Фанфик о братской любви

Необычно и непривычно Как будто не о Мейсоне читаю, но интересно
А елка, которую нечаянно свалили, будет?

lilykhas (Понедельник, 27 декабря 2010, 13:45:22) писал:

А как же! Из-зе нее весь сыр бор и будет.

А почему не о Мейсоне?

Я сама пока без труда представляю себе Мейсона таким, ну в условиях данного фика (Мейс и Чен должны любить друг друга).
В принципе и в сериале события могли бы так развиваться. В любую часть фика можно вставить пару сцен и все развернется на сериальную дорожку (я не буду этого делать).
Я уже писала, что считаю, что у настоящего Мейсона было не такое уж несчастное детство, как он представлял себе и окружающим.
Конечно, без мамы плохо, это не обсуждается. Но слишком мал был мальчик. В пять лет невозможно стать злым и злопамятным и научиться ненавидеть весть свет за одну ночь, если до этого ты был совершенно нормальный, добрый, любящий мальчик. Вот в семь можно, а в пять еще нет (сценаристы плохо знали детскую психологию и на этом прокололись). Тем более, его все-таки любили и он любил (он сам это признавал, об это говорили).
А вот в подростковом возрасте, я думаю, лет в 14 (Мейсон все-таки у нас инфантилен, поэтому протест против тирании СиСи у него тоже запоздалый), начались подмены картинок из реальности картинками из вымыслов.
И естественно эта извечная мысль: "настоящая мама любила бы меня больше, чем вы все вместе взятые". Особенно после какого-нибудь конфликта с отцом, да если еще и Мейс был действительно виноват...
А когда пропала София, крышу снесло у всех в семье, кто был старше семи лет. А именно СиСи, Мейсон, Ченнинг, Иден... Келли и Тед выросли условно нормальными, потому что были маленькие.

Но я автор, я могу и заблуждаться.
А вот если читатель начинает не понимать, значит автор где-то врет(((( может и писать-то не стоит((( Ну, эту главу точно допишу, это одна из ключевых сцен в детстве героев в Санта-Барбаре, жалко бросать.

Цитата

Ни в коем случае не бросать. От того, что мне привычнее принимать Мейсона одним, даже в детстве, не определяет, что читатель прав, восприятие каждого человека субъективно.
Это фик, а я иногда об этом забываю, а ведь и в том прелесть этих работ, что мы можем все изменить ))))
Пожалуйста, продолжайте

Сэммис (Понедельник, 27 декабря 2010, 14:24:34) писал:

Так вот почему у меня без конца посуда бьётся!.. А я всю жизнь голову ломала...

Цитата

Похоже, братишки поменялись местами в папином сердце...

Цитата

Цитата

Цитата

Нет уж! Стоит. Конечно, поклонникам сложно представлять себе Мейсона, растущего в нормальной обстановке, когда господствует стереотип обиженного, недолюбленного, обделённого пониманием и лаской взрослого ребёнка. Мейсона привыкли жалеть, и всем это так нравится, что, когда жалеть нет причин, многие себя чувствуют несколько некомфортно.
Но ведь фанфик-то интересный и написан хорошо. Вообще, это такая редкость - фанф без мучения героев, без, что называется, экшена, без персонажей, которых хочется убить или покалечить, - и при всём при этом ИНТЕРЕСНЫЙ.
Семмис, продолжай, пожалуйста

обязательно продолжать!!!!! я когда читаю, просто забываю обо всем - ухожу, ныряю с головой!!!

Ура! Сэммис, фанфик чудесный! И братики прекрасны! И даже София!
А она разлюбила Лайонелла? Хорошо бы...

Спасибо, благодарным читателям!
Очень приятно, что моя писанина кому-то нравиться и кого-то развлекает.

Да, пусть это у нас будут типа "Денискины рассказы", без войны мировой, без вселенской суеты и т.д и т.п.

Ну, здраствуйте, братцы-кролики!

Рождество. Часть II.

После обеда СиСи и Мейсон пошли выбирать ёлку. Они всегда это делали вместе, сколько Мейсон себя помнил. Отец подходил к вопросу выбора Рождественского Древа очень ответственно. Он бы мог заказать ёлку в магазине с доставкой. Мог попросить Рубена привезти ель. Но никогда этого не делал.
В самом конце Мейн-Стритт располагался Рождественский базарчик, на который они всегда ходили пешком. Так получилось, что елки выбирал Мейсон. Это началось давным давно, когда на белом свете никого еще не было, только папа, мама и он – Мейсон.

