горячему дереву. Лицо и руки покрыты слоем пыли, сквозь который проступали бледные полосы от пота. Пыль въелась в кожу намертво, скрипела на зубах. Грубая домотканая одежда пропиталась дорожной грязью. В руке Сяо Юй сжимала лепешку из грубого проса – дневной паек. Она отламывала крошечные кусочки и медленно жевала, пытаясь обмануть голодный желудок. Вода из бурдюка, которую Лу Эр разливал скупо и под брань, была теплой, затхлой и пахла кожей, но она была спасением.
Девочка выглядела измождённой. Недостаток пищи, грязная вода, постоянный страх и унижения, изнурительная ходьба под палящим солнцем сделали свое дело. Сяо Юй слабела. Она боялась заболеть – знала, чем это кончится.
В ее глазах – смесь усталости, страха и нарастающего понимания ужаса. Ее первоначальный, тупой страх перед неизвестностью сменялся другим, более конкретным осознанием.
Пока Лу Эр разводил скудный костерок, Ма отошёл поговорить с одним из яжэней, таким же безразличным и расчётливым как он сам. Они стояли в тени повозки поодаль, думая, что их не слышно, а может и не собираясь скрываться. Сяо Юй ловила обрывки фраз, от которых кровь стыла в жилах:
– "...да, группа нынче средненькая". — посетовал второй яжэнь, Ху, низкорослый, с лицом изборождённым оспой.
— "...в Тунчжоу с рук сойдет, там свой человек в управлении рынка..."
— "...калеку – Ма указал подбородком на своего хромого, – в самом Дицзине сдам на кирпичные печи Хуану у Западных ворот. Дешево, но он возьмёт, руки-то целы. А вон того – взгляд на больного мужчину в своей группе, – только в рудники, да и то вряд ли возьмут, хворь на нем видна. Может, в каменоломни под Сюаньфу или Датуном, если дотянет до тамошних подрядчиков..."
– "...баба с дитём, та, что плачет..." – продолжил Ма, его голос стал чуть жёстче. – "...проблемная, конечно. Но ребенка – мальчонка-то крепкий, лет пяти – в Дицзине продам отдельно. В услужение, в лавку. Хорошие деньги дадут за здорового пацана без родни. А её... – Он задумался на секунду. – ...Без обузы она куда дороже пойдет. Лицом ничего, молодая. В Ляодуне в Шэньяне в "Цветущем Лотосе" берут таких охотно. Цены там... – он многозначительно приподнял бровь, – ...ляодунские. Стоит крюка. Хотя до Датуна или Сюаньфу ближе, но там и платят меньше, да и спрос сейчас не ахти. Решу в Дицзине. Да и группу пополнить надо – для полного воза на север возьму еще несколько душ, благо в столице этого добра навалом..."
– "...эту старую куда? – второй ткнул пальцем в сторону Фань Сы. – В прачки, что ли?..
— "...ее? В Дицзине оставлю. Прачки там всегда нужны в квартале у Водяных ворот. Или в дешевый постоялый двор на окраине. Главное – с рук сбыть".
— "...а парнишку этого – Ма кивнул на мальчика-подростка в своей группе. – по пути пристрою. В гарнизоне у Губэйкоу или Цзюйюнгуаня всегда солдатам слуги нужны. Или на почтовой станции..."
— "...а вот девчонки... – он кивнул в сторону, где сидели подростки, – вот это выгодный товар. Одна – взгляд на Чунь Хуа, – рукодельницей слыла, в богатый дом, в Дицзин, в квартал чиновников к западу от Запретного города. Покупатель уже есть, ждет".
— "...другая... – его глаза остановились на Сяо Юй, – ...ну, лицом ничего. Чистенькая еще, не битая. Робкая. Но Дицзинские дома... придирчивы. Могут найти изъян. Вот ее-то точно в Шэньян, в "Цветущий Лотос". Там цены как за жемчуг, хозяин щедрый... Любят таких молоденьких, да неопытных... За нее дадут поболе, чем за ту плаксу без ребенка, это уж точно!" – Он многозначительно усмехнулся. Второй яжэнь хмыкнул в ответ, понимающе, и бросил неприятно заинтересованный взгляд на Сяо Юй.
