Фанфик по дораме - Восхождение фениксов/The song of heaven /天堂之歌/(2018)

DeJavu (Пятница, 14 марта 2025, 09:29:20) писал:

Разумно. Борьба с коррупцией.

В той же логике члены императорской семьи не занимали должности и даже не должны были общаться с чиновниками.

Очень долго искала информацию на тему как все должно быть на допросе. Кто должен присутствовать, кто что обеспечивает, и за чем наблюдает, и так далее. Не смогла найти внятной и точной. Даже что за ведомство при Мин этим занималось точно не выяснила. Придется использовать свой, "собирательный" образ. В целом он довольно достоверен, но не идеально точен.
Я это к тому, что если чего-то не знаю, так и скажу. Но по соблюдению общеизвестных формальностей с евнухами я уверена. Поищи сама, это легко находится, в отличие от более узкоспециализированной информации.
Кстати, если что попадется по теме ведомств, управлений занимавшихся в эпоху Мин в Запретном городе контролем за соблюдением законности на допросе (помимо Цензората, он здесь не совсем в тему, он немного о другом), то маякни. Ну вдруг наткнешься. Не пропадать же добру)

У меня уже истерический смех) Надо наверное прекращать читать)
Опять главу переписывать, многострадальную) Все попадаются и попадаются настолько важные нюансы, что их просто не получается игнорировать)
Но почему ж всё этой-то не везёт?)) Это не для обсуждения, так, вопль в темноту))

О! Как это верно! Как я с этим согласна! Так, и только так. Это слова Тянься Гуйюань, по книге которой сняли "Песнь о небесах". Вот прям слово в слово мои мысли!

Цитата

DeJavu (Четверг, 17 апреля 2025, 14:20:01) писал:

"Следовать характеру персонажа" безусловно. А понятие "внутренняя логика его истории" довольно растяжимо. Жизнь и смерть бывают случайны. Совсем уж устранять автора от руля я бы не стала).

Но я тоже всегда говорю, что лучшее что может сделать автор - это писать правду и только правду.

Цитата

Как бы даже случайности начинают происходить сами, и ничего нельзя с этим поделать. Это странно. Очень странно, даже мистично и непривычно. Когда я писала свои "Записки" по Никите, все было совсем не так. Но и уровень погружения был не такой как сейчас. Сейчас я буквально "живу" этой историей, не снижая накала уже почти полгода. И чем дальше, тем меньше от меня как от автора зависит происходящее. Я ничего не решаю, даже случайности, все происходит само собой, а я лишь записываю. И ничего не могу изменить. От первоначального сценария не осталось практически ничего. Особенно показательна глава с бредом. Меня словно за руку кто-то водил, я вообще это не планировала.

Ну вот, как-то так...
Выложу -ка я первую главу, наконец законченную. Знаю, все плохо, наивно и т.д... Но и я не писатель. Главное, я получила огромное удовольствие работая над этой историей. И надеюсь, ещё получу.

Мой первоначальный замысел соблюдать строгую историческую достоверность разбился о реальность. Я очень старалась. Но... Да, где это возможно, я это делаю, и это много где, но целиком... Задача непосильная. Отступления есть, и в угоду сюжету, и из-за невозможности найти достоверную информацию.

И ещё, "мой" Нин И не точная копия дорамного, скорее сплав из книги, дорамы и моих представлений о том, каким он должен быть. Каким Я хочу его видеть, и вижу. То же касается и остальных персонажей. Этой историей я закрываю свой гештальт, исправляю то, что меня не устроило в дораме. И пусть так и будет.






В романе за основу взяты реалии эпохи династии Мин (1368–1644), практически полностью скопированные в части этикета, иерархии, и частично, в правовом, культурном и бытовом аспектах. С добавлением реалий привнесённых из дорамы "The Rise of Phoenixes", и книги Тянься Гуйюань -"Хуан Цюань"/ (凰权).


«Действие романа следует традиционному китайскому лунному календарю, где Новый год начинается во второе новолуние после зимнего солнцестояния. Даты в скобках приведены по григорианскому стилю для удобства».


Глава 1. Появление


Конец девятого месяца, 17 года, эры Чанси. (Приблизительно середина октября по григорианскому календарю)


*****


Луна висела низко на бархатном небе, протягивая серебряную ленту по безмятежной глади озера. Ночь была тихой, если не считать случайного шёпота ветра, танцующего в ивах, растущих вдоль берегов.

Шестой принц династии Тяньшэн, Нин И, Чу-ван¹, стоял один на кромке воды, и в его глазах отражался мягкий лунный свет. Его мысли, каждая из которых была молчаливым созерцанием запутанной паутины судьбы, плавали словно неуловимые карпы в глубинах вод.

Нин И, погруженный в свои лунные раздумья, не замечал молчаливого стража в нескольких шагах за своей спиной. Нин Чэн, его вечно верный и бдительный телохранитель, следил за ним с непреклонной преданностью горы, охраняющей свой тайный источник. Его глаза осматривали окрестности, гарантируя, что спокойствие ночи останется незапятнанным. Он знал, что разум принца — это шахматная доска стратегий и эмоций, и беззвучно ждал момента, когда понадобится, не смея нарушить мысли господина.

Внезапно ткань спокойной ночи и самого мироздания была разорвана возмущением, рябью на озере спокойствия. Всплеск воды и слабый вскрик удивления пронзили тишину. Из глубины озера появилась фигура, чуждая и нетвердая. Это была Мо Ли, потерянная душа из далекого времени, одетая в одежду будущего.

Она вынырнула, захлёбываясь, кашляя и отчаянно цепляясь за воздух. Ее лёгкие горели, в ушах звенело, а мокрые пряди волос прилипли к лицу. Холодная вода обжигала кожу, но через секунду стала странно тёплой.

Она смахнула мокрые пряди с лица — и первым, что увидела, был Он: застывший на берегу силуэт в серебристом свете луны. Стоявший неподвижно, будто ждал её тысячу лет, а ветерок шелестел ивами, перешёптываясь с полами его одеяния... В воздухе витал едва заметный аромат дурмана — сладкий, как забвение, терпкий, как смерть.

