Грани любви или Большое сердце маленькой девочки

***
Песчаная пыль, ветром взметнувшаяся с пляжа, залитого солнцем того, далекого дня, на мгновение заслонила внутренний взор, и она торопливо моргнула несколько раз, чтобы избавиться от наваждения. Помогало плохо, и София, чтобы отвлечься, рассеянным движением протянула руку к коробке. Поверх кипы бумажных листов она увидела глянцевый прямоугольник старой, черно-белой фотографии. Двое рослых, спортивного телосложения, молодых мужчин с темными волосами, положив руки на плечи друг друга, позировали на фоне увитой зелеными побегами стены из серого камня. По обоим сторонам от них застыли мраморные садовые скульптуры, изображавшие двух шахматных коней – белого и черного, и каждый из застывших в кадре положил свободную руку на каменную гриву.
- Кто это? – Поинтересовалась София, изучая уверенные и веселые лица незнакомцев. – Кто-нибудь из родственников Джеффри?
- О, нет! – Келли с улыбкой покачала головой, словно радуясь про себя этому факту. – Это наш сосед…. Почти что.
- Да? Который из них? И почему я его не знаю?
- Мама, это было очень давно. Ты помнишь большой серый дом на нашей улице? Через дорогу от Локриджей, почти на углу, ну?
- В старо-европейском стиле? Помню, конечно. Но там уже много лет никто не живет, разве не так?
- Это сейчас. Но когда я поступила в среднюю школу, и мне было, наверное, лет тринадцать… Нет, даже меньше… Там жил один пожилой джентльмен. Вот этот самый, с фотографии. Только, конечно, он выглядел уже иначе. Как же его?... – Она наморщила лоб, припоминая. - Нейман… Ньюман… Нет, вспомнила! Мистер Нортон. Точно, он. Он был одинокий, болел, и почти не выходил из дома.
- Но ты, все же, видела его?
- Мы даже дружили. Я ходила к нему в гости. – Келли чуть заметно улыбнулась. – Это была моя маленькая тайна… Я никому не рассказывала об этом.
- Интересно, кто же вас познакомил?
- Никто! – Она совсем по-детски фыркнула от смеха. – Понимаешь, у меня тогда был сложный период в жизни. Я, наверное, взрослела – характер менялся, многое вокруг просто раздражало. Отношения со сверстниками не ладились, а в голове крутилось множество вопросов обо всем на свете – про жизнь, про отношения между людьми… про мальчиков и девочек, в конце концов. Но задавать их мне было некому. Тебя не было, папа, если он не был в офисе и не собирался в деловую поездку, почти всегда сидел у себя в кабинете с важными бумагами, и беспокоить его категорически запрещалось. А мне так нужен был кто-то, кто бы мог меня хотя бы выслушать!
У Софии вырвался тяжелый вздох. Она и без того не могла себе простить, что ее дети годами росли и взрослели без нее. Самые важные годы для каждого из них, когда им, может быть, больше всего необходима была поддержка матери, она провела вдали от дома. И поделать с этим уже было ничего нельзя.
- Прости, дорогая…
- За что, мама? – Удивилась Келли. – Разве я кого-то обвиняю?
- Но у тебя есть все причины обижаться на меня…
- Точно! – Подхватила девушка. - И на папу тоже! А особенно – на Иден! Она усиленно воображала себя взрослой, и всем своим видом давала понять, что мои детские проблемы ее никак не волнуют! Но я не обижаюсь ни на кого – это же была моя жизнь, и мне самой предстояло в ней разбираться.
Мейсон с Ченнингом были слишком заняты учебой, да и не думаю, что от них в этом смысле был бы какой-то толк… В общем, поговорить я могла, разве что, с Сантаной… но видела, что и ей очень трудно понять избалованную в роскоши капризную девочку, какой она наверняка меня считала. Я все это говорю только затем, чтобы объяснить, почему я стала с ним общаться. Однажды, возвращаясь с тренировки, я прямо на улице изо всех сил метнула мяч в забор дома, мимо которого проходила. Просто, чтобы выпустить пар. Это оказался дом мистера Нортона, а мяч срикошетил, перелетел через забор, и разбил в саду скульптуру… Вот этого черного коня!
Я боялась, что он позвонит папе, а он уже и без того был недоволен, что я хожу в эту спортивную секцию… и говорил, что из-за нее у меня снизилась успеваемость в последнее время. Но когда мистер Нортон вышел на шум… а вернее, выехал – он передвигался только в инвалидном кресле – и увидел мое испуганное лицо, он только улыбнулся, и спросил: «Что. тяжелый день?».
Со мной давно никто так просто и участливо не разговаривал. И когда он предложил мне навещать его по вечерам, сказав, что очень тоскливо быть одному в пустых, темных комнатах, я согласилась. И стала приходить почти каждый день. Хоть и понимала, что папа эти визиты вряд ли одобрит. Да и остальные, возможно, не придут в восторг… Поэтому я молчала.
