Выражаю огромную благодарность за помощь и поддержку
Happiness и
shvetke
Отдельное спасибо
Happiness за эпиграф к главе
Не понимаю, откуда у тебя такая власть над моим несуществующим сердцем? (с) Колин Маккалоу- Пишешь детям? – интересуется он, аккуратно ставя перед ней чашку с какао.
Ветер через раскрытое окно шевелит короткие занавески.
Она поднимает голову от листа бумаги и улыбается, но улыбка получается грустной. Она всегда улыбается так, когда думает о детях.
- Я рассказываю им о том, какой замечательный день был сегодня. Как пахнет здесь воздух и цветы. Если я не напишу сейчас, то потом обязательно забуду, а мне так хочется все помнить… для них. Когда-нибудь я отдам им все письма… Или мы вместе с ними прочтем их… А они расскажут мне, как они жили все это время. – Она поднимается из-за стола и проходит мимо него вглубь комнаты. – Я боюсь, что они забыли меня, – наконец, произносит она, не глядя на него. – И называют мамой Келли. Я знаю, я должна быть благодарна ей… Но я так хочу, чтобы они меня помнили.
Он подходит сзади и нежно, едва касаясь, проводит рукой по ее волосам.
- Они тебя вспомнят.
- Нет. Не вспомнят. Адриана была совсем крошкой. В этом возрасте детям все равно, кто их родители. А Чип… он уже большой. Наверное, он тоже болеет за «Доджерсов». И они ходят на матчи втроем… с Келли.
- Они вспомнят тебя, Иден, – тихо произносит он, бережно собирая губами слезы с ее щек и обещая то, что не должен обещать, потому что от него это не зависит. – Вспомнят. Я обещаю.
***
Трель телефонного звонка заставляет ее вздрогнуть. Они так редко пользовались телефоном, что вообще забыли о том, что он здесь есть.
- Ты кому-то давал этот номер?
Он пожимает плечами и решительно берет трубку.
- Ренфилд? Надеюсь, причина достаточно уважительна, если ты звонишь сюда.
- Роберт, у нас проблемы.
- Ты хочешь сказать, у тебя проблемы?
- Нет, проблемы именно у нас. Ты не можешь вот так бесследно исчезнуть, некоторые наши партнеры хотят тебя видеть воочию, видимо, чтобы убедиться, что ты еще жив.
- И это ты называешь проблемой?
- Роберт, мы десять долгих месяцев работали над совместным проектом с Харперс Индастрис, и они хотят, чтобы документы подписывал ты. На мой взгляд, их скромные требования вполне обоснованны. Не вижу причин, по которым ты не мог бы их удовлетворить.
- Ренфилд, – он бросил короткий взгляд в сторону Иден, – я верю, что ты что-нибудь придумаешь. Я не смогу приехать.
- Приятно, что ты так в меня веришь, но здесь нечего придумывать, либо мы совершаем сделку, либо нет.
- Тогда отменяй все.
Он возвращает трубку на аппарат с каким-то особенным хладнокровным спокойствием, как человек, сделавший выбор, который уже не подлежит обсуждению.
Он не оборачивается к ней – чтобы она не видела его лицо, и просто молчит.
Она подходит к нему сзади и пожимает плечами – надеясь переубедить его.
- Ты не должен этого делать.
- Я знаю, – отзывается он, чуть поведя головой в ее сторону.
- Тебе нужно ехать.
- Уже не нужно.
- Нет. Роберт, я не знаю, о чем идет речь, но если твое присутствие необходимо, ты должен ехать. Ради меня. Иначе я буду чувствовать себя виноватой.
- Я не могу оставить тебя.
- Со мной ничего не случится. Мадам Ренуар развлечет меня своими историями, пока тебя не будет. – Она трется носом о его плечо, и улыбается – но невесело. – Я знаю, ты хочешь поехать, а ты знаешь, что я предпочла бы, чтобы ты остался, – теперь она касается пальцами его шеи – возле уха, и перебирает кончики его волос.
- Поедем вместе?
- Нет. Я останусь. И буду тебя ждать.
- Я не хочу ехать без тебя. Я не поеду один.
- Ты должен. Послушай, я постараюсь справиться. Правда. Я хочу попробовать остаться одна.
- Я не уверен, что тебе сейчас нужно именно это.
- Я сама не уверена. Но хочу попробовать.
- Давай отложим эксперименты на более подходящее время.
- Ты не можешь постоянно быть рядом. И я должна научиться обходиться без сиделки.