«Кто это? Почему он словно сошёл с древней картины? Галлюцинация от гипоксии? Нет, все слишком детально... Может, это сон?» — она ущипнула себя за руку. «Больно. Слишком больно для сна… И холодно».

Мо Ли замерла, лишь капли срывающиеся с ее мокрой одежды и разбивающиеся о поверхность воды, нарушали тишину. Он поворачивался к ней медленно. Одежда, струящаяся складками, не скрывала гибкой стати. В каждом движении чувствовалась сила, словно под шелком прятались стальные жилы. Даже в моменте удивления он не потерял собранности. Тень падающая от его ног потянулась к Мо Ли словно живое существо.

«Не человек… Призрак? Божество?» — пронеслось в сознании, заглушаемое биением сердца. Силуэт, вписанный в лунный пейзаж, казался воплощением самой власти, что витала над озером задолго до её появления.

Лицо с резкими, благородными чертами, сквозь полутьму казалось выточенным резцом гениального скульптора. И даже игривый ветерок гуляющий в ивах, не посмел затронуть волосы, туго собранные в идеальный узел, скрепленный драгоценным гуанем, сохраняя симметрию словно сама ночь причесала его.

В этом первом мгновении Мо Ли поняла: перед ней — сама стихия. И как луна управляет приливами, так и он, казалось, мог сдвинуть миры одним движением ресниц.

Взгляд впился в Мо Ли.
«Он видит меня. Настоящий. Это настоящее. Но это невозможно…»

Запах озера внезапно напомнил ей слова бабушки: «Слушай воду. Она помнит все, что видела». Сейчас вода кажется вспомнила слишком многое.
Она стекала с ее тела, разбивая лунные блики на тысячи осколков, как разбились все законы физики.

Взгляд Нин Чэна когда он увидел незваного гостя стал острым и устрашающим. Запах незнакомого и плеск воды пробудили инстинкты воина. Не говоря ни слова, он шагнул вперед, его движения были бесшумны, как вздох призрака.
— Кто здесь?
Его голос эхом разнёсся по ночи.

Мо Ли, чье сердце загнанно колотилось в груди, смотрела на надвигающуюся фигуру со смесью ужаса и недоверия, пытаясь понять вихрь событий, которые привели ее в этот древний и непонятный мир. Она отступила назад, по пояс в воде, ее руки поднялись в защитном жесте когда она увидела архаичный наряд и суровую, почти угрожающую ауру человека, обращающегося к ней.

— Я... я не отсюда! — вырвалось у неё, прежде чем она успела сдержаться. Губы задрожали. Ее современный язык прозвучал чуждо и неуместно.
— Всё здесь неправильное... озеро, луна, вы...
Она замолчала, поняв, что ее слова звучат безумно. «Как объяснить то, что не имеет смысла? Всё это сон... или... или я сошла с ума!»
— Я... я всего лишь студентка. Я... заблудилась.

Странное признание тяжело повисло в воздухе. Нин Чэн хмыкнул, но принц молчал. Её слова звучали необычно — будто мандарин, но искажённый временем, как эхо сквозь века. Однако Нин И уловил суть: язык менялся, но корни оставались теми же, словно река, сменившая русло, но не источник.

— Студентка... — прошептала она, глядя на расшитые золотом рукава неподвижной фигуры стоящей на берегу.
— Да вы бы меня сожгли на костре за слова о квантовой физике. — вырвалось у неё, но она тут же стиснула зубы, будто пытаясь поймать убегающие слова. Горькая усмешка скривила губы. «Ли Мэй говорила, что мой рот меня погубит», — мелькнуло в голове, но остановиться было невозможно. Ей вдруг захотелось дико смеяться. Вчера она спорила с мамой из-за лапши быстрого приготовления, а сегодня... Сегодня перед ней — живой учебник истории.

Ее мысли мчались быстрее, чем вода, которая все еще цеплялась за ее одежду, а разум отчаянно пытался ухватиться за исчезающие края реальности.
«Может это розыгрыш? Но они движутся как хищники. Ни один актёр не сыграет эту смесь грации и опасности…»

Взгляд Нин Чэна оставался прикованным к девушке. И пока дрожащая Мо Ли пыталась сформулировать связные слова, его рука метнулась словно молния, и выдернула её из озера. Он не ждал приказов. Его тело двигалось по отработанным годами схемам: оценить угрозу, нейтрализовать, защитить господина. Принц мог позволить себе роскошь созерцательности — Нин Чэн же жил в мире действий.
Но парадоксальным образом, несмотря на непреклонную хватку воина, тепло его прикосновения показалось Мо Ли единственным маяком реальности в безумии происходящего.

Принц, чувствуя опасения своего охранника, приблизился размеренной походкой, его шелковые одежды нашёптывали тайны ночи. Выражение лица было непроницаемым. Он изучал незнакомку, оценивая ее на любые признаки обмана или опасности.

— Странные одежды, странные речи... Ты говоришь, ты не отсюда. А откуда ты? Кто послал тебя нарушить покой этих вод? — спросил он, его голос был смесью любопытства и предупреждения.
Невысказанное напряжение между тремя фигурами, собравшимися на берегу озера повисло в воздухе.

— Никто! Я сама... Я упала в озеро у кампуса, пытаясь достать утонувший телефон...

Мо Ли, почувствовав, что её слова повисли в воздухе как бесполезный пар, резко выдохнула. Ее глаза перебегали с одного незнакомого лица к другому, паника поднималась в горле, а разум метался, пытаясь собрать воедино разбитые осколки реальности. Глаза принца, холодные и рациональные, будто прожигали её насквозь.

Она сглотнула ком в горле и заговорила снова, торопливо, словно боясь, что её сейчас заставят замолчать:
— Пожалуйста, вы не понимаете... Я не из вашего мира! Здесь всё — как в древних книгах, но я живу в другом времени! В будущем, где люди летают в железных птицах и...

Нин И резко взмахнул рукой, и шелест шёлка перебил её. Его голос прозвучал тише, но от этого лишь опаснее:
— Железные птицы? Будущее? — он скептически приподнял уголок рта, словно не веря, что вправду слышит подобную дерзость. — Твои слова — либо бред безумия, либо наглость лжеца.