София озабоченно нахмурилась.
- Конечно. Девочка-подросток по вечерам приходит в дом взрослого мужчины… Дорогая, это было неосторожно! Кто знает, что могло случиться? Ты же совершенно ничего о нем не знала!
- Он бы не сделал мне ничего плохого! - С уверенностью возразила Келли. - И потом… через неделю я знала уже почти всю его жизнь. Он мне ее постепенно рассказал. Когда он был молодым, то много лет жил в Италии, а потом переехал в наш город, потому, что отсюда родом были его родители. Жена-итальянка тогда развелась с ним, а потом, кажется, умерла. У них остался сын. Мистер Нортон говорил, что он давно уже взрослый, живет где-то в Европе, и настолько занят работой, что почти не навещает отца. Упоминал он и еще об одном ребенке... ребенке, которого он потерял. Но я так и не поняла, кто была его мать, и что там случилось… Должно быть, ребенок умер. А может быть, даже вообще не родился – поэтому он не знал даже, мальчик это, или девочка. Он говорил только, что этому ребенку было бы примерно столько же лет, сколько и мне.

Помню, как мы пили чай за круглым столом в большой, темноватой комнате. Горел большой мраморный камин и мне все время казалось, что этот дом похож на замок из старинных сказок… Где в уголках хранятся старые тайны. Было интересно и очень уютно. А он рассказывал про друга, который с детства был ему как брат. Это он с ним на этой фотографии, так я поняла. Он говорил, что его убили. Застрелили, кажется, и он умер у него на руках. А перед смертью взял с него клятву, что он заменит отца его детям. Мистер Нортон обещал, но потом что-то помешало ему сдержать слово.
- Такое слово трудно сдержать! – Понимающе вздохнула София. – Со своими собственными детьми, и то бывает непросто. А как можно вмешиваться в жизнь чужих?
- Да, но он очень переживал из-за этого. И все, что потом случилось – внезапную смерть его бывшей жены, ссору с сыном, из-за чего они почти перестали общаться, и, в заключение, тяжелую болезнь, после которой у него отказали ноги – все это он считал наказанием свыше за нарушенную клятву. Говорил, что в этом есть что-то мистическое, но очень справедливое. И сокрушенно спрашивал себя: что же он скажет другу, когда встретиться с ним на том свете?
Мне было так странно и грустно его слушать. Понимаешь, еще никто не говорил со мной о таких вещах. А мистер Нортон разговаривал со мной, как со взрослой, и так же серьезно слушал потом меня. Я рассказывала ему про школу, про ссоры с Иден, про какие-то свои влюбленности. И даже на папу, кажется, жаловалась. Все это выглядело, наверное, очень забавно. Но он никогда не смеялся над этим. Наоборот – давал вполне разумные советы. Что надо учиться понимать других людей, особенно самых близких. Уметь посмотреть на мир их глазами и посочувствать им раньше, чем требовать сочувствия к себе. И еще много разных вещей, которые я до сих пор вспоминаю при необходимости.
- Понимаю. – Кивнула София. – Эту фотографию он дал тебе сам?
- Ну, да. Точнее, он ее через меня передал. Однажды он попросил меня отнести ее одной старой знакомой, и сказать, что это – на память о нем, потому, что он чувствует, что ему уже не прожить долго.
Келли быстро взглянула на мать, и пояснила:
- Я пообещала, что сделаю это. Не зная, что речь идет о миссис Локридж.
- Августе? – Удивилась София.
- Нет, старой миссис Локридж. Я не хотела к ним идти. Но отказываться было уже поздно, и я не смогла. Я видела, как это важно для него. И решила, что постучу в дверь и просто протяну ее тому, кто откроет – горничной, или кому-нибудь еще. Скажу, что велено, и убегу, не дожидаясь вопросов. Но она подошла к двери сама….
-Минкс? Почему же ты не отдала ей фотографию?
Келли задумчиво пожала плечами.
- Она не взяла ее. Не знаю, почему…. Она так посмотрела на меня, словно я совершала преступление, принеся ее ей.
- Может быть, она не хотела, чтобы ее муж узнал, что какой-то мужчина присылает ей свое фото? – Предположила София. – Он был тогда еще жив?
- Да. Он был дома, и тоже вышел узнать, в чем дело. Но он-то, как раз, уговаривал ее взять. Он жалел мистера Нортона и говорил, что прислать фотографию – это, наверное, упрек с его стороны, за то, что они так давно его не навещали, а ведь он много лет был другом их семьи. Что надо бы сходить к нему. И второго мужчину он тоже узнал. Сказал, что это друг, или даже родственник мистера Нортона, что он приезжал откуда-то издалека, и они даже приходили к ним вместе… Лет двенадцать назад, или чуть меньше.
