***
- Ну, что, до встречи? – Спросила Саша на пороге своего дома. Пальцы, утонувшие в ладони собеседника, упорно не хотели освобождаться.
- Я не уйду! – Мягко, но решительно покачал головой Дэвис. – Это я разбудил в тебе тяжелые воспоминания, и уйти теперь – все равно, что бросить мою маленькую принцессу на съедение призракам ночных кошмаров… Я никогда бы не простил себе этого. И потом… кто знает, вдруг у тебя есть еще какие-нибудь таблетки?
- Они есть! – С легкой улыбкой подтвердила девушка. – И даже те же самые. Я же бережлива!
Он озабоченно нахмурился.
- Надеюсь, ты шутишь!
- Не бойся! – С удовольствием рассмеялась она. – Сегодня я ничего не собираюсь принимать.
- Уже легче! Но все же, я предпочел бы не оставлять тебя одну этой ночью. Я не прикоснусь к тебе, если хочешь, но не проси, чтобы я ушел! Только не сегодня!
Подошвы маленьких туфелек коротко скрипнули, когда она прижалась к его плечу. Таким по-детски доверчивым жестом, словно и впрямь хотела найти в нем защиту… и от прошлых, и от будущих опасностей.
- Знаешь… - Прошелестел по воздуху невнятный шепот. – Не прикасаться вовсе не обязательно!
***
Эта ночь была похожа на многие, следовавшие за ней, ночи, с легким, одновременно теплым и освежающим ветром с терпкими запахами цветов, с легкими тенями от ночной лампы, скользящими по шелковым простыням, с тихим шепотом на ухо, заставляющим сердце сжиматься и замирать в сладком предвкушении чуда, с сиреневыми. волшебными снами, которые так часто прерывались такой же сказочной реальностью, что стали совсем неотличимы от нее. Но она была и особенной, эта ночь, которая как будто смела все тревоги и сомнения, растворила барьеры, которые строились годами. Бояться больше было нечего: ничего и никого не существовало, кроме этого ветра, внутри которого они летали, соединившись воедино, недосягаемые для всего остального мира.
Все изменилось не постепенно, а сразу. Словно невидимый художник расписал жизнь новыми, необыкновенно свежими и яркими красками. По-другому зеленела даже листва в теннистых парках, где, кажется, не осталось ни одного дерева, под которым они бы не целовались. Совсем непохожие на обычных, искрящиеся белоснежным светом голуби по утрам садились на подоконник. Почему они вдруг стали селится именно под ее окном?
- Нет, все же, придется надстраивать балкон! – С улыбкой говорил Джек, рассыпая на подоконнике хлебные крошки и с трудом уворачиваясь от щекочущих лицо белых крыльев.
Голуби кружились, вспархивали, и снова садились прямо на подставленные ладони.
Еще не проснувшаяся толком, Саша радостно изумлялась:
- Как это ты их приучил?!
Он лишь улыбался в ответ.
- Я же волшебник! Забыла?
И, шире распахивая окно, так, чтобы поднятый движениями голубиных крыльев ветер, шевелил ее волосы, уверенно обещал:
- Теперь каждый день у тебя будет замечательным, ручаюсь за это!...
А ей больше не нужен был голубь на ладони, чтобы быть уверенной в предстоящем дне… Ей нужна была только уверенность, что придя вечером домой, она прямо в полумраке прихожей упадет в теплое полукольцо его протянутых рук, услышит тихий шепот, уверяющий, что она – самая прекрасная, единственная, одна такая на свете… И уже не будет спрашивать, откуда он появился, и как проник в дом. Такие вопросы давно уже потеряли смысл, ведь не спрашиваешь же у солнца, откуда оно пришло с утра и как его лучи проникли за плотную занавеску? Он тоже был ее солнцем, всепроникающим и неизбежным. И спасения от него не было… Да она и не искала спасения!
Саше казалось, что они живут вместе. И жили всегда. Она привыкла, что он уходил свободно и появлялся без предупреждения, часто чтобы снова исчезнуть, пока она спала. Привыкла к этим утренним исчезновениям, к написанным изящным росчерком цитатам из сонетов Шекспира на запотевшей поверхности зеркала в ванной комнате, к влажным от прохладной утренней росы бутонам свежих роз и лилий на своей подушке,..