Он сделал шаг вперёд, и Мо Ли инстинктивно отпрянула.
— Нет, клянусь! — её голос сорвался на крик. — Я упала в озеро Веймин возле университета, а потом... здесь! Всё изменилось! Даже воздух пахнет по-другому!

Мо Ли резко замолчала. Усмешка на его лице говорила яснее слов: «Твои сказки меня не интересуют».

Ее глаза наполнились слезами. Мир вокруг нее закружился, как калейдоскоп смятения и страха.
Взгляд принца чуть смягчился, обнаружив намек на сострадание под льдом его сдержанного поведения. Он коротко кивнул Нин Чэну, и тот понял молчаливый приказ.
— Пойдем, – скомандовал он, потянув девушку за собой вверх по берегу в направлении к далеким огням поместья.

— Куда? — вырвалось у неё, но телохранитель лишь пренебрежительно скривил губы, не удостоив ответом.

Рука мужчины сжимала её локоть с безжалостной точностью — ни боли, ни снисхождения.

«Мама говорила: "Когда мозг в панике — ищи опору в фактах". Но факты здесь...» Ветер донес запах дыма — не городского смога, а древесного, чистого как в деревне у бабушки. «Там был пруд с лотосами... А здесь ивы, как на картине "Поэт у реки"...»

Её шаги шлёпали по грязи, цепляясь за корни. Она споткнулась о камень, и телохранитель резко дёрнул её за руку, заставив выровнять шаг.
«Обувь... У них плоские подметки. Как они не ломают ноги?» — мелькнуло абсурдное. «И как он так движется?»

Нин Чэн вел Мо Ли сквозь ночь, его движения были неуловимо быстрыми и бесшумными, словно тень, танцующая на лунных дорожках. Не бег, не шаг, а скольжение хищника, знающего каждую пядь своей территории.

Нин И шёл впереди, но не по центру тропы, а слегка сместившись к краю, словно давая пространству ночи обтекать себя. Его тень, вытянутая лунным светом, ложилась на Мо Ли, будто пытаясь накрыть её незримым плащом.

Нин Чэн ускорил шаг, и её взгляд украдкой упал на пояс того, главного, идущего впереди.
«У папиного коллеги был такой... Но тот подделка, а этот... Настоящий? Сколько стоит нефрит в альтернативной реальности?»

Когда впереди замаячили огни поместья, принц внезапно замедлил шаг. Мо Ли, не ожидавшая этого, чуть не налетела на него, но телохранитель резко дёрнул её назад.

«Зачем он остановился?» — мелькнуло у неё, но ответ пришёл сам: Нин И повернул голову, бросив взгляд через плечо. Его глаза скользнули по её лицу, будто фиксируя каждую дрожь, каждую каплю воды на щеке. Затем он кивнул Нин Чэну, разрешая двигаться дальше, но уже пропустив их вперёд. Теперь он шёл сзади, невидимый, как тень, но его присутствие давило на спину.

В темноте мелькали кусты, но ни фонарей, ни проводов. «Где огни города? Где хоть один фонарь?..» Внезапно впереди, словно услышав ее вопрос, мелькнул свет у ворот. Загородное поместье возвышалось уже совсем рядом, его огни мерцали, подобно звездам спустившимся на землю.

«Поместье... Как в парке Ихэюань. Но те павильоны — старинные, а эти — будто вчера построили».

— Двигайся, — буркнул Нин Чэн, и она засеменила по мощёной дорожке, цепляясь взглядом за детали: фонари в форме лотосов, висящие на кованых кронштейнах, кусты, подстриженные с математической точностью.
Нин И, всё ещё идущий сзади, наконец обогнал их.

Мо Ли попыталась рассмотреть двор: павильоны с загнутыми крышами, мостики через ручьи... Все как в парке Ихэюань, но без толп туристов. Чистота линий, словно чертёж.

Два стражника у входа в поместье, в тёмно-синей форме с узкими рукавами — практичной, не стесняющей движений — склонились в поясном поклоне, при виде Нин И. Их мечи в чёрных ножнах лежали на поясах, готовые к действию, но глаза метнулись к промокшей девушке, задержавшись на её странной одежде. Ни слова, ни лишнего движения — лишь лёгкое напряжение в скулах выдало изумление: «_Принц вернулся с женщиной? Да ещё и в таком виде..._» — мысль промелькнула быстрее, чем ветер сорвал лист с ивы у ворот. Но дисциплина взяла верх. Оба стража выпрямились, словно каменные стелы, когда Нин Чэн провёл дрожащую гостью мимо.

Мо Ли успела прочесть резную табличку над входом: «Дворец князя Чу»
Чу-ван... — иероглифы на табличке жгли сознание. Значит, её ведут к князю. Отец как-то раз рассказывал: «В эпоху Мин титул вана давали только сыновьям и братьям императора. А вот при Хань... Ранние императоры жаловали титул вана за заслуги. Хань Синь, простой солдат, стал Ци-ваном за победы. Пока не казнили, конечно».
«Или здешний ван — всё же кровный принц, но с реальной властью, как в Тан, где Ли Шиминь, убив братьев, сам стал императором?»
Взгляд скользнул к фигуре впереди. Он шёл не оглядываясь, будто дорога принадлежала ему.
«Почему он идёт как хозяин? Слишком уверен в себе для слуги. Может, он главный советник? Приближенный? Или... Но если он сам ван — то какой? Если по крови — значит, где-то рядом должен быть императорский дворец, хотя... необязательно. Если же по заслугам — опаснее. Тогда здесь что-то вроде Сражающихся царств, где власть берут силой?»

Но его осанка, холодная красота, нефритовый пояс — всё кричало о крови. «Нет, не может быть. Принцы не гуляют ночью у озёр с одним телохранителем... Да и охрана не упала ниц. А должна была?»

