Уравнение счастья

Инола (Вторник, 21 декабря 2010, 20:24:56) писал:

Очень радует))))

Инола.... Желаю тебе вдохновения

Уже пишется вовсю, скоро-скоро будет. Спасибо!

МЫ БЫЛИ ВМЕСТЕ ВОСЕМЬ ДНЕЙ...
Автор Зельвин Горн

Мы были вместе восемь дней,|
Неделю с лишним.
Мы целовались средь огней,
Мы ели вишни.

Хлестали алое вино
Под птичьи трели,
Бросали камушки в окно
И песни пели.

Мы улыбались небесам,
А ночью - звездам.
Мы засыпали в три часа,
Вставали поздно.

Бежали наперегонки
По переулкам,
Жевали мы за две щеки
Сухую булку.

Лакали в шутку молоко,
Как два котенка.
Дышали гордо и легко,
Смеялись звонко.

Благодарю в который раз,
Тебя, Всевышний,
За то, что осчастливил нас
Неделей с лишним.


В фике побольше, но вроде подходит к основной идее фика

Спасибо! Чудесные стихи, мне очень понравилось. Особенно вот эти строчки:

Цитата

Почему-то очень живо представила ИР за этим занятием.

Часть 8.

Проснувшись однажды утром раньше обычного, Иден не обнаружила рядом Роберта. Подумав, что он решил прогуляться перед завтраком и скоро вернется, она спокойно занялась своими делами. Прошло больше часа, завтрак уже успел остыть, а Роберта все не было. Соскучившись, Иден пошла его искать.

Не найдя Роберта на берегу и уже начиная волноваться, Иден решила поспрашивать торговцев на маленьком рынке недалеко от дома в надежде, что кто-то мог его видеть. И действительно, девушка в цветочной лавке вспомнила, что рано утром хорошо одетый сеньор, похожий по описанию на Роберта, купил у нее букет цветов и направился в сторону местного кладбища.

Удивившись, Иден узнала у словоохотливой продавщицы дорогу и отправилась в указанном направлении.

На кладбище было тихо и прохладно, несмотря на жару. Иден нашла Роберта в самом дальнем углу под огромной цветущей магнолией. В глубокой задумчивости он сидел прямо на земле перед потрескавшейся от времени и почти заросшей травой могильной плитой.

«Daniele & Isabella Parisi» — с трудом разобрала Иден полустертую надпись, подойдя ближе.

Услышав шаги, Роберт вздрогнул и обернулся.

— Это твои родители? — тихо спросила Иден, садясь рядом и положив руку ему на плечо.

Роберт кивнул.
— Сегодня годовщина их смерти.

Они посидели немного молча.

— Я много лет здесь не был, — наконец нарушил тишину Роберт. — А в детстве часто приходил, когда мне было страшно или просто одиноко.
— Странно, — пробормотал он после паузы, глядя куда-то в сторону, — дети обычно боятся кладбищ, а мне почему-то нравилось бродить тут, разглядывать надписи, считать, кто сколько лет прожил. Меня это умиротворяло, здесь я чувствовал себя в безопасности.

Под порывом ветра магнолия шумно вздохнула и зашелестела ветвями, окатив сидящих дождем из душистых розовых лепестков.

Роберт с грустной улыбкой вытащил запутавшийся у Иден в волосах цветок.

— Тогда тоже цвела магнолия, — сказал он, пристально рассматривая лежащий на ладони бутон. — Все вокруг было розовым, и благоухало так, словно это не похороны, а свадьба. Я до сих пор ненавижу этот запах.

Роберт подул на цветок, и тот, подхваченный потоком воздуха, неспешно спланировал на землю.

— Может быть, поэтому мне все время казалось, что это какой-то нелепый розыгрыш. Что вот-вот кто-то крикнет «Сюрприз!», крышки гробов откроются, и окажется, что там никого нет. А потом из-за дерева со смехом выскочат мама и папа, живые и невредимые.

Его голос задрожал. Роберт отвернулся.

Иден погладила его по руке.
— Какие они были? Ты никогда про них не рассказывал. Наверное, они очень тебя любили.

— Наверное, хотя тогда я был уверен, что мой отец ненавидит меня. А я отвечал ему взаимностью. Он порол меня за малейшую провинность, за плохую оценку, сломанную игрушку, за то, что поздно пришел домой. Или просто так, без повода. Ему было все равно, за что пороть.

— А мама? — осторожно спросила Иден. — Она не пыталась ему помешать?