— "...моя – крепче кости, – усмехнулся "оспенный". – А твоя, Ма, хоть и щупленькая, но личико и правда ничего. Шэньянский "Цветущий Лотос"... Слыхал. Местечко... для господ военных, да купцов приграничных. Доходное. Риск, конечно, путь не близкий да небезопасный за Шаньхайгуань, но окупится, окупится, коли довезёшь в сохранности... За миловидных и доплатить могут. Главное – довезти в товарном виде. Не дай ей по дороге с тоски помереть или сбежать".
Ма Дэцюань бросил беглый взгляд в сторону своей группы, его глаза на мгновение скользнули по Сяо Юй. Она резко опустила голову, притворяясь, что жуёт лепешку. Внутри все сжалось в комок ледяного ужаса. «
Он знает, что я услышала.» Его лицо оставалось бесстрастным, но в этом взгляде она прочла предупреждение. Он не стал опровергать слова Ху. Молчание было красноречивее любых слов.
"
Цветущий Лотос". Она не знала точно, что это, но интонация Ма, его усмешка и пошлый взгляд второго яжэня, скользнувший по ее телу, говорили красноречивее любых слов.
Бордель. Ее ждал бордель где-то в далекой провинции, в чужом городе. Все обещания яжэня оказались ложью. Обман раскрылся с пугающей ясностью. Никакой службы в Дицзине! Ее, как вещь, собирались продать в тот самый ужас, о котором шептались в деревне, пугая непослушных девочек. "Бордель" – грязь, насилие, болезни, медленная мучительная смерть души и тела. Глаза ее, широко раскрытые и замершие в осознании, были сухими и горячими от страха и бессильной ярости. Подслушанные слова звенели в ушах:
"...чистенькая еще... любят таких неопытных... "Цветущий Лотос", Шэньян... цены ляодунские".
"Цветущий Лотос", звучало как плевок на могилу всех ее наивных надежд. Не кухня лавочника, не прачечная. Не дом. Не служба. Бордель. Продажа ее тела. Пять лет такого ада она не выдержит. Она умрет. Или сойдет с ума. Мысль о том, что к ней будут прикасаться чужие, грубые, наверняка пьяные мужчины, вызвала приступ тошноты.
Звуки стоянки – ржание лошадей, брань возниц, плач ребенка – внезапно отдалились, заглушенные оглушительным стуком собственного сердца. Воздух, густой от пыли и зноя, словно сперся в горле. Она сидела, сжав в руке черствую лепешку, но пальцы онемели, не чувствуя ни крошек, ни собственной дрожи.
Сидевшая рядом Фань Сы, та самая женщина с "пустыми" глазами, заметила ее перемену. Не поворачивая головы, она прошептала сквозь почти неподвижные губы:
– Видишь теперь? "Служба"... Ха. Теперь поняла? – Голос ее был сухим, как степная трава под солнцем, но в глубине глаз мелькнуло что-то – не сочувствие, а горькое понимание. – Молчи и ешь. Силы понадобятся. Не для работы. Чтобы выжить.
Сяо Юй сглотнула ком, впиваясь взглядом в пыль у своих босых, потрескавшихся ног. Наказ матери – "будь послушной, трудись усердно" – рассыпался в прах. Послушной овце дорога одна – на бойню.
Нет. Слово родилось тихо, но с силой камня, брошенного в стоячую воду.
Нет! Отчаяние сменилось дикой, животной жаждой спасения и яростью.
«Не дамся!»
План созрел мгновенно.
Ночь. Караван встанет на ночлег. Лу Эр заснёт, наевшись и выпив. Охрана устанет. Степь близко. Нужно дождаться глухой ночи, проползти мимо спящих, бежать на север, к темным холмам, покрытым лесом, что виднелись вдали сегодня утром. Идти всю ночь. Прятаться днем. Найти другую дорогу, другую деревню...
Выжить. Ради матери. Ради себя.
Но страх был слишком велик, она знала, что ее ждёт, если поймают. И не заметила, как слезы покатились по грязным щекам, оставляя светлые дорожки. Не успела заметить, и проходящего мимо с ведром воды для лошадей, Лу Эра. Он остановился напротив, подозрительно зыркнул на нее:
– Чего разнылась, дура?