Где-то в глубине сознания шевельнулся страх. Отец упоминал: «Ван — это всегда нож у горла трона. Даже если улыбается». А она теперь — песчинка в его играх. Владения вана — государство в государстве. Его воля здесь — высший закон, и её судьба целиком в его руках. Голова гудела. «Папа, я бы отдала всё за твои лекции сейчас».

Мысли путались. Нин Чэн толкнул её вперёд, и она споткнулась о высокий порог.

Внутри дворца воздух пах сандалом и свечным воском. У входа их встретили две служанки в серо-голубых ханьфу². Их глаза округлились при виде гостьи, но они молча опустились в поклоне.

— В восточный павильон. Переодеть в сухое, — бросил Нин И, продолжив идти по коридору даже не обернувшись. Его голос звучал так, будто он распоряжался о доставке вина, а не незнакомки.

Мо Ли автоматически анализировала его интонацию: «Он говорит как хозяин, а не слуга. Значит, либо сам ван, либо его правая рука».

Служанки опустились в синхронном поклоне, но Мо Ли успела уловить мимолётный взгляд между ними — смесь страха и любопытства. «Я здесь как диковинка… Или угроза?»

Нин Чэн толкнул её в боковой проход, минуя парадный зал. По коридору скользили слуги с опущенными глазами. Никто не задавал вопросов. Никто не смотрел в их сторону. Только одна из девушек, неся поднос с чашками, задержала взгляд на одежде Мо Ли — и тут же отвернулась, будто обожглась.

Войдя внутрь Нин Чэн передал промокшую насквозь гостью в руки прислуги, отпустив наконец ее локоть, и она чуть не упала. Пальцы ног онемели от холода. Замёрзшая и дрожащая Мо Ли позволила им увести себя за шёлковую ширму, чувствуя на спине пристальный взгляд телохранителя. «Он не уйдёт. Так и будет стоять как каменный демон, пока не убедится, что я не сбегу...»

Служанки сняли с неё мокрые кроссовки, невиданные здесь, вытерли стопы полотенцем из небелёного льна, и сунули в руки тонкие хлопковые носки. Мо Ли машинально натянула их, ожидая привычных тапочек, но вместо этого не получила больше ничего.

Одна из девушек потянулась к её мокрому свитеру, но отдёрнула руку, коснувшись непривычной ткани. «Не шелк... Не хлопок... Что это?» — читалось в ее глазах. Их пальцы дрожали, помогая Мо Ли раздеваться. Странный крой нижней одежды, отсутствие завязок... Служанки, привыкшие к капризам знати, лишь молча обменялись взглядами.

Но самая юная, не сдержала шёпота:
— Господин впервые привёл кого-то...
— Молчи! — старшая служанка шикнула так, что та вздрогнула.
Мо Ли притворилась, что не слышит, но сердце ёкнуло. «Впервые? Почему?»

Когда она стягивала промокшую одежду, из кармана выпал ее утопленный в озере телефон. Последний спасательный круг в этом мире стал бесполезным куском металла. Ее сердце сжалось. «Как я здесь выживу без карт, без...» Горло сдавило. «Мама... Она сейчас на смене в операционной. А я — в чьём-то кошмаре».

Одна из служанок принесла комплект одежды: платье цвета увядшего пиона, белоснежные нижняя рубашка-шань, юбка. Мо Ли провела пальцами по узору на платье — искусная ручная вышивка: переплетение лотосов и волн. Шёлк платья щекотал кожу. «Натуральный... Дороже, чем вся моя стипендия за год».

Мо Ли осмотрелась по сторонам. Комната была на первый взгляд простой, но каждый предмет говорил об элегантности, шепчущей о богатстве и власти. Атмосфера была столь же утонченной, как мазки кисти древнего каллиграфа, и столь же суровой, как указы справедливого императора. Но Мо Ли даже используя все свои пусть и небольшие познания, не могла определить к какому периоду относятся все эти вещи. Некоторые напоминали Мин, но не вполне. «Странно. Ни Мин, ни Цин... Словно альтернатива...» Сердце забилось чаще. Внезапно она вспомнила отцовскую шутку: «Династии как люди — рождаются, болеют и умирают. Но некоторые... мутируют». Мысль оборвалась, как нитка. «Неважно. Надо найти выход. Если это не сон — как вернуться? Через озеро? Нырнуть снова?»

Нин И вошёл с грацией феникса в полете, его глаза немедленно обратились к фигуре за экраном. Он чувствовал дрожь ее присутствия так же отчетливо, как чувствовал сердцебиение своих врагов на поле боя.

— Покажись, – приказал он. Тон не терпел возражений. Служанки склонились в почтительном поклоне и вышли, не поднимая глаз.

Мо Ли колебалась за ширмой, ее дыхание поверхностно, как у испуганного кролика. Звук шуршащего шелка эхом разносился по комнате, пока она возилась с незнакомой одеждой. Ткань скользила по коже, как чужая жизнь, но ханьфу, словно живое, покорно обвило тело, а пояс стянул ткань в изящную линию шелковой гармонии, будто его шили именно на неё. Наконец Мо Ли вышла, неловко наступая на полу непривычного платья.

Взгляд принца скользнул по промокшему телефону на полу. «Странный артефакт... Похож на нефритовую табличку, но с тёмным стеклом. Нужно показать Синь Цзыяню».
Мо Ли поймав его взгляд инстинктивно шагнула, наклоняясь к устройству, но Нин Чэн оказался быстрее. Мо Ли едва успела моргнуть — он уже был рядом, как будто время для него текло иначе. Его сапог прикрыл телефон, словно случайно, а холодный взгляд сказал твердое: "Нет". Её глаза покраснели от молчаливой борьбы со страхом. Она низко склонила голову, и сделала шаг вперёд, к принцу.

— Я Мо Ли, — прошептала она. – Я не хочу причинить никому вреда. Я просто хочу вернуться назад.