- Так вот кто я для тебя? Спасибо, что, наконец, нашла для меня определение. И мне, и моему месту в твоей жизни!
- Роберт, ты сам знаешь, кто ты.
- Теперь уже знаю.
- Роберт, пожалуйста. Ты не так понял.
- Не так? По-моему, ты выразилась вполне конкретно!
- Я хотела сказать, что мне не нравится это состояние полной зависимости! Я как будто не существую отдельно от тебя! Ты все время рядом, держишь руку на пульсе, контролируешь каждый мой шаг!
- Думаешь, мне это все очень нравится, да?! Думаешь, я сижу здесь, потому что получаю удовольствие от общения со всеми твоими реинкарнациями?! Думаешь, ты такой подарок, да?!
- Если я не подарок, зачем ты возишься со мной? Тратишь на меня свое драгоценное время?! Тебе давно пора расстаться с иллюзиями и начать жить в реальном мире!
- Я здесь, потому что чувствую ответственность за тебя. Потому что не могу тебя бросить!
- Что толку от твоей ответственности?! Кому от нее легче?! Тебе?! Или мне?! Мне никто не поможет! Ни ты, ни твоя ответственность! Я сумасшедшая. И ты тоже, раз ты все еще здесь! На что ты надеешься, Роберт? Что однажды поутру мы проснемся, и вдруг поймем, что я здорова? Это утопия!
- Это будет утопией до тех пор, пока ты сама не поверишь в это!
- Посмотри на меня. Посмотри. Что во мне осталось от меня прежней? От женщины, которую ты любил?
- Ты все та же!
- Ты ненормальный. Ты еще более сумасшедший, чем я! Сколько еще ты выдержишь? Неделю? Месяц? Год? Когда ты возненавидишь меня настолько, что твоя ненависть станет сильнее твоей любви? Думаешь, я не понимаю? Не знаю, что нас ждет? Мы обречены, Роберт!
- Хватит нести чушь! Наше будущее зависит только от нас самих! Ты должна в это верить, иначе ничего не получится!
- Ничего и так не получится! Когда ты, наконец, поймешь это?! Я стреляла в свою мать! Я стреляла в тебя! Меня удивляет, что ты до сих пор не боишься оставаться со мной в одном доме!
- Иден, я знаю, что ты не причинишь мне зла, – в который раз произносит он – устало и раздраженно.
Она вскидывает голову и отбрасывает волосы назад. Она злится. Ее злят его одинаковые фразы, злит его усталость и его раздражение. Но больше всего ее злит его уверенность.
- С чего ты это взял? Потому что уверен, что я люблю тебя? Для меня это не аргумент, ты забыл?
- Иден, довольно.
- Нет. С чего ты взял, что я люблю тебя? Что я вообще способна любить?
- Иден, достаточно! Остановись.
Она говорит, но ему кажется, будто она хлещет его по щекам. Наотмашь. Безжалостно. Ей самой больно от этих ударов, но она не может остановиться. И он едва сдерживается.
- Ты зациклен на своей любви! Ты одержим мною, а это не имеет ничего общего с любовью! Ты столько лет холил и лелеял свою мечту обо мне, столько сил потратил, чтобы воплотить ее в жизнь, что теперь тебе страшно признать, что мечта никогда не станет реальностью! Вся твоя жизнь построена на пустой одержимости! Ты цепляешься за нее, потому что уже не можешь жить по-другому! Тебе страшно посмотреть правде в глаза, потому что тогда ты увидишь, что у тебя ничего нет. И тебя нет. Ты весь – пустая фантазия.
- Довольно, Иден! Хватит на сегодня откровений! – вырывается у него, и он замирает, пытаясь отдышаться. И тогда она наносит последний удар.
- Мы никогда не сможем быть вместе. Если даже чудо случится когда-нибудь, я не смогу остаться с тобой. Я вернусь домой, к своим детям.
Он смотрит на нее невидящим взглядом. За что? Вот сейчас – за что? Ему так больно, что он даже не пытается объяснить ее слова ее состоянием. Ему не хочется искать оправданий. Ни ей, ни себе.
- Замолчи.
- Уже ненавидишь меня, да? Отлично! Давай, проваливай!
- Замолчи, Лиса! – выкрикивает он и осекается.
Бесполезно. Бессмысленно. Глупо.
- Ты больной, ты тоже псих, знаешь это? – смеётся она.
Нежно-насмешливые переливы в голосе, своё собственное отражение в ее глазах, пшенично-светлые, надоедливые пряди волос…
Иден…
Он отпускает её взгляд. Может быть, она права, и это он ведет себя, как безумный. Может, все так и есть, и он давно уже ненавидит ее. Она изменилась. Он изменился. Он сошел с ума.
