Уравнение счастья

Инола (Понедельник, 27 декабря 2010, 14:23:32) писал:

Точно-точно...

Нойс (Понедельник, 27 декабря 2010, 14:14:16) писал:

А мне кажется, что в сериале Круз не осознал того, что пытается отразить в своем фике автор. Ему было больно и плохо оттого, что у Иден есть чувства к Роберту. Поэтому он ушел и не мог смириться. И не хотел этого делать. то есть ему, сериальному, не нужна была Иден с Робертом в голове. Здесь в фике - да, он это сделал. Осознал. Я верю. А в сериале ему помогли известным способом: индеец -галлюцинация опоил его зельем и сказал - прости жену. Забудь. И устроили им обоим амнезию чувств в отношении Роба во время пребывания в Паббл Крик. Не знаю - может специальное вещество призраки в воздух впрыснули...И уж тем более Круз в сериале не осознавал, КАК Иден изменилась и почему. И благодаря кому У автора же это прекрасно описано и я рада, что хоть что-то по этому поводу до него, наконец, дошло.

Сообщение отредактировал Happiness: Четверг, 27 октября 2011, 17:06:13

Цитата

мне кажется ты тут путаешь понятия инстинкты и чувства

Цитата

А здесь мне кажется ты путаешь понятия "чувства" и "эмоции"

Инола (Понедельник, 27 декабря 2010, 14:14:39) писал:

Просто если этим метод использовал Роб, то так и вышло по канону.. К фику не имеет отношения... Он вроде еще ничего не осозновал.

Очень жду продолжения!

А продолжения все нет

Присоединяюсь Очень хочу

Ну вот, как говорится, не прошло и года.

Часть 10.

Кто все поймет, тот все и простит.

Лев Толстой «Война и мир»

Ни в одном уголке мира не бывает таких рассветов, как на острове Лас Сиренос республики Сан-Себастьян. Здесь солнце не всходит, как везде, неторопливо и важно, даря еще несколько спасительных минут темноты заспавшимся петухам и забывшимся после бессонной ночи любовникам. Оно настает, как порой настает зима, или любовь, или старость, — в одну секунду, неизбежно и беспощадно, — ни убежать, ни спрятаться. Едва появившись, оно целиком заполняет собой пространство, не остается ни земли, ни воды, ни неба — только сплошной поток расплавленного, отливающего красным золота, в сравнении с которым меркнут и огни святого Эльма, и самые яркие молнии, и северное сияние.

Эти рассветы так опьяняюще, так чарующе прекрасны, что иногда в этом солнечном зареве мерещится что-то зловещее, словно стоит слишком увлечься восхищенным созерцанием, — и в одно такое утро вся твоя жизнь может перевернуться...

***
Иден сидела на палубе, забравшись с ногами в кресло, укрытая заботливо приготовленным Робертом одеялом. Стоял конец декабря, и, несмотря на выглянувшее пару минут назад удивительное сиреновское солнце, было довольно прохладно. Спасаясь от ослепительного рассветного сияния, Иден закрыла глаза, чувствуя, как в глубине век пляшут солнечные зайчики. Она еще не успела до конца проснуться и теперь с трудом боролась с одолевающей ее дремотой. Последние пару лет Иден приходилось рано вставать вместе с детьми, но здесь на острове она расслабилась и позволяла себе поваляться в кровати подольше.

— Зачем так рано? — попыталась она возмутиться, когда накануне Роберт сообщил, что выезжать придется затемно. — Рыба ведь никуда не денется!

Но эта вялая попытка отвоевать себе пару лишних часов сна не имела успеха.

— У местных жителей есть пословица, что рыбак должен ждать, когда рыба проснется, а не наоборот, — Роберт был непреклонен. — Но ты сможешь поспать по дороге, я, так и быть, захвачу твою любимую подушку, — добавил он примирительным тоном, с улыбкой глядя на насупленные брови Иден и пытаясь большим пальцем разгладить протестующую складку у нее на лбу.