Ее взгляд наполненный отчаянием устремился вверх, чтобы встретиться со взглядом Нин И.
Глаза зацепились за вышивку на его рукаве — острые лепестки, сплетённые в ядовитую гармонию. «Дурман. Datura stramonium. Семейство паслёновых. Судороги, галлюцинации, смерть от паралича дыхания...» — пронеслось из лекции по токсикологии. «Но почему он носит этот цветок? В Мин император мог носить драконов. Остальным — цилини³, журавли, сечжи⁴, фазаны, в зависимости от ранга. А у него — дурман. Ядовитый, но прекрасный. Зачем вышивать яд? Какой-то бунт против правил?» Сердце ёкнуло — не от страха, а от странного, непонятного ей самой восторга.

Глаза принца сузились, когда он изучал девушку. Ее поведение не было угрожающим, но воздух вокруг нее гудел от особой, ясно ощущаемой энергии⁵.
— Любопытно, — размышлял он вслух. – Ты говоришь на нашем языке, но в то же время он другой, а твой наряд и манеры так же чужды, как падающая звезда в безоблачном небе.

Пока принц говорил, глаза Нин Чэна оставались на Мо Ли, выражение лица не изменилось. Его рука застыла на рукояти меча, а чувства были напряжены, как струны лютни. Но он не чувствовал угрозы с ее стороны. Его взгляд был безмолвным вопросом, тем, что искал понимания в хаосе необъяснимого.
— Ваше Высочество, — сказал он. – Возможно, она не та, кем кажется.

Мо Ли едва не поперхнулась воздухом. «Дянься⁵... Значит, это он ван. Настоящий. Как в дорамах, которые папа ненавидел: "Историческая клюква!" — ворчал он, видя золотых драконов на экране. Но здесь драконов нет. А ещё отец говорил, что в реальности принцев держали подальше от власти. Но этот... Явно не из тех, кого удержишь в клетке».

Принц почти незаметно кивнул на слова Нин Чэна, не отрывая взгляда от Мо Ли:
— Не бойтесь, — голос Нин И обрёл шелковистые нотки, будто он уговаривал испуганную птицу сесть на руку. — Вы гостья в моём доме.

Его голос обволакивал, и согревал как мамины руки в детстве: «Не бойтесь».
«Но почему я верю ему?» Разум кричал: "Он опасен!", а глаза не могли оторваться от изгиба его губ. «Опасность... но какая красивая», — мелькнуло прежде, чем разум успел наложить запрет.

Так же ворковал однокурсник Лу Синь, перед тем как подложить ей в тоник психоделик на вечеринке. Тогда её спасла подруга Ли Мэй. Теперь же некому.

Он подошёл ближе, протягивая ей руку:
— Давайте выпьем чаю. Ваш дух нуждается в тепле... а моё любопытство — в ответах.
Его пальцы скользнули по рукаву Мо Ли, приглашая к столу. В этом жесте не было силы — только опасная нежность, словно он вёл её не к чашке, а к краю пропасти.

Его пальцы коснулись рукава, и в груди — глухой удар. «Глупость... Это страх. Только страх...»

Он указал на низкий столик. Слуги, двигаясь заученно четко, внесли чайный сервиз, их глаза были опущены в знак уважения к принцу и его неожиданному гостю.

Наблюдая, как подают чай, она отметила: «Никаких коутоу⁷, только лёгкие поклоны. Словно он запретил им падать ниц. Странно... В дорамах принцы требовали раболепия. А этот... Он будто играет в скромность, но глаза выдают — знает себе цену».

Воздух стал густым от аромата османтуса и жасмина, запаха, который, казалось, окутывал их, как теплые объятия.

Внезапно в памяти всплыл голос отца, читающего лекцию, он всегда смеялся: "Чай эпохи Мин — это политика в чашке. Подашь не тот сорт — не сносишь головы".

Глаза Нин И скользнули к лунному диску за окном. Полночь. Время, когда даже цикады умолкают, а разум требует покоя. Но покой — роскошь для тех, чьи решения вьются корнями в будущее. Завтра. Завтра он разберётся с этой загадкой, как всегда — холодно и методично, словно расставляя камни на доске вэйци⁸. Но чтобы начать игру, нужны первые ходы...»
И сейчас... Сейчас его цель минимизировать ущерб. Для неё и для себя.
С женщинами в истерике он уже имел дело — и это никогда не кончалось хорошо. Крики оставляли шрамы на репутации, а слёзы превращали истину в болото, где тонули даже самые острые умы. А одного взгляда на девушку напротив, было достаточно, чтобы понять, что до истерики рукой подать. Распутывать последствия было утомительнее, чем предотвратить их. Нет. Пусть Синь Цзыянь сначала изучит ее вещи, а странная гостья перестанет дрожать, как осиновый лист. Пара капель «Сна ста шепчущих цикад» и утро встретит их ясностью и фактами, а не слезами.

Его взгляд вернулся к дрожащей девушке. Каждая её нервная улыбка, каждый вздох, прерываемый страхом, кричали о незнании правил этого мира. Если она шпион — её тело лжёт лучше слов. Если нет — её безумие опаснее любой лжи.

Пока Мо Ли осторожно приближалась к столу, рука Нин И на мгновение замерла над чашкой, незаметная остальным, с небольшим флаконом спрятанным в рукаве. С грацией опытной руки он постучал по флакону один, два, а затем и третий раз, позволяя содержимому смешаться с ароматным чайным настоем. Жидкость внутри была прозрачной, такой же невинной, как роса, но она обладала силой даровать самый глубокий сон.
Он предложил чашку Мо Ли с улыбкой, теплой, как само заваривание, но за ней был план, созревший еще по дороге с озера, когда он наблюдал, как девушка движется ведомая Нин Чэном.
Каждый шаг от озера до павильона был расчётом: куда поставить ногу, как повернуть голову, что передать Цзыяню. Вэйци не терпит небрежности. Тем более ее не терпит жизнь.

Нин И улыбнулся впервые за вечер, и улыбка озарила комнату словно луч света. Его осанка кричала о власти, но пальцы, сжимали чашку с холодной точностью хирурга. «Почему я заметила это?»

«Но... Он... красивый. Мама предупреждала: «Красивое — часто ядовитое. Опасное».