Он пересекает комнату несколькими стремительными шагами – и понимает, что это похоже на бегство, но ему уже все равно. Распахивает дверь – рывком, словно знает, что ее заклинило, и, чтобы открыть ее, нужно приложить особенные усилия. Он хочет убежать. Прочь. От этого дома, от ситуации, которую создал сам, от безумия, которое жило в стенах этого дома. Он отталкивает в сторону корзину с бельем, попавшуюся ему на пути, и она слетает со ступенек веранды с глухими ударами.
Он идет по дороге – они бродили по ней с Иден еще вчера, и хочет не думать о ней. И злится на себя за то, что думает. Он идет так решительно, словно не собирается возвращаться – назло ей. Он должен доказать себе, что может не вернуться. Она вполне способна выжить и без него. Она рассуждает так, словно это он сумасшедший. А она все знает – и про него, и про себя. Черт бы побрал ее. Черт бы ее побрал!
Кто-то сигналит ему сзади, он садится в машину и просит – почти приказывает – отвезти его в город.
***
Она закрывает глаза и стоит так несколько секунд. Потом – от внезапной слабости – опускается на пол, к дивану, обтянутому синим потертым велюром. И только сейчас понимает, как сильно болит голова.
«Он не вернется. Слабак. Видишь, никому нельзя доверять. Он такой же, как и все. Такой же, как Круз. Они все говорят одно и то же. А потом выходит, что они не справляются. И обвиняют во всем тебя».
Она отчаянно трет виски, но боль не уходит. И голос не оставляет ее.
«Роберт уже предал тебя однажды. А ты снова поверила ему. Ты совершила глупость. Никому нельзя доверять. Только себе. Только мне. Я никогда не предам тебя, Иден».
Она сдавливает виски еще сильнее и морщится от боли. Ей не нужна Лиса. И Роберт не нужен. И Круз. Ей не нужен никто. Она должна быть одна. Так будет лучше.
***
- Иден! Иден!
Не выпитый чай на столе. Не убранные полотенца. Распахнутое ветром окно. Увядший букетик цветов.
Потухший – уже давно – камин. И в нем – обгоревшая с одного края стопка писем, перевязанная ленточкой. Писем, которые она собиралась отдать детям – когда-нибудь потом, когда поправится.
- Иден!
Он бросает на пол дорожную сумку – она как-то внезапно становится слишком тяжелой и ненужной, и беспомощно обводит глазами комнату еще раз, словно надеется отыскать хоть какие-то признаки ее присутствия, но, осознав всю бессмысленность затеи, быстро – как можно быстрее – пытается сообразить, где ее искать. Как давно она ушла и – куда.
Она наблюдает за ним с порога – пару секунд. Потом насмешливо улыбается и проходит в дом.
- Зачем ты вернулся? Совесть замучила? Я же сказала: мне не нужна сиделка.
- Ты ела что-нибудь?
- О, ради Бога, Роберт, избавь меня от этого!
- Рад, что у тебя все хорошо. Если не возражаешь, я пойду прилягу.
Он лежит на своем синем диване лицом к спинке довольно долго, прежде чем она решается снова подойти к нему.
- Ты надолго?
Он молчит в ответ, и дыхание его не похоже на дыхание спящего.
- Роберт, зачем ты вернулся? – теперь в ее голосе нет насмешливого вызова. Теперь в нем звучит скорее отчаяние.
Он молчит еще несколько секунд. Таких долгих, что они успевают сложиться в минуты.
- Зачем? – упорно повторяет она со слезами – и в глазах, и в голосе.
Он садится и спускает ноги вниз, бросает на нее короткий взгляд.
- Я вернулся, потому что ты ждала меня.
- Нет, – протестует она – против его уверенности и своей беспомощности.
- Ты ждала меня! – почти выкрикивает он – яростно, вскакивает с дивана и проходит к окну. Захлопывает створки, перекрывая ветру доступ к занавескам. Вынимает из вазы увядшие цветы и выбрасывает их в мусор. Достает из камина подпаленную стопку писем и убирает в ящик бюро. Потом берет холщовую сумку для дров и уходит. Некоторое время она слышит, как он работает топором на заднем дворе. Она стоит неподвижно, как замороженная, прислонившись к стене, и неслышно плачет.
«Не верь ему. Ему нельзя верить. Никому нельзя верить». – «Он же вернулся. Я знала, что он вернется».