Пришлось сдаться, тем более, что поводом к этой рыбалке послужил странный сон, приснившийся Иден вчера под утро. Она стояла у кромки прибоя по колено в прозрачной воде, держа в руках огромную рыбу с длинным и страшным копьем на голове и удивительным, похожим на поднятый парус, голубым плавником на спине. Рыба трепыхалась и била хвостом, парус-плавник переливался на солнце всеми оттенками ультрамарина, а Иден смеялась и звала Роберта посмотреть. Когда тот, наконец, подошел, она попыталась отдать ему это морское чудовище, но едва Роберт ухватил рыбу за хвост, как та из последних сил дернулась и выскользнула у него из рук. В следующее мгновение черная тень была уже далеко от берега, а еще через пару секунд не успевшие опомниться горе-рыболовы получили от несостоявшейся добычи что-то вроде прощального привета — окрыленная свободой рыбина вдруг с изяществом акробата взвилась на несколько метров в воздух, и, сделав головокружительный кульбит, уже навсегда скрылась в толще воды.

Иден проснулась с каким-то смешанным чувством восторга и утраты одновременно. Когда она рассказала о сне Роберту, тот сначала слушал с удивлением, а потом рассмеялся.

— Вот значит, как ты обо мне думаешь, — констатировал он с напускной укоризной, — что рыбак из меня никудышный, раз я даже не могу удержать в руках улов. Ты не забыла, что большую часть жизни я зарабатывал этим на хлеб?
— Видимо, последние пять лет ты имел дело только с акулами бизнеса и растерял свои навыки, — парировала Иден, шутливо пихнув Роберта в бок.
— А знаешь, пожалуй, пора освежить память. Может, устроим завтра рыбалку? Я тебе докажу, что никогда не выпускаю пойманное из рук. Ни рыбу, ни Ундину...
— ...ни русалку, — закончила за него Иден. — Ты всегда был таким.

Роберт внимательно посмотрел на нее, словно пытаясь угадать, какой смысл Иден вкладывала в свои слова.
— Ты все про меня знаешь, да? — тихо спросил он. — Иногда мне кажется, что ты знаешь меня лучше, чем я сам.
Она покачала головой.
— Это потому, что ты мне кое-кого напоминаешь. Раньше я почему-то этого не замечала и поняла только недавно.
— И кого же? Надеюсь, не Круза? — помимо воли вырвалось у Роберта. — Прости, — тут же спохватился он, — я не имел в виду...

Иден не хотелось говорить о Крузе, и она предпочла промолчать.
— В какие-то моменты ты напоминаешь мне отца, — продолжила она, — как бы странно это ни звучало. Думаю, это меня и привлекло, я сразу почувствовала в тебе что-то родное, как будто мы давно знакомы.
— Даже не знаю, считать это комплиментом или диагнозом, — казалось, Роберта не слишком удивило услышанное. — Чем же мы так похожи? Неужели великий СиСи в юности воровал кошельки у приятелей по Гарварду?

Иден не смогла сдержать улыбки, представив себе, как отнесся бы отец к такому сравнению.
— Я никогда не считала отца образцом морали и не питаю особых иллюзий по поводу чистоты его методов ведения дел. Он часто играет не по правилам и не слишком церемонится с теми, кого записал во враги. Впрочем, как и ты, — с долей сарказма добавила она, взглянув на Роберта.

Тот только молча усмехнулся, подтверждая ее правоту и отсутствие иллюзий на собственный счет.

— Но при этом все, что делает отец, он делает ради блага семьи, пусть и в своем своеобразном понимании. Ради нас он готов на все и уничтожит любого, кто попытается нам навредить. Его не остановят ни закон, ни принципы, ни мораль, ничего, когда дело касается любимых людей. У отца много недостатков, но он умеет по-настоящему любить и прощать. И в этом вы тоже с ним похожи, — подытожила Иден.
— Я знаю, как он тебя любит, — Роберт с нежностью провел ладонью по ее щеке, — и прекрасно его в этом понимаю. Но умеющий прощать СиСи Кэпвелл — это, по-моему, что-то из разряда фантастики.
— Просто ты совсем его не знаешь! — его слова задели Иден за живое. — Он прощал моей матери такие вещи, которые никто другой не простил бы никогда. У меня порой в голове не укладывается, как он может продолжать любить ее по-прежнему после всего, что было.
— И у Софии есть скелеты в шкафу?
— У всех они есть, но у кого-то слишком много, — с горечью констатировала Иден, — и они вываливаются из шкафа в самый неподходящий момент. Ты, наверное, не знаешь эту историю. У мамы до замужества был роман с Лайонелом Локриджем, но он оказался женат и не собирался бросать семью. Потом она узнала, что беременна, но ничего никому не сказала и почти сразу вышла замуж за отца. Папа был влюблен в нее без памяти и ничего не заметил — ни беременности, ни того, что мама еще любит Лайонела. Родился Ченнинг, и отец 25 лет считал его своим сыном, своей надеждой и гордостью, а мама молчала и продолжала всех нас обманывать. Все выяснилось только 4 года назад. У отца и так было слабое сердце, а эта новость едва не убила его, он несколько месяцев пролежал в коме. Ты не представляешь, сколько я тогда натворила глупостей от отчаянья. До сих пор не понимаю, как смогла это все пережить и не сойти с ума...