Он подал ей чашку со словами: «Пусть этот чай смягчит тяготы пути», и её руки сами потянулись к теплу, против ее воли. Пальцы дрожали.
«Китайская керамика эпохи Мин... Нет, форма другая. Ручка тоньше. И глазурь...»
«Почему я дрожу? Он же не тронул меня...» Она сжала чашку сильнее — горячий фарфор жёг ладонь, но боль помогала не расплакаться.

«Не пей!» — закричал внутренний голос, но улыбка принца смягчила страх.

Теплый пар успокаивающе контрастировал с холодом ночного воздуха. Она поднесла чашку к губам, и пар обвился вокруг ее лица, словно шелковая завеса. Аромат чая был опьяняющим, смесь цветов и землистых оттенков, которые, казалось, нашёптывали секреты давно минувших времен. Она сделала глоток, жидкость скользнула по горлу с нежным теплом, которое ослабило напряжение, свернувшееся в ее груди. Чай пах жасмином, но послевкусие слегка горчило. «Странный сорт...»

«Почему я доверяю ему? Из-за глаз?» Но где-то в подсознании холодный голос отвечал: «А разве у тебя есть выбор? Отказаться – значит оскорбить. В этом мире, где мужчины носят мечи, оскорбление может стать последней ошибкой. Здесь — не роман. Здесь кровь настоящая».

Телохранитель, молчаливой стеной стоящий на почтительном расстоянии за спиной вана, яснее слов говорил о тяжести последствий. И Мо Ли не готова была умереть из-за чашки чая.

Она мельком глянула на дверь. Бежать? В одних носках? Смешно. В её мире можно было крикнуть: «Помогите!», и толпа достала бы телефоны. Здесь же толпа — это слуги, чьи лица застыли в покорности, а единственный звук — шелест шелков и звяканье фарфора.

Взгляд Нин И не отрывался от лица Мо Ли, пока он наблюдал, как она пьет. Его глаза искали в ее глазах какие-либо признаки воздействия зелья, его собственное выражение было маской вежливого интереса. Он заметил едва заметные изменения в ее зрачках и легкое ослабление хватки на чашке.

— Ваше путешествие, должно быть, было долгим и трудным, — сказал он, его тон был таким же мягким, как перебирание струны гуциня, а вопросы танцем любопытства и отвлечения, каждый из которых был призван заставить ее говорить, пока зелье действовало.

– Расскажите мне, Мо Ли, каково там, откуда вы пришли? Чем ваша родина отличается от земель Тяньшэн?

«Тяньшэн? Никогда не слышала... Нет, это не Мин. Этот мир застрял между Мин и безумием». Его слова плыли, как дым от благовоний, такие же тягучие и обволакивающие.

Глаза Мо Ли начинали слипаться, и она изо всех сил пыталась держать их открытыми. Вчерашняя бессонница давила на веки, но сейчас тяжесть накатывала волнами. Ее голос был тихим, как будто слова были сделаны из того же тонкого шелка, что украшал стены.
— Мой мир..., – пробормотала она, ее мысли кружились, как туман над озером. – Он... другой. Есть машины, которые летают в небе, и люди разговаривают друг с другом с помощью устройств, которые помещаются в их руках...
«Машины... летают...» — подумала она, наблюдая, как тени на стене сливаются в силуэт самолёта. Папа брал её в аэропорт в шесть лет — она тогда рыдала, испугавшись рёва двигателей. Теперь бы этот рёв, этот смог, этот проклятый асфальт под ногами...

Она помолчала, ее веки опустились, чашка чая слегка задрожала.
— Но, — добавила она с внезапным всплеском энергии, — это совсем не так. Совсем ничего.
Ее голос затих, и она усиленно моргнула, пытаясь рассеять туман, который быстро окутывал ее. «Сонливость?.. Адреналин должен был блокировать...» Голова закружилась. Настигло осознание. «Он что-то подмешал!»

— Вы... — голос звучал чужим, губы не слушались. — Что... сделали...

Она выпила чай не только из страха отказать, но и потому, что почувствовала его искренность, оказавшуюся обманом. И теперь, ее доверие, как осколки разбитого стекла, пронзало ее же горло. «Почему он сделал это? — пронеслось в голове. — Я ведь поверила... Даже не сопротивлялась». Горло сдавило от обиды, смешанной с ужасом.

Она попыталась встать, но ноги стали ватными. Задыхаясь, она упала на шелковые подушки, ее глаза были широко раскрыты от страха. Она поймала лицо принца за миг до падения. Всё ещё прекрасное, всё ещё бесстрастное. В его глазах не было злорадства — только странная грусть, будто он жалел её. И это пугало больше всего.

— Отпу...стите… — прошептала она, но язык заплетался.

Комната кружилась, свечи превращались в размытое мерцающее пятно. Ее сердце колотилось от осознания, что ее одурманили. Но она не знала цели.
Он мог убить её сразу, но выбрал сон. «Значит, нужна живой... И впереди что-то, что хуже смерти. Что они со мной сделают?»
Неопределенность была ножом в ее животе. Темнота накатывала, а вместе с ней — холодное осознание: «Не смерть страшна. Страшно то, что будет после пробуждения».

Уголки губ принца дрогнули в понимающей улыбке. Улыбка была совершенной, как цветок на его рукаве, когда он наблюдал, как Мо Ли погружается в сон. Его голос прозвучал сквозь туман нежной колыбельной:
— Теперь отдохни.

«Нет! — кричало внутри. Пальцы разжались — чашка выскользнула, но принц с грацией, маскирующей силу, поймал её раньше, чем хруст фарфора нарушил тишину.
«Как часто он это делал?» — мелькнуло перед тем, как тени на стенах поползли, сплетаясь в узоры дурмана. «Вышивка... ядовитая...» — веки сомкнулись против ее воли. Темнота накатила волной. Последнее, что она успела заметить — его рука, поправляющая чашку на столе. Безупречные пальцы. Ни капли пролитого чая.

«Папа... Прости, я не запомнила, как отличить Мин от...»

Его взгляд, острый как клинок, не отрывался от ее глаз, отмечая момент, когда зелье полностью завладело ею.

Принц сделал знак служанкам, которые украдкой скользнули тенями, чтобы положить ее на ближайший мягкий диван. Ее дыхание стало ровным, а ритм сна — безмолвной симфонией в комнате.