Он очень рано начал осознавать себя. Он помнил себя трехлетним. Отец, подняв его на руки, подносит к высокому дереву и говорит: «А ну-ка, сын, посмотрим, дотянешься ли ты до макушки? Кто-то же должен закрепить ангела на вершине!» Он, Мейсон, хохочет (потому что отец успевает его щекотать) и дрыгает ногами, но все равно дотягивается. Мама тоже смеется и говорит отцу: «Ченнинг (в памяти Мейсона мама всегда называет отца по имени и никогда «СиСи»), держи его крепче! Он сейчас вывернется у тебя!» Но руки у отца сильные, и из них так просто не вывернешься. Потом отец с матерью наряжают елку, а он, Мейсон, скачет вокруг них и снова хохочет, потому что его переполняют радость и любовь.

Он помнил себя четырехлетним. Тогда они первый раз с отцом пришли на этот базарчик. Половину дороги СиСи нес Мейсона на плечах. Когда они выбирали ель, отец снова поднял его на руки и предложил дотянуться до макушки. Дерево получилось высокое. Всю обратную дорогу Мейсону пришлось идти самому, поэтому, когда они пришли, он от усталости уснул прямо за обеденным столом. Родители сами нарядили елку. Но украсить верхушку они разбудили его. И он опять хохотал и дрыгался и чуть все не уронил.

На следующий год на Рождество Мейсон болел. Незадолго до этого уехала мама. Почти три месяца у него непрерывно что-нибудь болело: ухо, зубы, живот. Он даже ухитрился сломать руку именно тогда. Врач говорил СиСи, что мальчику нужна материнская любовь, и он сразу поправится. Но СиСи сказал (Мейсон очень хорошо запомнил эту его фразу, потому что не понял, что она означает): «У него нет выбора!». Елки в тот год не было. Зато отец пришел к нему ночью, веселый и такой похожий на себя прежнего. Он завернул температурящего Мейсона в одеяло, посадил его к себе на колени и, укачивая, говорил о том, что скоро все изменится, что жизнь наладится, что он, Мейсон, перестанет болеть, а он, СиСи, перестанет ненавидеть весь мир. И еще что-то о необыкновенной красоте и уме какой-то принцессы, о ее замечательной улыбке и нежном голосе, о ее чувстве юмора и роскошных ногах. И маленький Мейсон, засыпая, думал, что это отец говорит о маме.

А на следующее Рождество уже была София и был Ченнинг-младший.

Когда Мейсону исполнилось восемь, он предложил отцу не поднимать его на руках, а выбрать ёлку, до верхушки которой он бы достал сам. Так в доме появилась маленькая ёлка. Но с каждым годом она становилась все выше и выше.

Мейсону давно уже было не интересно ходить сюда. Он не верил, что Рождество может кардинально изменить его или чью бы то ни было жизнь. Он понимал, что Санта-Клауса не существует. Он знал, откуда утром под ёлкой появляются подарки.
Последние несколько лет с ними ходил Ченнинг. И Мейсон еще в прошлом году всерьез подумывал передать свою почетную обязанность брату, потому что Ченнинг просто обожал Рождество, как и все с ним связанное.
Перед самым выходом Мейсон подошел к СиСи и попросил взять с собой Ченнинга. На что СиСи рявкнул, чтобы он тоже не лез не в свое дело (София только что пыталась поговорить с ним на эту тему), и что если ему «…вдруг захочется узнать еще чье-нибудь мнение по поводу воспитания детей, то он сразу даст объявление в «Санта-Барбара-трибьюнс»! Незамедлительно! Все слышали?»

Настроение у Мейсона было настолько отвратительное, что он бы предпочел тоже остаться дома. Но фраза отца: «Ты хочешь оставить братьев и сестер без Рождества?» заставила его собраться. И вот теперь по дороге он размышлял, почему он всегда «должен», почему он не может «сделать чего хочу», почему ему так важно, что подумают и скажут о нем другие, особенно отец. Эта зависимость от чужого мнения угнетала.
А еще ему очень хотелось сказать отцу, что он не прав! «Да, и еще, отец… Ты – не прав!» В чем? Список прилагается. Иногда эта фраза снилась Мейсону. Во сне она произносилась легко и свободно. А в жизни он просто не мог ее сказать.