У Иден на глазах выступили слезы.

— Не надо об этом, не мучай себя, — попытался прервать ее Роберт, видя, что эти воспоминания причиняют ей боль, — прости, я не хотел обидеть твоего отца.

Но Иден почти не слышала его и уже не могла остановиться. Рассказывая о том страшном времени, она как будто переживала все заново. Наверное, никогда ей этого не забыть. Ни застывшего, мертвенно-бледного лица отца, с ног до головы опутанного нитками проводов, словно марионетка. Ни преследовавшего ее даже во сне скрежета всех этих бездушных и безжалостных в своей педантичности механизмов, которые не знают пощады и упрямо заставляют сердце биться, а легкие дышать, независимо от того, кто лежит в кровати, — живой человек или давно мертвая восковая кукла. Ни наступающего волнами и накрывающего с головой отчаянного бессилия от невозможности как-то помочь и облегчить его страдания, хотя бы тем, чтобы прекратить их раз и навсегда одним движением руки. И особенно — того парализующего, безотчетного, животного страха навсегда потерять отца и остаться совсем одной, самого жуткого из детских кошмаров — быть брошенной. Никогда не забыть, до самой смерти.

Как не забыть и того, кто виноват, что отцу пришлось все это пережить, что каждый раз, едва оправившись от одного удара в спину, он вскоре получает новый, еще больнее, еще унизительнее. И каждый раз прощает. Иден вдруг поймала себя на том, что думает о матери как о постороннем человеке, причем человеке опасном, который обманом вторгся в их семью и пытается все разрушить, — как маленькая девочка с ненавистью думает о внезапно появившейся злой мачехе, которая пытается отнять любимого папу. До этого отец безраздельно принадлежал Иден, и они были счастливы, а потом воскресла из небытия София, и все пошло наперекосяк.

Еще недавно Иден пришла бы в ужас от таких мыслей и, наверное, постаралась бы немедленно выбросить их из головы как заведомо недостойные и не имеющие права на существование. Но за этот месяц с ней произошло что-то странное — она совершенно разучилась оценивать как происходящее вокруг, так и происходящее внутри нее. В ней словно сработал индикатор перегрузки, и вся сложная, годами выстроенная система самоконтроля и подавления ненужных мыслей и чувств автоматически отключилась. Теперь Иден просто думала, не думая о том, что думает, и просто чувствовала, а не думала о чувствах.

И сейчас она чувствовала все нарастающую злость, которая уже не помещалась внутри и требовала выхода. Иден ей не мешала, не пыталась ее унять, а целиком отдалась этой злости, позволила ей овладеть собой.

— А когда она стреляла в Ченнинга? Она хотела припугнуть Лайонела, но пистолет оказался заряжен, а на месте Лайонела случайно оказался Ченнинг. Она убила собственного сына! Ты понимаешь это?
— Я читал, что это был несчастный случай, — осторожно заметил Роберт, — София не хотела никого убивать.
— Но убила! — Иден повысила голос, злость захлестывала ее. — Думаешь, кому-то из нас легче от того, что она не хотела этого делать? Нам с Келли и Тедом, папе, или, может быть, Ченнингу? Он уже десять лет лежит в могиле, а его убийца продолжает радоваться жизни и явно не слишком терзается угрызениями совести. Разве это справедливо?
— Я перестал думать о том, что справедливо, а что нет, — мрачно сказал Роберт. — Иначе давно бы сошел с ума при мысли о том, что провел пять лет своей жизни в тюрьме даже не ради тебя, а покрывая постороннего человека. И что не сложись все так нелепо, мы с тобой были бы вместе. Все равно ничего уже нельзя вернуть и изменить, так что я просто стараюсь все забыть и жить дальше. Думаю, твоя мать пытается сделать то же самое.