— Спящий разум — благодатная почва для истины. Куда приятнее, чем выуживать её из потока слёз.
Нин Чэн хмыкнул:
— Спит, будто ученик Синь Цзыяня после лекции о «Книге Перемен».
— Если б все незваные гости засыпали так охотно, Нин Чэн, тебе пришлось бы искать новое ремесло.
Нин Чэн дрогнул уголком рта оценив шутку. Но они оба знали: он никогда не покинет своего места. Даже если мир перевернётся, и «железные птицы» из бреда девушки заполонят небо.
— Утром будем допрашивать, господин?
— Утром. Но допрашивать станет мастер, а мы будем лишь наблюдать за игрой. А пока... подготовим почву...

*****

Лунный свет, струящийся сквозь узорные окна, окутывал комнату холодным сиянием. Нин И ждущий Синь Цзыяня стоял у окна, его пальцы едва касались ставни, словно взвешивая неосязаемую тяжесть принятого решения.
Он мысленно сверял время: курьер, посланный к ректору сразу после возвращения в поместье, должен был достичь академии полчаса назад.
Взгляд скользнул к спящей Мо Ли, её силуэт казался хрупким, почти призрачным на фоне шелковых подушек.
«Её дрожь, её взгляд, её слова — всё это могло быть маской. Даже слезы. Особенно слезы», — промелькнуло в его сознании. Он давно усвоил: язык тела редко обманывает, но ещё реже говорит всю правду. Её история висела в воздухе, как ядовитый туман — вроде бы безвредная, наивная но грозящая удушьем при первом же вдохе.

Он подошёл к столу, где стояла чашка с остатками чая. Капли «Сна ста шепчущих цикад» растворились в нём бесследно, как и его сомнения в необходимости следующего шага.

«Ты — загадка, завернутая в чужие одежды. Но под тканью — кожа. Под кожей — кости. Любые слова можно вырвать клещами страха, но тело не солжёт. Оно — свиток, где записаны все дороги, по которым шла твоя душа».

Он не верил в духов, явившихся из озёр, но верил в следы. В рубцы, оставленные неизвестными болезнями. В запахи чужих земель, въевшиеся в поры. В дрожь мышц, не знающих местных ядов. Даже её страх был уликой — слишком сырой, слишком неотшлифованный для придворной лжи.

Предстоящий осмотр не был прихотью. Это был акт расшифровки. Каждый шрам — иероглиф, каждая мозоль — слово. Если она — шпион, её тело выдаст тренировки: мозоли от оружия, шрамы пыток, осанку воина. Если беглянка — признаки лишений. Если жертва — отметины насилия. А если...
«Если ты — ветер из мира, где реки текут вспять, то твои вены должны петь об этом».
«Даже если она невинна, её происхождение — ключ. Знать врага — побеждать без меча. Знать союзника — не дать ему стать врагом».

Сон был милостью. Не для неё — для него. Чтобы не слышать стыда в её голосе, когда учёный будет изучать её, как редкий экземпляр. Чтобы не видеть, как её плечи сжимаются от страха, а глаза пылают ненавистью, когда пальцы Синь Цзыяня коснутся ее тела. Чтобы сохранить иллюзию взаимного достоинства, даже если под ним кроется пропасть недоверия. Чтобы сопротивление при осмотре не оставило шрамы куда глубже физических. Она не вспомнит прикосновений, не заплачет от стыда, не увидит, как принц, нарушая все правила, изучает её как предмет.

Он не хотел унижать её. Хотел понять. Приличия — роскошь для тех, кто не играет с огнём заговоров. Её же тайны могут сжечь дворец дотла, если их не раскрыть. И пусть Синь Цзыянь назовёт это бесчестьем — Нин И предпочёл бы снять маску с призрака в тишине, чем позволить ему надеть личину союзника.
Осмотр не требовал её согласия. Требовал лишь его воли. «Её честь останется нетронутой, но её тайны... их я возьму без спроса». Пальцы непроизвольно сжались. Он ненавидел это — вторгаться в чужую беззащитность, но альтернатива была хуже. Информация — первый камень в фундаменте завтрашних решений.
Без этого — она останется призраком в его залах, тенью без прошлого, способной в любой момент обернуться кинжалом за спиной.

«Сон ста шепчущих цикад» станет щитом для них обоих: она не запомнит унижения осмотра, он избежит клейма тирана, который ломает души раньше, чем узнаёт имена, а их танец правды и лжи останется за плотной завесой ночи. Только тихий обмен: её тайны на его милосердие. Даже если она окажется врагом, в её глазах не будет страха, лишь туман неведения. А это... это оставляло пространство для манёвра, где гуманность и расчёт сливались воедино, как тени от двух лун на воде.
«Спящую можно вернуть в мир, как ни в чём не бывало. Униженную — никогда». В этом и была власть — добывать секреты, не ломая сосуд, в котором они хранятся.
Истина стоила любых средств, но мудрый правитель платил так, чтобы не разорить казну души.


---

Сноски:


¹ – Ван (王, wáng) — высший аристократический титул в имперском Китае, аналог европейского «князя». Например: «Чу-ван» — «князь Чу».
С имперского периода (с III в. до н.э.) титул жаловался: сыновьям, братьям правящего императора, выдающимся сановникам за исключительные военные или политические заслуги (крайне редко, обычно посмертно).

Титул давал право управлять уделом (княжеством) (в ранние эпохи), или получать доход с земель (в поздние периоды).

Ваны считались элитой. Они получали право на дворцовый комплекс, личную стражу, обширные земли и доходы с них, почётные церемониальные роли, особые регалии, но (в поздние эпохи) их власть жестко ограничивалась. Они не могли вмешиваться в управление провинциями или командовать войсками — это предотвращало мятежи.


² — Ханьфу (汉服, Hànfú) — традиционный китайский костюм, характерный для ханьцев (основной этнической группы Китая), вплоть до XVII века. Состоит из многослойных распашных одежд, отличается перекрёстным запахом ворота, широкими рукавами и поясом, подчёркивающим силуэт. Исторически носили как мужчины, так и женщины, а дизайн варьировался в зависимости от эпохи и социального статуса. В романе воссозданы элементы стиля эпохи Мин и авторской стилизации.