Казалось, даже белый старенький заяц, и тот полюбил Джека и признавал его за хозяина - так весело и добродушно поблескивали его глаза из толстого стекла, когда Джек мимоходным уверенным жестом трепал его за уши, выдворяя по вечерам из Сашиной постели. Но он же утром и возвращал его обратно, бережно подкладывая плюшевую лапку под подбородок спящей девушки так, чтобы она утыкалась в нее кончиком носа - перед тем, как снова исчезнуть, словно растворяясь в лучах туманного рассвета.
Уходя, он всегда заботливо прикрывал оконную створку, чтобы утренний ветер, пронизанный насквозь холодными, сырыми туманами высоких гор, не потревожил хрупких снов маленькой девочки, меньше всего в эти часы желающей помнить, что она давно уже стала взрослой.
Где кончались сны, которым нелегко было предпочесть действительность, и начиналась действительность, необыкновенно напоминающая сон? Она засыпала, как в далеком, полузабытом детстве – просто падала в бездонную пропасть, не боясь больше никаких кошмаров, только с ощущением головокружения от счастливого полета среди пушистых облаков. И просыпалась с уверенностью в том, что сказка продолжается.
Раз за разом она засыпала рядом с ним, но ни разу не увидела спящим его, хотя втайне мечтала об этом: ей всегда было интересно - какое у него лицо во сне, когда, как ей казалось, человек всегда бывает по-настоящему искренен.
Снова и снова он напоминал Саше мальчика из ее снов, хоть и не был похож на него ни единой чертой. Словно тот, о котором она думала все эти годы, спал внутри Джека и только иногда смотрел милым, до боли знакомым взглядом из глубины его глаз, как из заточения.
Она чувствовала в нем готовность жертвенной любви, нежной и заботливой, но никак не могла найти ее подтверждения во взгляде Джека, и это смущало. Быстрые зрачки прозрачно-голубых глаз постоянно двигались, ускользали, как только девушка начинала внимательно вглядываться в них. Словно Джек нарочно надевал маску лукавого насмешника с затаенными мыслями. Может, так оно и было? Маска, под ней еще маска…
Помимо воли, иногда она мысленно сравнивала его с Тонеллом. Энтони был весом, масштабен, он бил в глаза своей уверенностью в жизни и чувством собственного достоинства. Порой он казался слишком самоуверенным, но при этом до грубоватости искренним. Он был весь на виду, как знакомая, тысячу раз прочитанная книга. В тонкие черты Дэвиса, в неуловимо меняющееся в зыбком ночном освещении выражение его лица нужно было вглядываться снова и снова, она никак не могла его изучить. От Тонелла Саша знала, чего ждать, Дэвис же был не то, что непредсказуем, но как-то неуловим, словно ускользающий смысл в тексте, написанном на малознакомом языке.
- Ты как русская кукла с секретом! – Вздыхала Саша. - Открываешь ее, а внутри - все время новая. Иногда такая же, как и предыдущая, только меньше размером, а бывает - совсем другая... Я никак не могу разгадать тебя!
- А разве так уж нужно меня разгадывать?
Он проводил дразнящими кончиками пальцев по шее девушки, спускаясь по ключице, и желание искать ответы на любые вопросы и впрямь пропадало напрочь.
Привычное ощущение браслета на запястье, который она чувствовала, даже не видя его, и который иногда сдавливал руку, как тяжелые оковы, тоже постепенно исчезло – Джек своей рукой расстегнул браслет и убрал его в шкатулку в один из первых дней, сказав при этом:
- Не стоит держаться за прошлое. То, что ждет нас впереди – намного важнее!
Она кивнула, соглашаясь.
- Звучит красиво. Но я привыкла жить одним днем. Никакого "впереди" у меня давно уже не было, понимаешь?
Он понимающе наклонил голову и шепнул:
- Теперь будет! Веришь мне?
Еще никогда и ни во что ей не хотелось так поверить...