Я видела, как он улыбался, когда говорил. Ему было приятно вспоминать это. Но миссис Локридж, почему-то, рассердилась. Она резко вернула мне фотографию и велела отдать ее обратно, тому, кто меня послал и сказать, что она и без того его запомнит! Ничего особенного, конечно, но прозвучало это как-то грубо, ведь я упоминала, что мистер Нортон тяжело болен. Когда она буквально вытолкала меня за дверь, мне было неловко и стыдно, хотя моей вины тут не было... И я не пошла к Нортону, мама. Ни в этот день, ни на следующий. Я боялась, что ему станет еще хуже, что он расстроится… А когда, все- таки, решилась, мне открыла дверь старая служанка, и сказала, что мистер Нортон умер. – Келли вздохнула. – Я стояла, с этой фотографией в руках, и думала в первый раз о том, что жизнь пуста и непрочна… И какой же в ней тогда может быть смысл?...
Фотография так и осталась у меня – духа не хватило выбросить. Как будто это единственное, что сохранилось от жизни моего старшего друга. Мрачная история, да?
- Просто грустная. – Возразила София, подумав. – Но ты не права, солнышко. Ничего не бывает бессмысленным, просто иногда смысл постигается не сразу. А ты тогда все сделала правильно. И, знаешь, что? Не надо выбрасывать этот снимок!
- Почему? Разве, он зачем-то тебе нужен?
- Не знаю… - Она задумчиво провела кончиками пальцев по глянцевой поверхности. – Эта фотография помогла мне сегодня. Хорошо, что я ее увидела.
Келли смотрела с недоумением.
- Понимаешь, у меня в прошлом тоже была одна маленькая история - Постаралась объяснить София. – Сегодня в встретила одного человека… и он показался мне похожим на моего друга, которого я потеряла много лет назад.
- Ну, и что же? – Не поняла девушка.
- Это немного… взволновало меня. Я потеряла его внезапно, в результате чудовищного несчастного случая, и очень тяжело перенесла когда-то его смерть, после он неоднократно мне мерещился… в самых неожиданных местах. Потом, к счастью, это все прошло, но сегодня, в какой-то момент, я опять подумала, что вижу его, хоть и знала, что это абсолютно невозможно. Это звучит смешно, но мне вдруг показалось, что у этого человека точно такие же глаза, и даже форма бровей! И я все никак не могла перестать думать об этом…
- А причем тут фотография?
- Я посмотрела на нее, и убедилась, что похожих людей в мире очень много. Вот и у этого мистера Нортона есть что-то знакомое в лице. Хоть я уверена, что никогда в жизни с ним не встречалась. Следовательно, можно забыть об этом случайном совпадении.
Указательный палец легкими движениями очертил обаятельное, улыбающееся лицо с красивыми, тонкими чертами. Над ровным «греческим» носом выделялись яркие черточки густых бровей… почти прямые.
- Но это… как раз не мистер Нортон! Он справа.
София покачала головой.
- Это уже неважно.
- Хорошо! – Келли отогнула обложку потертого альбома. – Я положу ее сюда, спрячу под ту, которую ты только что вынимала. Я сама не раз смотрела на этого человека, в детстве он казался мне красивым, как киноактер. А может быть, это свойство старых, черно-белых фотографий – на них все кажутся красивее, чем на самом деле! И у него такая интересная родинка на шее… Подожди!
Она порылась в стопке сложенных листов и извлекла рисунок.
- Это нам однажды про истории задали нарисовать знатную даму в костюме позапрошлого века… Английском, или испанском. Уже в старших классах.
- А я и не знала, что ты так хорошо рисовала в школе! – Заметила София. – Просто настоящий портрет, со всеми деталями. И родинка, действительно, совсем как у мужчины на фото… - Она коснулась темного пятнышка под ключицей нарисованной дамы. К нему склонялись четко выписанные локоны темных волос, прихотливо уложенные в старинную прическу.
- Такие картины можно вешать на стену. Не жаль тебе от нее избавляться?
- Хватит! Мама, я понимаю, что любая память о моем детстве очень для тебя важна, но так ты ничего не позволишь мне выбросить, и мы просто утонем в старых бумагах! – Ответила Келли, торопливо возвращая листы в коробку и, для верности, прижимая их сверху ладонью. – От хлама нужно избавляться, чтобы дать место чему-то новому. К тому же, это рисовала вовсе не я, а Мейсон. Я его попросила. Мне только родинка показалась странной. Почему он нарисовал ее именно на этом месте? Я ведь никому не показывала фото… и вообще, про мистера Нортона рассказала только тебе, сейчас.