³ – Цилинь (麒麟, Qílín) — мифическое существо-гибрид (голова дракона, тело оленя, чешуя, огненная грива), символ мудрости, добродетели и процветания. Считается предвестником рождения великих правителей. В отличие от европейского единорога, цилинь не имеет рога-спирали и олицетворяет гармонию, а не чистоту.

⁴ – Сечжи (獬豸, Xièzhì) — «зверь-судья» с телом льва, рогом носорога и пронзительным взглядом. Распознаёт ложь и карает виновных. Изображался на одеждах судей и в залах суда как символ беспристрастности. Согласно легендам, сечжи нападал на грешников, разрывая их когтями.

⁵ – Концепция "Ци" в мире Тяньшэн.
Ци — это внутренняя энергия, присущая каждому живому существу, но её сила и доступность зависят от происхождения, тренировок и врождённых качеств.
Это жизненная сила, текущая по меридианам тела. Она определяет физическую выносливость, скорость восстановления и связь с природой.
У простолюдинов Ци слаба и неупорядочена — её хватает лишь на базовые потребности.
У знати и воинов Ци развита через тренировки (цигун, боевые искусства) и часто усилена наследственностью.
Сильная Ци передаётся по крови, особенно в знатных родах или среди мистических племён (как жило).
Нин И унаследовал чувствительность к Ци от матери из жило, что позволяет ему ощущать её потоки у других, даже если те не обучены.

⁶ – Дянься (殿下, diànxià) – Это форма почтительного обращения, аналог «Ваше Высочество».

Чем «дянься» отличается от «вана»?

«Ван» — это должность, титул, а «дянься» — это обращение, признак происхождения. Ключевая разница: «ван» привязан к земле/статусу, можно потерять, например при опале. «Дянься» привязано к крови/родству, неотъемлемо пока жив, и не изгнан из клана.

Нин И может быть «дянься» без титула «ван», если он рожден в императорской семье, но не получил удел. Однако в нашем случае он сочетает оба статуса. Он одновременно и «Чу-ван» (楚王) (титул), и «дянься» (殿下) (обращение как к члену императорской семьи).

Обращение «Ваше Высочество/дянься» используется по отношению ко всем членам императорской семьи, включая:
– Ванов (王, wáng),
– Наследника престола (太子, tàizǐ),
– Принцев крови без титула,
– Жен и детей императора.

Иерархия обращений (от высшего к низшему):
1. Бися (陛下, bìxià), Ваше Величество — только император.
2. Дянься (殿下, diànxià), Ваше Высочество — наследник, ваны, принцы крови.
3. Гэся (閣下, géxià), Ваша Светлость — высокопоставленные чиновники.


⁷ – Коутоу (叩头, kòutóu) – церемониальный поклон в традиционном китайском этикете, символизирующий абсолютное подчинение: исполнитель становится на колени, опускает лоб к земле и замирает в этой позе. Исторически обязателен при обращении к императору и высшим сановникам. (Как всегда, есть нюансы, их много, но мы сейчас не будем в них углубляться)
Отказ Нин И от этой формальности в своем поместье, подчёркивает его нестандартный подход к власти.


⁸ – Вэйци (围棋, Wéiqí) — древняя (возникла около 4 тыс. лет назад), китайская стратегическая настольная игра для двух игроков, где камни расставляются на пересечениях линий доски 19×19. Цель — окружить территории и захватить камни противника. Считается одной из сложнейших игр в мире, символом военной тактики, искусства долгосрочного планирования и философии баланса между атакой и защитой. На Западе известна как «го». В китайской культуре вэйци — метафора стратегического мышления, где каждый ход влияет на судьбу всей «партии».

Сообщение отредактировал DeJavu: Среда, 23 апреля 2025, 14:29:17

Прочитала.

На мой взгляд нелогичность:
---------
Коутоу (叩头, kòutóu) – церемониальный поклон в традиционном китайском этикете, символизирующий абсолютное подчинение: исполнитель становится на колени, опускает лоб к земле и замирает в этой позе. Исторически обязателен при обращении к императору и высшим сановникам. (Как всегда, есть нюансы, их много, но мы сейчас не будем в них углубляться)
Отказ Нин И от этой формальности в своем поместье, подчёркивает его нестандартный подход к власти.
---------
Падать ниц обязательно при обращении к императору и высшим сановникам. То есть, как я понимаю в ситуации обращения с челобитной или будучи вызванным на допрос. Как правило в официальной ситуации, при каком-то делопроизводстве, разбирательстве, или т.п. В поместье НинИ слуги просто подавали чай. В какой момент они должны были касаться лбом пола, не будь НинИ таким либеральным?

А дальше-то, дальше?

Цитата

Ни в какой. Это Мо Ли думает, что должны были, но что она там понимает? Ее мысли вообще нельзя принимать за истину, она во многом ошибается.

Как я читала, по правилам, слуги в поместье (дворце и т. д.) должны были приветствовать Вана, принца и т.д. коутоу грубо говоря раз в день - когда встречали его первый раз, потом ограничивались поклоном. Бывало и этот первый раз опускался ради практичности, но здесь все ожидаемо зависело от личности самого вана, и т.д.
Это все входит в "нюансы", я не стала углубляться, и так сносок много и они перегружают. Но у меня читают те, кто с китайской спецификой вообще никак не связан, им они нужны.

К тому же, эта сноска не значит, что слуги коутоу должны были выполнить при подаче чая. Из нее как ты мудро заметила, как раз и не должны.
Но чай подавался по строго определенным правилам, где каждая поза и движение важны, чаще всего на коленях, с опущенной головой и обязательно двумя руками. У меня целая глава на тему чая и последствий, я углублялась в тему, но это потом, не сейчас)))

А Нин И действительно отказался от этой формальности, но не этот случай показателен. То есть не нужно воспринимать все буквально.

Сообщение отредактировал DeJavu: Вторник, 22 апреля 2025, 09:52:44