Иден молчала, упрямо сдвинув брови, ее щеки пылали от волнения и возмущения.
— Знаешь, что поражает меня больше всего? — наконец произнесла она. — Что отец сумел простить ей даже это, смерть собственного сына. Мне никогда этого не понять...
— Когда любишь, нет таких вещей, которые нельзя простить. Теперь я точно это знаю.
— Знать бы только, как этому научиться, — пробормотала Иден вполголоса, — я, наверное, никогда не смогу простить ее до конца, как бы ни старалась. Да, у нас бывают периоды сближения, когда мы нормально общаемся, как и положено матери с дочерью. И тогда начинает казаться, что все обиды в прошлом, что я готова все простить и забыть. Кстати, сейчас как раз такой период...по крайней мере, я так думала до сегодняшнего дня. Но стоит ей сделать что-то не так, или мне вдруг вспомнить прошлое, как сейчас, и меня снова начинает трясти от злости.
— Иден, послушай меня, — Роберт развернул ее лицом к себе, смахивая остатки слез тыльной стороной ладони, — я кое-что понял, когда мы были на кладбище. Злиться на близких, когда они делают нам больно, — это нормально. Это не значит, что мы их не любим и не прощаем. Всю жизнь я думал, что ненавижу своего отца и никогда его не прощу. Но оказалось, что это была не ненависть, что я давно простил его за все, но продолжаю на него злиться из-за того, что он бил меня и маму. И я имею на это право, как и ты имеешь полное право злиться на Софию. Но попробуй представить, что она вдруг исчезнет из твоей жизни навсегда, что ты больше никогда ее не увидишь. Разве тебе станет легче?
— Мне не нужно это представлять, — Иден отстранилась и отошла в другой конец комнаты, остановившись у окна. — Большую часть жизни мамы не было с нами. Она исчезла, когда мне было восемь лет, все считали ее погибшей. Келли и Тед тогда были слишком маленькие и быстро все забыли, а я очень хорошо помню ужасное чувство одиночества, которое тогда испытывала. После этого меня всю жизнь преследует этот страх — быть брошенной, остаться одной. Даже когда папа отправил меня учиться в Европу на 5 лет, мне казалось, что я в чем-то провинилась, что он больше не любит меня и поэтому отсылает. И все время старалась доказать ему и всем, что достойна любви.
— А когда твоя мать вернулась?
— Несколько лет назад. Такая же красивая, как раньше, словно и не уезжала. Келли с Тедом сразу приняли ее, а меня это очень обижало, я считала это чуть ли не предательством с их стороны, — Иден усмехнулась, вспомнив, какой несносной была тогда. Она совсем уже успокоилась, выговорившись, приступ злости прошел, и ей стало намного легче. — Маме удалось снова войти в семью, хотя я долго не могла с этим смириться, особенно после того, как выяснилась правда про Ченнинга. Но в итоге мы как-то научились общаться и даже иногда понимать друг друга. Я думала, что мне удалось простить ее, но, видимо, ошибалась. Роберт, я на самом деле хочу простить, но мне как будто что-то мешает...

Роберт подошел и обнял ее сзади, расправил сбившиеся вперед волосы, поцеловал в затылок.
— Тебе просто нужно время, — сказал он, — и все будет хорошо. Слышишь?

Иден молча кивнула.

— А теперь пора собираться, надо хорошо подготовиться, если мы собираемся поймать завтра то чудище, которое тебе приснилось.
— Как? — удивленно воскликнула Иден, обернувшись. — Разве оно реально существует? Не может такого быть.
— Еще как может, — Роберт отошел вглубь комнаты и, открыв огромный старый сундук, начал что-то в нем искать. — Это рыба-парусник, мечта любого местного рыбака, самая быстрая рыбина на планете. И я намерен ее поймать. Так, что у нас тут есть?

Сообщение отредактировал Инола: Суббота, 08 сентября 2012, 20:00:31