- Такое ощущение, что я веду тебя на казнь, - услышал Мейсон голос отца.
- Странно, что оно появилось у тебя только сейчас, - пробормотал мальчик себе под нос.
- Ты что-то сказал? Или мне послышалось?
- Послышалось.
- Мейсон, ты мне сейчас грубишь или это проявление твоего своеобразного чувства юмора?
- А ты выбери сам правильный ответ. Как обычно делаешь. Зачем спрашивать?
- Если ты хочешь со мной поссориться, то ты выбрал неправильное время, сынок. У меня сейчас очень хорошее настроение. И даже твой идиотский юмор не испортит его.
- Ну вот, ты уже выбрал ответ! А у меня сейчас, как раз очень плохое настроение, как раз, что бы поссориться! Почему ты …
- Мейсон, не ори! Люди оборачиваются. Лучше смотри под ноги. Если тебе повезет и ты доберешься до дома живым, в чем я уже начинаю сомневаться, то у нас будет очень серьезный разговор.
- А что ты мне сделаешь? Оставишь на Рождество без сладкого? Запрешь в комнате, как Ченнинга? Отправишь на каникулы в бойскаутский лагерь?
- Ты сейчас заткнешься, мальчик, и пойдешь быстро впереди меня. И не проронишь больше ни слова! Ты понял?
Мейсон стоял перед отцом красный от злости и молчал.
- Молодец! – отец довольно грубо развернул его за рукав куртки и придал направление тычком в спину.

Мейсон шел метрах в десяти впереди СиСи. Подняв плечи, засунув руки в карманы, он всем своим видом выражал обиду и протест.
СиСи вдруг с неприятным удивлением отметил, что сегодня, пожалуй, впервые Мейсон вступил в открытое противостояние с ним. Конечно им и раньше случалось расходиться во мнениях. Но авторитет отца был настолько высок у мальчика, что, как правило, после робкой попытки высказаться по тому или иному вопросу, он замолкал и делал вид, что соглашается. То, что произошло сейчас, было открытым бунтом. Причем не стихийным, со слезами и дерганьем, а подготовленным и обдуманным. Слова, сказанные сыном, явно не тянули на экспромт. Или все-таки тянули? Если он все это придумал только что, то у мальчика просто ораторский талант. Если же он сформулировал все заранее… Сколько времени у него копилась эта горечь? Да и откуда она?

Самое главное, что СиСи не видел никакой особой причины для демонстративного поведения сына. То, что он оставил Ченнинга под домашним арестом до ужина, было настолько смешно, по сравнению хотя бы с тем нагоняем, который получил сам Мейсон года два назад за подобный же поступок, что СиСи не рассматривал это даже в качестве повода для бунта.

И еще СиСи тоже как-то вдруг, неожиданно увидел, что перед ним идет не маленький мальчик, которого еще в прошлом году можно было, в случае необходимости, схватить за шкирку и тряхнуть как следует, в качестве последнего отцовского аргумента. Впереди шагал нескладный подросток. И ростом он уже всего на голову ниже отца. И во взгляде уже читается несогласие со всеми и во всем. И говорить он старается тихо и низко, что бы не дать случайно звонкого петуха. А смеется, напротив, громко и вызывающе, как будто специально обращая на себя внимание.

Куда девался вчерашний спокойный и рассудительный Мейсон, всегда согласный со взрослыми, поддерживающий строгую дисциплину среди младших во всем, что касалось послушания и уважения к родителям? СиСи решительно не мог дать себе ответа.

Конечно, с Мейсоном всегда было сложнее, чем с Ченнингом. Два старших сына СиСи были настолько разными, что проще было перечислить, чем они похожи. Оба были мальчики и оба были его сыновьями.
Ченнинг всегда веселый и ласковый. Он любит всех и с легкостью говорит родным об этом. Он быстро расстраивается, но так же быстро успокаивается. Слезы у него соседствуют со здоровым детским смехом. Неприятности, и свои, и чужие, мало трогают его, и уже через час он, как правило, и не вспоминает о них. С Ченнингом легко общаться, его легко воспитывать, его легко любить и баловать.
Другое дело Мейсон. Столько «неудобных» вопросов, сколько задавал раньше Мейсон, не задавали все дети СиСи вместе взятые. Если Мейсон говорит про кого-то или что-то «ненавижу», значит так оно и есть – никаких шуток. Если Мейсон говорит «люблю»… СиСи смог вспомнить, только один случай, когда сын сказал ему эти слова.

Они с Мейсоном ехали по трассе вдоль побережья, он куда-то торопился тогда. Неожиданно на повороте машину занесло, несколько раз крутануло и стащило в кювет. Удар получился не сильный, но СиСи был не пристегнут и, стукнувшись головой о руль, потерял сознание. Когда он начал приходить в себя, первое что он услышал, какой-то жалобный скулеж, словно щенку придавили лапу, и сквозь этот скулеж слова: «Папочка, пожалуйста, не умирай! Папочка, я так тебя люблю!» Сколько ему тогда было? Лет семь или восемь. Больше СиСи не слышал от него ничего подобного. Впрочем, и жалобного плача тоже.