Роберт усмехнулся.

— А что она могла сделать? В ярости отец становился совершенно неуправляем, маме тоже часто от него доставалось.

— Зачем же она с ним жила? — Иден была возмущена, у нее в голове не укладывалось, как можно терпеть такое обращение.

Роберт посмотрел на нее с жалостью, как на неразумного ребенка.

— Тебе сложно понять, ты выросла в других условиях. Это в Америке есть законы о защите от домашнего насилия, психологи и кризисные центры. А здесь ей некуда было идти, без отца мы умерли бы с голоду.

— Неужели у нее не было никаких родственников?

— Были, но сомневаюсь, что они бы ей обрадовались, да еще со мной в придачу. Мама, как и я, еще ребенком осталась без родителей. Моя бабушка рано умерла от какой-то тропической лихорадки. А своего отца мама никогда не видела, он был американский дипломат, приехавший на Сиренос по делам на пару месяцев. У них с бабушкой завязался бурный роман, а когда она поняла, что беременна, было слишком поздно, он уже уехал, не оставив ни адреса, ни телефона.

После смерти бабушки маму из жалости взяли к себе в дом какие-то дальние родственники. Они держали ее вместо прислуги, попрекая каждым куском хлеба, и мечтали только об одном — поскорее от нее избавиться. И выдали замуж фактически за первого встречного, едва ей исполнилось шестнадцать. К несчастью, им оказался мой отец.

— Так она не любила его?

— Даже не знаю, — покачал головой Роберт, — возможно, смогла со временем полюбить по-своему. В любом случае, выбора у нее не было. Когда мама рассказала мне эту историю, я стал ненавидеть отца еще больше за то, что он испортил ей жизнь. Я считал, что она достойна лучшего, чем быть женой нищего рыбака.

Он замолчал, задумавшись, словно вспоминая что-то, потом продолжил:

— Мама была очень красивая и очень грустная, не помню, чтобы она когда-нибудь смеялась. Ее что-то тяготило все время, и, мне кажется, дело было не в бедности и даже не в отце. Как будто она знала что-то такое, чего не могла никому рассказать. А может быть, мне просто так казалось.

— А откуда твой отец? Паризи ведь не мексиканская фамилия? — Иден решила сменить тему, чтобы немного отвлечь Роберта от грустных мыслей о матери.

— Отец итальянец, он приехал сюда сразу после войны. В самой Италии в это время царила полная разруха после свержения Муссолини, а здесь отец надеялся за несколько лет заработать достаточно денег, чтобы вернуться в Италию и купить там участок земли. Затея была глупая, но он не хотел в этом признаться даже себе. Сколько себя помню, мы с матерью постоянно слышали, что надо еще немного потерпеть, и мы сможем все вместе уехать из этой дыры, хотя и я, и мама, да и сам отец прекрасно знали, что этого никогда не будет. Может быть, поэтому он и срывался, от безысходности. Этот остров стал для него тюрьмой. Жаль, что я это понял слишком поздно, только когда сам попал за решетку.

— И ты простил его? — вопрос Иден прозвучал как констатация факта.

— Двадцать пять лет назад после очередного избиения я поклялся, что никогда его не прощу, — Роберт устало откинул назад голову, закрывая глаза. — Если бы ты знала, как я хотел, чтобы он умер! Как отчаянно я молился, чтобы в один прекрасный день отец просто исчез с лица земли, растворился в воздухе. И кто бы мог подумать, — он с горечью рассмеялся, — Бог услышал мои молитвы! Вот уж и правда, бойтесь своих желаний, они имеют свойство сбываться. Этот урок я отлично усвоил.

— Ты считал себя виноватым в том, что случилось? — последние пару минут Иден никак не могла отделаться от ощущения дежавю. То, что Роберт рассказывал о своих чувствах к отцу, почему-то казалось очень знакомым.

— Считал поначалу, пока мне не объяснили, что люди рождаются и умирают вне зависимости от того, хотим мы этого или нет.

Роберт с силой потер виски ладонями.

— Знаешь, у отца была маленькая, запирающаяся на ключ шкатулка, которую нам с мамой строго-настрого запрещалось трогать. При нас он никогда ее не открывал. Я, конечно, сгорал от любопытства, страшно хотелось узнать, что там. Лет в шесть или семь кто-то рассказал мне сказку о Синей Бороде, и под впечатлением от нее я почему-то решил, что отец хранит в шкатулке отрезанные пальцы своих бывших жен.