Сяо Юй вжала голову в плечи, стараясь стать невидимой. Фань Сы закашлялась, отвлекая внимание Лу. Тот фыркнул и пошел дальше, но его взгляд, полный гадливого любопытства, скользнул по Сяо Юй еще раз. Она поняла: он заметил. Заметил ее страх, ее слезы. И это было опасно. Каждый взгляд Лу Эра казался теперь испытующим, каждый его шаг в ее сторону – угрозой.
Яжэнь Ма, продолжавший разговор, казалось, не обращал на нее внимания, но Сяо Юй ловила иногда на себе его беглые, оценивающие взгляды. Он чувствовал напряжение. Чуял непокорность.
Когда раздалась команда вставать и двигаться дальше, Сяо Юй поднялась с земли, словно на эшафот. Каждый шаг по пыльной дороге уносил ее дальше от призрачной надежды и приближал к неизбежному.
С этого момента Сяо Юй смотрела на Ма Дэцюаня и Лу Эра не со страхом подчинения и признания их власти, а со жгучей ненавистью и ужасом. Она наблюдала за яжэнем и его помощником, искала слабые места. Лу Эр был жесток, но глуп и небрежен, особенно после глотка ханшина вечером. Ма Дэцюань – холоден, расчетлив, но самоуверен. Он считал их сломленным, запуганным скотом.
Сяо Юй украдкой посмотрела на девчонку, идущую неподалеку, которую яжэнь оценил как рукодельницу, и постаралась не привлекая внимания прибиться к ней поближе. Это была высокая, худая девочка лет четырнадцати, с большими испуганными глазами. Чунь Хуа. Они иногда перекидывались парой слов в дороге, когда Лу Эр не видел. Сяо Юй шепотом спросила:
– Хуа-эр... ты... ты знаешь, что такое "Цветущий Лотос"?
Не то чтобы Сяо Юй не поверила Фань Сы, она и сама все уже поняла, но, возможно, ей нужно было окончательно потерять надежду, чтобы решиться.
Чунь Хуа побледнела как мел. Ее глаза наполнились таким ужасом, что Сяо Юй стало плохо.
– Молчи! – прошипела та, оглядываясь. – Молчи и не спрашивай! Это... это хуже ада. Там... там девчонки как мы... – Она не договорила, но ее дрожь и слезы сказали все. – Я слышала, как он говорил... – добавила она чуть слышно. – Не в услужение тебя, Юй-эр... Не в служанки...
Это стало последней каплей. Слова Чунь Хуа подтвердили худшие догадки. Ее не ждала работа в столице. Ее ждал бордель в далеком Лаяодуне. Исчезновение. Позор. Смерть для семьи, если они узнают. Выкупа не будет. Никогда. Пять лет залога превращались в вечную кабалу. Остаток дня прошел в леденящем душу ожидании.
Они приближались к Дицзину. Дорога становилась оживлённее. До столицы, как говорили погонщики каравана, оставалось дня три-четыре пути. Чаще попадались поля, хутора, постоялые дворы. Появилось больше патрулей городской стражи, отвечавших за порядок в столице и окрестностях, но караванщики ловко давали им мелкие взятки, и их никто не тревожил. Но чем дальше, тем оживлённее. Бежать нужно было сейчас, до Дицзина. До того, как "Цветущий Лотос" станет неотвратимой реальностью.
В этот день караван остановился поздно. Люди валились с ног от усталости и были раздражены. Вечерняя стоянка раскинулась в широкой, открытой пойме пересохшей реки, недалеко от грязного ручья. Трава здесь была выжжена солнцем и потоптана бесчисленными караванами, оставляя лишь жёсткие колючки да пыль, поднимавшуюся при малейшем дуновении ветра.
Костры разведённые в отдалении друг от друга, метали тревожные отсветы на лица людей и бока животных. Усталый ропот, кашель, редкий плач ребенка, фырканье лошадей – все слилось в монотонный гул. Запах — пота, пыли, навоза, варящейся на кострах похлёбки из солёной рыбы и сушёных овощей — был густым и удушливым.
Сяо Юй едва державшуюся на ногах, послали к ручью наполнить большой бурдюк. Лу Эр шел за ней, зевая и ругаясь на комаров. Она опустила бурдюк в мутную воду, глядя на свое отражение: запавшие глаза, всклокоченные волосы, исхудавшее лицо покрытое пылью. Она была похожа на призрак.