- Ну, многие женские портреты той эпохи были с похожими родинками. Считалось, что «мушка» на щеке, или на шее украшает и придает оттенок аристократизма. Наверняка, Мейсон где-то об этом слышал, или читал.
- Да, возможно. – Равнодушно согласилась Келли, вставая с места. – Ладно, я пойду. Там, наверху, еще две такие же коробки! И, кроме того, мне еще нужно позвонить.
Оставшись в одиночестве, София сложила и убрала на место старые альбомы. И только выходя из комнаты, вдруг подумала вскользь, что тоже видела у кого-то такую родинку. Не на фотографии, или рисунке – вживую. Только было это так давно, что теперь уже и не вспомнить вовсе…

***
В это же самое время, в пустом и просторном номере отеля, другой человек, напротив, пытался собрать все силы, чтобы прекратить поток воспоминаний, которые острыми вспышками молний мелькали в его сознании. Картины прошлого, вставая перед глазами, заслоняли настоящее и вызывали неприятное, вплоть до головной боли, ощущение.
Он обвел глазами комнату и, остановив взгляд на плюшевом зайце на тумбочке, взял его. Нахмурив густые брови, с раздражением повертел игрушку в руках и резко, с размаха, бросил на пол.
- Энтони, что ты делаешь?! – Произнес удивленно-укоризненный голос. Он повернулся, но никого не увидел. Осознав, что голос слышался лишь в его воображении, он, тем менее, с виноватым вздохом поднял упавшего зайца.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Словно сквозь розовую пелену он вдруг увидел другую комнату, всю заполненную игрушками. Их было там больше, чем в большом магазине – больших, разнообразных,
и одинаково дорогих. Бессмысленно улыбались фарфоровые куклы в кружевных платьях, мигали огнями большие- до потолка – клоуны, огромные пушистые медведи нависали над очаровательными, словно из мультика про Барби, розовыми пуфиками, креслами и диванчиком, заводные звери подставляли спинки с ключами. И посреди этого детского рая – серьезное, осунувшееся личико маленькой большеглазой девочки, бледное и безучастное. И ничем было невозможно оживить его, заставить говорить и улыбаться.
Он как будто наяву услышал свой собственный растерянный голос:
- Ну, пожалуйста, посмотри! Неужели, тебе ничего здесь не нравится?
Девочка молча протянула худенькую руку и извлекла из беспорядочной груды мягких игрушек на полу – их еще не успели расставить – большого пушистого зайчика с розовыми ушами. Посмотрела на него внимательно и серьезно, словно припоминая что-то.
- Ты хочешь играть с этим? Кэсси, не молчи!
Девочка подняла на него задумчивые темно-голубые глаза.
- Такой же был у Саши. – Сказала она негромко. – Только белый…
- У кого? – Переспросил он с недоумением.
- Это моя подруга… Я больше ее не увижу. Да? – В детском голосе слышалась тоскливая обреченность, и это сводило его с ума. – Я никого не увижу больше? Вы никогда меня не отпустите?
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Покачав головой, чтобы вернутся в реальность, он аккуратно посадил игрушку на прежнее место, поправил, чтобы не упала, и только после этого распахнул дверь.
- Брайан!
- Я вас слушаю! – Почтительно отозвался высокий парень в костюме с галстуком, появившийся из глубин коридора так быстро, словно он специально дежурил где—то неподалеку.
- Ты не знаешь, где Саша?
Вопрос прозвучал нетерпеливо и раздраженно. Парень пожал плечами.
- Кажется, я видел ее в зале ресторана, внизу. Но это было еще до того, как Хант уехал. Она разговаривала с…
- С кем? – Перебил он.
- Не могу знать, мистер Тонелл. Я не очень хорошо его разглядел. Возможно, это был официант.
- Официант? Ладно! – Он коротко кивнул, будто соглашаясь с собственными мыслями. – Иди, найди ее. Пусть придет сюда. Только быстро, ты понял?
Голова парня склонилась в молчаливом согласии. Слушая, как ковер в коридоре приглушает эхо торопливых шагов, он стал ходить из угла в угол. Брайан вернулся, спустя всего несколько минут, но Тонелл от нетерпения уже почти бегал по номеру, как зверь в тесной клетке, недовольно потирая ноющий от подступившей головной боли висок.
- Ну, что?
Парень с виноватым видом покачал головой
- Мисс Шмидт нет в отеле. Управляющий говорит, что видел, как она уехала на такси.
- Что значит «уехала»? Куда?!
- Не могу знать…
- Она никуда не должна была уезжать без моего разрешения!
Брайан опустил голову, словно чувствовал себя лично виноватым в том, что не уследил за любовницей шефа. Впрочем, под таким суровым взглядом так почувствовал бы себя любой.
- Ладно, исчезни! – Разрешил, наконец, Тонелл. Парень облегченно вздохнул. – Стой! Я пойду к себе. Как только она появится, сразу… ты понял? Немедленно сообщи!