Он возвращается и разводит огонь. Сидит возле камина, опираясь на согнутую в колене ногу, подкладывает дрова, раздувает пламя, и она видит, как играют его мышцы под тонким свитером. Комната робко наполняется теплым светом – и жизнью.
Она подходит к нему, и ее рука замирает над его плечом. Он чувствует ее предприкосновение даже через одежду. И поднимается. В его взгляде читается недовольство. Раздражение. И боль – затаившаяся и такая привычная, что без нее его глаза стали бы другими.
Он проходит мимо – на кухню, и хлопает дверцами ящичков, исследуя запасы. Потом находит что-то, зажигает плиту и зачем-то кипятит воду.
Еще не так темно, чтобы нужно стало электричество, и уже не так холодно, как с раскрытым окном.
Его пальцы перебирают салатные листья – так ловко, будто занимались этим всю его жизнь. А потом так же ловко нарезают на половинки томаты-черри. Некоторое время она наблюдает за происходящим со стороны – молча, осознавая, что он это делает для нее – все для нее, и, не выдержав, идет помогать. Она не хочет есть – не чувствует голода, но не может оставаться в стороне и достает с нижней полки большую салатную миску. Пригоршнями накладывает туда рукколу, айсберг и фриссе. Потом тянется за консервным ножом – чтобы открыть тунца, и задевает рукой его руку – почти нарочно, чтобы как-то начать разговор. Она знает, что виновата.
- Прости, я… – торопливо извиняется она, на мгновение встречаясь с ним взглядом. – Роберт…
Он не хочет смотреть на нее – и не может не смотреть. И то, и другое одинаково больно. Он пытается отвернуться, но она не позволяет ему этого, касаясь ладонью его щеки.
- Роберт, я… – начинает она и перебивает саму себя. – Я не знаю, что сказать! Я знаю, как это выглядит. Ты должен ненавидеть меня. Прости.
- Ты не виновата, – сдержанно произносит он, пытаясь справиться с собой – и не справляясь. Ее присутствие необратимо меняет целый мир. Каждый раз.
- А кто виноват? Я только и делаю, что мучаю тебя. Когда я была дома, я мучила близких. И теперь, когда я далеко, они все равно страдают из-за меня. Что мне делать, Роберт?
Он, наконец, позволяет себе посмотреть на нее – и сдержанность в его голосе исчезает.
- Ничего. Ничего. Прости меня.
Его глаза блестят, и от этого блеска ей страшно. Страшно от той власти, что она имеет над ним. Страшно оттого, что эта власть может ей дать. Она чувствует, как он напряжен – словно натянутый нерв. И ощущает, как ее бьет изнутри – по непонятной причине.
Она отворачивается – пытаясь найти что-нибудь, чтобы сделать глоток воды… или воздуха. Чтобы вернуть контроль над собой и над ситуацией. И над ним.
- Я думала, ты не вернешься… – признается она, заставляя голос стать прохладнее. – Я хотела этого. Чтобы ты… не возвращался… Ты же… достоин лучшего.
Она смотрит на него – почти с вызовом, от которого больно обоим. Она ощущает его боль – почти физически, и не может остановиться.
- Как Круз. Как все.
Он выпрямляется – словно готовится принять удар и вернуть его, и его лицо сводит судорога боли – едва уловимая для ее взгляда. И вместо отпора он прижимает ее к себе – так резко и неожиданно, что она не успевает отступить.
- Не говори этого, – просит он – почти умоляет, обнимая ее, но она все равно продолжает.
- Это правда… – шепчет она сквозь нечаянные слезы. – Я хотела бы, чтобы ты был счастлив… с кем-нибудь…
Ей кажется, что еще чуть-чуть, еще немного его близости, его дыхания, его взгляда, и она снова потеряет контроль над собой. Она пытается выскользнуть из его объятий – почти инстинктивно, и он – почти инстинктивно – не отпускает ее.
- Мне не нужен кто-нибудь. Только ты. Я не могу без тебя. И с тобой не могу. Но без тебя хуже, – отрывисто произносит он, без стеснения ощупывая ее лицо и шею, – так, будто не видел ее очень давно и нестерпимо соскучился.
- Тебе не надо было… возвращаться… – шепчет она, уже не глядя на него. Только чувствуя его лицо рядом со своим. Ощущая щекой его щеку. И его пальцы в своих волосах. И задыхаясь – оттого, что забывает дышать. – Я рада, что ты здесь…
Ей нужно было сказать это – перед тем, как встретились губы. Потом они уже не могли разговаривать.
Сообщение отредактировал Scout: Среда, 22 мая 2013, 15:46:28