Девочка подняла переполненный бурдюк. Вода хлюпала, выплёскиваясь ей на ноги. Яжэнь грубо схватил ее за плечо и потащил обратно к кострам.
– Думаешь о чем? – вдруг ехидно спросил он, нагнувшись к ней и впиваясь в нее колючим взглядом. – О маменьке? Забудь. Твоя маменька тебя продала. Так что смирись.
Его слова стали последней каплей. Внутри Сяо Юй что-то оборвалось. Страх, покорность, сменились дикой, первобытной яростью отчаяния. Она не заплакала. Она стиснула зубы так, что заболела челюсть. Глаза ее, в тусклом свете поднявшейся луны, вспыхнули не слезами, а холодным огнем ненависти и решимости. Она не ответила. Она лишь несла свой бурдюк.
У костра она ловила каждое слово Ма Дэцюаня, когда он тихо разговаривал с помощником:
– ...завтра к вечеру должны дойти до Перекрестка Трех Путей. Караван там и заночует. Оттуда до столицы – два дня легким шагом. — Яжэнь отхлебнул горячий чай, приготовленный для него Лу Эром. — В Дицзине только переформируемся, избавимся от обузы. Основная партия – на север. Пойдем в Ляодун к Шэньяну.
Сяо Юй сжала кулаки. Перекресток Трех Путей. Толчея. Много народа, много свидетелей. Невозможно скрыться. Она должна бежать сегодня ночью. Или никогда. Последний шанс перед финальным броском к столице и ее ужасной судьбе.
— ...следи за ними, Лу. Особенно за той, Сяо. Глаза у нее... слишком много видят последние дни. Не дай дури в голову взбрести. Перед городом – самое поганое место. Народ глупеет от близости столицы.
Сяо Юй вздрогнула, и потупилась, словно Ма мог прочитать ее мысли. Она притворилась, что спит, когда Лу грубо пихнул ее ногой, раздавая черствые лепешки. Страх сменился леденящей пустотой, а затем – окончательным решением.
Она не может туда идти. Ни в Дицзин, ни тем более в Шэньян. Любая другая участь, даже смерть в степи, казалась лучше. Побег стал не выбором, а инстинктивным порывом загнанного в угол зверька. Она предпочла бы умереть свободной, чем жить в таком аду. Риск был огромен, но альтернатива – невыносима.
Разговоры у костров стихали. Караван погружался в тяжёлый, тревожный сон измученных людей. Сяо Юй лежала с открытыми глазами. Фань Сы тихонько похрапывала рядом. Лу Эр сидел у догорающего костра, клюя носом. Ма Дэцюань спал под своей повозкой, завернувшись в плащ.
Сяо Юй смотрела на темную полосу степи, что подступала к дороге. Она казалась бездонным океаном, полным неизвестных опасностей – диких зверей, разбойников, голодной смерти.
"Бежать?" – пронеслось в ее воспалённом мозгу.
Куда? Вокруг – чужая, враждебная земля, пыльная дорога, караван с охраной. Но остаться... За этой тьмой была... не свобода, нет. Но был
шанс. Шанс не стать тем, во что ее собирались превратить. Шанс, пусть мизерный, умереть человеком, а не товаром в борделе Шэньяна. Страх перед Лу Эром и прутом бледнел перед этим кошмаром.
Лучше смерть в поле, чем это! Отчаяние придало ей странную, ледяную решимость. Она сжала фигурку Гуаньинь. "
Бодхисаттва, помоги... Дай мне шанс..."
Мысль о матери, о брате, пронзила сердце острой болью. "
Прости, мама... Но лучше я пропаду, чем..." Она не смогла даже до конца додумать. В груди закипала отчаянная решимость. Нужно бежать. Сегодня. Сейчас. Пока Лу дремлет, пока Ма спит, пока до Дицзина еще пара дней пути, пока есть силы сделать последний рывок в неизвестность.
Сообщение отредактировал DeJavu: Пятница, 10 октября 2025, 14:49:55
Вход
Регистрация
Правила_Сообщества
0
Последние сообщения
Понедельник, 14 июля 2025, 02:50:29
Наверх
Цитата
Должна же я это дописать... Ну и помимо этого, данная ветка выполняет очень важную роль – 