- Конечно, мистер Тонелл.

***
Только захлопнув за собой дверь, он понял, как сильно устал за этот день, физически и эмоционально. Как всегда после тяжелых, волнующих событий, голову как будто стянуло давящим обручем боли. Только легкие массажные движения кончиков невесомых пальцев знакомых нежных рук могли от нее спасти, но этих рук рядом не было, а без них никаие лекарства не помогали.
Можно было сколько угодно насмехаться над любовными увлечениями того же Роберта Барра, твердить, что сам он никогда не позволяет привязанностям сформироваться и, тем более, взять верх над разумом, уверять себя, что может не вспоминать о Саше неделями – все эти здравые размышления разбивались, как волны о берег, об один простой, но беспощадный факт – она была ему нужна. Когда ему было плохо – именно она должна была сидеть рядом, прикладывать ко лбу прохладную руку, и, время от времени, тонкими, мягкими пальцами пожимать его ладонь. И тогда ему казалось, что она непостижимым образом уводит его от странной, давно начавшейся болезни.
Болезнь приходила приступами – и ни один врач, к которому он обращался, не мог установить ее причину. Бессонница, лихорадка, постоянные мигрени, вкупе с припадками необъяснимой раздражительности, буквально преследовали Тонелла. В такие моменты его боялись, да что там – он сам побаивался себя.
Он хорошо помнил, как это началось – ту самую ночь, когда он умер для той, с которой так хотел прожить долгую и счастливую жизнь. Земля расступилась под ногами и как будто рухнула в ту грозовую ночь, когда верный Фрэнк за руку увел своего друга Тонни Моргана от края обрыва, куда он чуть было не шагнул. Он яростно сопротивлялся – глубина притягивала его, глубокая пропасть ущелья, где никогда не отыскали бы даже его тела, манила неудержимо. Он знал, что если сейчас взлетит, то словно потеряет вес – ему никогда уже не будет тяжело. Сердце не сожмется от режущей боли, в глазах не потемнеет, словно от глубокого нокаута. Один шаг – и все.
А Фрэнк держал его, и твердил, что это пройдет, пройдет обязательно. И боль, и ярость, и отчаянье. Что в жизни Тонни будет еще столько девушек, что когда-нибудь он будет смеяться над этой неудавшейся, нелепой любовью. И будет счастлив… как счастлива сейчас София Вейн со своим мужем.
Глухой рокот грома смешивался с каменным грохотом осыпавшихся где-то вдалеке скал. Вместе с шумом дождя и ветра, этот звук заполнил уши, и он услышал и осознал только последнюю фразу. И безнадежность сменилась новым смыслом – местью. Ему предстоит превратиться в прах, о котором даже никто не вспомнит, а ей – цвести и быть счастливой?! «Этого не будет!» - Мелькнула в голове решительная мысль и тут же отозвалась в висках незнакомой доселе болью.
С тех пор он знал, эта болезнь и эти мигрени – напоминание о том, что он должен сделать. Она забыла о нем? Прекрасно! Ей еще придется вспомнить. Когда ее спокойная, богатая и беспечная жизнь в окружении родных и близких начнет рушиться, как карточный домик. В день, когда она лишится всего, чем дорожит больше жизни, он появится перед ней с торжеством победителя, и она узнает, кому обязана этим, и за что. Тогда, наконец, он сможет покончить с прошлым, вернув старый долг, и приступы пройдут сами собой.
Так он думал много лет, собирая информацию о семье Кепвелл, изобретая большие, продуманные планы, незаметно подбираясь к их корпорации. Но в последнее время все чаще понимал, что все идет совсем не так, как он рассчитывал. Как не поддерживал он в себе огонь ненависти – тот как будто затухал от времени, подернувшись серым пеплом. Сегодня он понял это, встретившись глазами с Софией Кепвелл. И ему до боли захотелось сказать ей… но совсем не те жестокие, беспощадные слова, которые он хранил все эти годы для финальной сцены, а совсем другое… Чего он никак не мог себе позволить, по многим причинам. Впрочем, она и не поняла бы его, а скорее – просто не поверила бы…

История встречи с прекрасным ангелом, который мог, но не захотел спасти его душу, напоминала о себе этой головной болью. И он снова перебирал ее в памяти, эпизод за эпизодом, бесконечно страдая от этих воспоминаний. Только Саша или Кэсси могли в это время отвлечь его и успокоить. Но сегодня он был один – и уже прекрасно знал, что не сможет заснуть до утра.