И так было во всем. Если Ченнингу не хотелось что-то делать, то он об этом заявлял во всеуслышанье. Для того же, что бы Мейсон не сделал то, что ему сказали (не важно, нравится это ему или нет), должен случиться форс-мажор. Ченнинг берется сразу за десять дел и девять с половиной из них бросает не окончив. Мейсон всегда делает что-то одно но, будьте уверены, результат превзойдет все ожидания. Мейсон всегда и во всем хочет быть лучшим и прилагает к этому невероятные усилия. Ченнинг, напротив, добивается своих успехов случайно, и сам всегда искренне им радуется, «заражая» своей радостью окружающих.
Про Ченнинга можно сказать – «солнечный мальчик». Про Мейсона так не скажешь. СиСи даже не смог сразу придумать, как коротко охарактеризовать старшего сына. Ну, может быть «рыцарь печального образа». Хотя, конечно, он не совсем «печальный», но то, что «рыцарь», придумавший собственный Кодекс чести, и мучающий сам себя его исполнением, - это точно.

В это время они дошли до пункта назначения и СиСи отвлекся от своих размышлений.
Они походили по рядам, в поисках дерева попушистее. Вернее искал СиСи, а Мейсон тащился рядом с отсутствующим видом. Наконец отцу это надоело:
- Ты будешь выбирать?
- Выбирай сам, – бунт на корабле продолжался.
- Я думал, что мы уже все обсудили.
- А я так не думаю!
- Сынок, если я поговорил с тобой пять минут, как со взрослым человеком, это не означает, что теперь я буду терпеть все твои выходки.
- Но я же твои терплю.

То ли карты так легли, то ли звезды так встали, но сегодня положительно все выходки Мейсона сходили ему с рук. СиСи не хотелось воевать с сыном, тем более, что некоторую вину за собой он все же чувствовал. Поэтому, собрав терпение в кулак и удивляясь самому себе, СиСи махнул на ближайшее дерево:
- Эта!
Дерево, так неосмотрительно выбранное СиСи, было достаточно могучим. Почти 9 футов высотой, устрашающей длины ветви и толстый ствол.
- Мейсон, тебе знакомо выражение: промедление смерти подобно.
- Знакомо, - буркнул мальчик.
- Вот сейчас ты можешь на своей шкуре узнать, что оно означает. Быстро заткнулся. Быстро взялся за дерево. И быстро пошел домой!
Мейсон, не глядя на отца, вытащил руки из карманов, схватился за верхушку ели.

Некоторое время отец с сыном тянули дерево каждый в свою сторону. Потом СиСи догадался оглянуться и посмотреть, в чем причина, почему он не может сдвинуться с места. Мейсон в это время приналег. СиСи, как стоял в пол-оборота к сыну, так и заскользил вслед за деревом. Он для приличия помахал руками, пытаясь удержать равновесие, и рухнул прямо в лужу, ломая нижние ветви у ели. Мейсон испуганно оглянулся на шум и треск:
- Папа?
Не увидев на положенной высоте от земли лицо отца, он медленно опустил глаза… СиСи сидел в луже с самым независимым видом. Неожиданно его плечи затряслись от смеха, потом он затрясся уже весь, представив, как эта картина смотрится со стороны.
Мейсон, сначала испугавшись, смотрел на отца выпучив глаза, мысленно оценивая степень ущерба и меру наказания. Но поняв родительскую реакцию, заулыбался, тоже пытаясь сдержать рвущийся наружу истерический смех.
- Не каждый день в Санта-Барбаре увидишь миллионера валяющегося на дороге.
- Тебе помочь, пап?
- Будь добр! Не могу понять, почему тут так скользко? Я на что-то наступил?
СиСи, поднявшись, посмотрел на подошвы ботинок... и они с Мейсоном снова закатились в приступе гомерического хохота.
- Софии, пожалуйста, не ра-ра-рассказывай… Она этого не поймет!

Сообщение отредактировал Сэммис: Четверг, 26 мая 2011, 19:18:27

А ты не планируешь их показать и взрослыми... ? Хочется, чтоб этот фик не кончался.

ИЖЕН (Пятница, 24 декабря 2010, 19:32:08) писал:

А поскидаем потом все остальные мои фики сюда и будет продолжение))))))

Я его такими темпами пишу, что он еще долго не кончится))))