***
Двенадцатилетний Антонио Морган никак не мог решить – лучший это день в его жизни, или худший. Он принес своей школьной команде победу в бейсбольном матче, принял напоследок такой сложный мяч, что сам удивился. После матча подрался с капитаном команды-противника, и снова выиграл, несмотря на то, что был ниже его ростом больше, чем на голову. На него с завистью и восхищением смотрели одноклассники, и сам он был доволен собой, но сейчас, замерев под строгим взглядом классной наставницы, мальчик никак не мог припомнить хоть что-то хорошее.
- Что же нам делать с тобой, Морган?
Он молча пожал плечами. На лбу красовалась свежая шишка, на скуле, под глазом, постепенно проявлялся синяк. Аккуратно выстиранная и разглаженная руками матери еще утром рубашка была смята и разорвана в нескольких местах, а одна нога в растоптанном, старом ботинке старательно пыталась заслонить другую, с наполовину отвалившейся подметкой.
- Хорош! – Почти с отвращением покачала головой мисс Пламер. – Может, как-то объяснишь свое безобразное поведение? Ну, чего молчишь? Ты избил своего товарища на глазах у всей школы – и тебе даже нечего сказать?!
- Нет… - Негромко пробормотал мальчик, опустив глаза. – Это неправда.
- Что там еще не правда? Если хочешь, чтобы тебя поняли. – говори громко и четко, а не мямли!
- Неправда, что я его избил. – Четко выговорил он, вскинув голову. – Все видели, что это была честная драка… Можете спросить кого угодно!
- Вот я и спрашиваю… тебя. А честная драка, Морган, бывает на боксерском ринге, а не в школьном дворе! И, кстати, при этом не набрасываются на соперника без предупреждения, со спины… как говорят все, которые видели!
Тонни упрямо затряс головой.
- Я не набрасывался со спины, мисс Пламер! Я просто взял его за плечо, чтобы он повернулся.
- Кого ты взял за плечо?
- Джеферсона!
- Так. И что же ты сделал, когда он повернулся к тебе?
- Я… я его ударил! – Признался мальчик.
- Ударил первым, не так ли?
- Да…
- Но почему? Должна же быть этому какая-то причина?
Он немного поколебался, прежде, чем ответить.
- Он говорил плохие слова… о моей матери.
- Вот как! – Учительница прошлась по классной комнате, и остановилась напротив окна, словно раздумывая.
- Почему же ты не пришел к директору, или ко мне, и не рассказал об этом?
Яркие брови мальчика взметнулись в неподдельном удивлении. Видно было, что такая мысль даже не приходила ему в голову.
- Извините! – Серьезно и сухо сказал он после паузы, и пренебрежительно усмехнулся. – Свои проблемы я решаю сам!
Мисс Пламер внимательно посмотрела на стоящего перед ней ребенка с упрямым и мрачным, совершенно не детским взглядом, и вздохнула.
- Сам, так сам. Значит, защищал маму? Похвально! Но понимаешь, в чем дело… Об каких-то там словах она, скорее всего, никогда бы и не узнала, а теперь… Если тебя отчислят из школы, кстати, уже из третьей за два года… как думаешь, это ее обрадует?
Он молча смотрел на кончики своих ботинок и хмурился.
- Родители Джефферсона настаивают на твоем исключении… - Медленно сказала она. – Их можно понять. Если бы речь шла о любом другом ученике из нашего класса, я бы даже не задумалась поступить в соответствии с правилами, но учитывая твое сложное положение и семейные обстоятельства…
- У меня нормальные обстоятельства! – Вдруг резко перебил ее мальчик. – Я вовсе не просил к себе особого отношения! Но то, что мы с мамой живем вдвоем, и я ношу ее фамилию, еще никому не дает право говорить, что она… - Он умолк, подбирая слова, но сжал кулаки и закончил фразу. - Что она встречается с мужчинами за деньги, и поэтому у меня нет отца!
- Господи, Тонни! – Изумленно охнула она. - Что ты говоришь! Где ты слышал такое?!
- Слышал, мисс Пламер, и много раз! Вы и сами знаете, что почти все так думают. Но больше я никому не позволю говорить о ней плохо у меня за спиной! И отец у меня был, поверьте. Он погиб на войне, но это не значит, что он не любил меня… и маму! А мама до сих пор любит его… я это точно знаю!
Учительница хотела что-то сказать в ответ, но только беспомощно шевельнула губами. Слов не было. Она подошла ближе, наклонилась к нему и попыталась погладить по волосам, как маленького первоклассника, но он резко шарахнулся от ее руки.
- Ты… умный мальчик, Морган. И наверняка понимаешь, что драться в школе все равно не надо. Если ты не научишься сдерживать себя, это может плохо кончится.
Последние слова прозвучали совсем тихо. Она выпрямилась, и, с судорожным вздохом опустилась на стул.
- Иди домой, Тонни… - Сказала она мягко. – Иди, и подумай над тем, что я тебе сказала.

***
Теплый дождь, который настойчиво барабанил в окна, пока он ждал мисс Пламер в пустом классе, давно закончился, и только большие лужи тут и там темнели в выбоинах, среди успевшего высохнуть асфальта. Над ними поднимался легкий парок – день стоял жаркий.
Тонни закинул на плечо школьную сумку, с досадой скосил глаза на разорванный ботинок, который вряд ли удастся починить, а мать, увидев это, конечно, рассердится, или, того хуже – заплачет. Он-то может ходить вообще босиком, пока тепло – ему это безразлично. Но мама… она так часто повторяет, что он должен выглядеть опрятно, и быть одетым не хуже других!
Мысли мальчика все больше мрачнели. Самого себя не было смысла обманывать – он уже не верил в сказке об отце-герое, погибшем на секретном задании… В их маленькой, скромно обставленной квартирке в густонаселенном доме на окраине города не было ни одной его фотографии, и даже имени его мальчик никогда не слышал. На все настойчивые расспросы, мама отвечала только, что ему это незачем знать – достаточно того, что его отец жил как порядочный человек, и погиб, как настоящий мужчина – остальное неважно.
Тонни знал, что его мама – эмигрантка из Европы, приехавшая в Америку перед самым его рождением. Она не могла устроиться на хорошую работу, потому, что как она говорила, долго плохо знала английский язык, и, кроме того, ей надо было заботиться о маленьком сыне. К тому же, у нее не было образования, и именно поэтому она особенно настаивала на том, чтобы Тонни хорошо учился, надеясь, что в будущем это поможет мальчику стать богатым и независимым. Когда же он спросил, почему она уехала так далеко от дома, она рассказала, что ее родители – бабушка и дедушка Тонни – умерли во время эпидемии гриппа, и у нее на родине никого не осталось, кроме каких-то дальних родственников, которым она всегда была безразлична. Когда она встретила его отца, он стал единственным близким ей человеком. Поэтому, она согласилась, когда он предложил ей уехать в этот тихий калифорнийский городок. Вот и все.
«Он был американец?» - Уточнял Тонни, но мама почему-то умолкала, как всегда, когда он хотел узнать подробности о жизни отца. Да и не так уж много времени оставалось на разговоры – мамы часто не было дома. Днем она работала то в магазине, то в парикмахерской, вечером – официанткой в ночном баре и, чаще являлась домой уже под утро, а уходила порой почти с рассветом. С малых лет он привык сам разогревать, а потом и готовить ужин – для себя, и для мамы, убираться в доме, и при этом успевать аккуратно и старательно готовить школьные уроки. Мать и сын виделись урывками, проводя вместе только редкие выходные, но это не мешало им быть привязанными друг к другу. И, если бы Тонни Моргана спросили, что его лучший друг, он, не раздумывая, назвал бы маму. Да и как иначе? Она понимала его с полуслова. Угадывала, что он хочет сказать, раньше, чем мальчик успевал это сделать. Понимала и всерьез обсуждала все его детские проблемы и вопросы. Думая, что он уснул, прятала под елку рождественские подарки, чтобы он подольше верил в Санта-Клауса… не ее вина, что Тонни перестал в него верить раньше, чем пошел в школу… Уходя по утрам на работу, она осторожно, чтобы он не проснулся, обнимала его в постели, и тихо, почти беззвучно, нашептывала непонятные, но такие ласковые слова на незнакомом мелодичном языке, как будто благословляла сына на грядущий день… Ни разу он не дал ей понять, что просыпается и все слышит. Мама была в его жизни всем, и он, скорее, умер бы, чем позволил кому-то нанести ей оскорбление. Но как бы ему хотелось, чтобы она рассказала ему об отце! Он принял бы любую правду, даже самую горькую – ведь он давно считал себя уже взрослым.
Волоча по мостовой чудом державшуюся оторванную подметку ботинка, он так погрузился в раздумья, что не заметил, как пропустил перекресток, на котором нужно было сворачивать. Теперь дорога вела его к широкой магистрали, где блестели железом и стеклом упиравшиеся в небо дома, сверкали яркие вывески магазинов, и дорогие машины шуршали по асфальту лакированными колесами. В этом квартале жили совсем другие люди, не похожие на мальчика, его маму, соседей и знакомых. И обычно он старался не заходить туда, стесняясь своего вида и косых взглядов, но сегодня, сам не зная, почему, решил нарушить это правило.
Высоко подняв подбородок и перейдя на спокойный, уверенный шаг, Тонни Морган почти с вызовом рассматривал дома, автомобили и прохожих, обещая про себя, что когда-нибудь он будет одеваться не хуже, чем они, а его машина будет в три раза больше всех этих «Бьюиков» и «Фордов», да и блестеть она будет гораздо ярче!
Размечтавшись, он совсем забыл об оторванной подметке и, в самый неподходящий момент, затормозив перед глубокой лужей, наступил на нее носком второго ботинка. Асфальт стремительно бросился под ноги, и он упал коленями прямо в грязную воду, подняв фонтан брызг, щедро усеявших руки и лицо. Мальчик скрипнул зубами от досады, и, в довершение всего, услыхал над головой громкий, обидный смех.
Он поднял голову. Прямо над ним стоял очень чистенький и аккуратный, будто сошедший с книжной картинки, мальчик в костюме с маленьким галстуком и белой полоской носков над сияющими новизной полуботинками. Он смотрел на Моргана прищуренными зелеными глазами и хохотал так обидно, что кулаки Тонни сжались сами собой. Только одно его останавливало – мальчик был намного младше его, а он привык не трогать малышей.
- Посмотри! – Насмешливо сказал мальчишка, обращаясь к кому-то позади себя и беззастенчиво показывая на Тонни пальцем. – Он похож на грязную лягушку!
Этого стерпеть было уже нельзя, тем более, что ярость и без того уже переполняла Моргана. Он вскочил на ноги так резко, что незнакомый мальчик отскочил в сторону, и с угрожающим видом шагнул к нему. Но, словно раздавшийся с неба, звонкий, как колокольчик голос, почему то заставил его беспомощно замереть на месте.
- Поль, что ты делаешь? – С мягким упреком сказала девочка в школьном сарафанчике в голубую клетку и ученических гольфах. – Разве можно так? Извинись немедленно!
- Вот еще! – Растерянно фыркнул мальчик, прячась за ее спину.
- Тогда мне придется сделать это за тебя! – Легким жестом девочка отбросила за спину золотое облако волос, и вежливо улыбнулась Моргану.
- Пожалуйста, простите моего брата! – Попросила она. – Он еще маленький, и пока не научился себя вести. Может быть, вам помочь?
Он слышал ее голос, но не разбирал слов. Впервые в жизни, Тонни Морган, считающий до этого дня всех девчонок на свете глупыми кривляками, которые только и делают, что жалуются и ноют, стоит тронуть их хотя бы пальцем, в оцепенении стоял перед белокурым существом с большими ласковыми глазами, цвета нежной весенней травы, под светлой челкой, и очаровательной улыбкой. Стоял молча, любуясь ею, словно картиной в галерее.
- Вы не ушиблись? – Настаивала девочка. – Все в порядке? Почему вы молчите?
Он не мог отвечать. Во-первых, потому, что язык прилив к небу, а во-вторых, боясь звуком спугнуть удивительное, нереальное видение в потоке солнца погожего дня. Потому, что таких, как она, в реальности не было, и не могло быть. Во всяком случае, в его реальности. И он только с трудом кивнул.
- Вы испачкались. – Девочка протягивала Моргану чистый носовой платок с кружевной кромкой. Он медленно взял его, едва коснувшись тонких пальцев, белая, нежная кожа которых наощупь напоминала атласную ткань маминого праздничного платья. И вновь застыл, не зная, что делать дальше.
- Поль, София! – Нетерпеливо послышалось из припаркованного неподалеку блестящего на солнце автомобиля. – Ну, сколько вас еще ждать?
- Мама! – С облегчением вздохнул маленький мальчик, и побежал к машине, окликнув уже у самой дверцы. – София, ты идешь?
- Иду! – Крикнула она в сторону и снова внимательно и ласково взглянула на Тонни. – Ну, до встречи?
- До встречи… - Ответил он не своим, каким-то скрипящим голосом. И долго смотрел ей вслед, когда она, перед тем, как сесть в машину, обернулась, и, как знакомому, с улыбкой помахала ему рукой.
Он не подумал ни в тот момент, ни позже, что эти слова могли быть простой формулой вежливости. Тонни Морган был уверен, что они действительно скоро встретятся. Раз уж в его жизнь вошло чудо, в которые он до этого дня совершенно не верил, то не для того же, чтобы исчезнуть бесследно?
Машина еще не тронулась с места, и он видел в открытом окне повернутую в профиль изящную головку, когда рядом вдруг взвизгнули тормоза. Крепкие, железные руки схватили мальчика так, что он не успел даже опомниться, и твердым движением пригнув ему голову, за какие-то секунды втянули в распахнутую дверь автомобиля. Потная ладонь зажала рот, он услышал сквозь шум мотора, равнодушное «поехали», и рванулся с запоздалым испугом. Если бы девочка в этот миг повернула голову, и посмотрела на него, она бы сразу увидела, что его пытаются похитить… и наверняка бы закричала, привлекла внимание… сделала бы что-нибудь, чтобы его спасти. Мальчик отчаянно надеялся на это. Но она не повернулась… Только легким движением поправила светлую прядь за ухом, и розоватая щека округлилась от спокойной улыбки.