Иден не смогла сдержать невольную улыбку.

— Да, сейчас об этом смешно вспоминать, — согласился Роберт, — но тогда я искренне верил, что все так и есть, и начал бояться отца еще больше. А когда стал чуть старше, то думал, что отец прячет там деньги, а нас с мамой заставляет жить впроголодь из жадности.

— А что там было на самом деле? Ты так и не узнал?

— Узнал, конечно. После похорон я вернулся домой и первым делом взломал эту чертову шкатулку, и к своему удивлению не нашел ни отрезанных пальцев, ни денег. Только самодельный, аккуратно склеенный из оберточной бумаги конверт. А в нем набор еще довоенных открыток с видами Италии и старую потрепанную фотографию семейной пары с тремя детьми — мальчик лет десяти и две совсем маленькие девочки. Приглядевшись, я узнал в мальчике отца, а из подписи на обороте понял, что на фото он с родителями и сестрами. Я очень удивился, потому что отец никогда не о них не рассказывал ни мне, ни маме. Несколько лет назад я был в Италии по делам и решил навести справки в надежде найти кого-то из родственников. Оказалось, что вся семья погибла при пожаре в самом начале войны. Ночью загорелся дом, и они задохнулись, даже не успев проснуться. А отца в этот момент по счастливой случайности не было дома.

— Потом я нашел еще кое-что, — Роберт судорожно сглотнул, — на самом дне конверта. Детский рисунок с надписью маминым почерком «Папе в день рождения от Робби». Я этого не помню, но, судя по дате на картинке, мне тогда было три года. Я нарисовал море, лодку и человечка с большой рыбой в руках.

— Твой отец хранил в этой шкатулке все самое дорогое, что у него было, — потрясенно прошептала Иден.— Он любил тебя, но боялся в этом признаться.

— И мне понадобилось двадцать с лишним лет, чтобы это, наконец, осознать, — констатировал Роберт. — Даже его смерти и того, что я обнаружил в шкатулке, оказалось недостаточно. Я все равно не мог заставить себя его простить. И только сейчас, благодаря тебе, я впервые в жизни думаю о нем без ненависти.

— Благодаря мне? — удивилась Иден, — а причем здесь я?

— Ты сделала меня по-настоящему счастливым, — Роберт наклонился и поцеловал ее в лоб, — и мне незачем больше цепляться за прошлое. Я понял, что все эти годы боялся расстаться со старыми обидами и намеренно подогревал их в себе, чтобы в моей жизни был хоть какой-то смысл. А теперь это больше не нужно, я могу с благодарностью отпустить прошлое и начать жить заново.

— Я жалею только об одном, — добавил он, вдруг снова став серьезным, — что отец никогда уже не вернется в свою Италию. Странно думать, что он уже не увидит, чего я смог добиться, и не сможет за меня порадоваться, не будет на старости лет читать газету в кресле-качалке и рассказывать внукам сказки. А больше всего меня мучает, что он так никогда и не узнает, как же я его … — Роберт не смог закончить, у него перехватило дыхание от подступающих слез.

Иден взяла его за плечи и легонько встряхнула.

— Он все знает, Роберт, — мягко сказала она, глядя ему в глаза, — он все знает, слышишь?

— Тогда на похоронах я даже плакать не мог, — прохрипел Роберт срывающимся голосом, сдерживаясь из последних сил, — слезы застревали в горле. И поклялся, что больше никогда не буду плакать.

Иден порывисто обняла его.

— По-моему, хватит с тебя клятв, — пробормотала она, кладя его голову себе на плечо и гладя его по волосам, — хватит…

Она крепко прижимала Роберта к себе, словно ребенка, качаясь из стороны в сторону и шепча ему на ухо какие-то ласковые глупости, а он все плакал и плакал, и никак не мог остановиться.

Стороннему наблюдателю эта сцена могла показаться, по меньшей мере, странной, — хрупкая девушка утешает взрослого рыдающего мужчину. Но сейчас в объятьях Иден плакал не жестокий бизнесмен Роберт Барр и даже не бедный островитянин Роберт Паризи. Это маленький десятилетний мальчик оплакивал своих умерших родителей.

Теперь Иден точно знала ответ на свой вопрос — он простил.

Сообщение отредактировал Инола: Понедельник, 10 сентября 2012, 10:08:38

В целом глава интересная в том плане, что Роберт наконец дал себе слабинку, но на мой взгляд не складывается здесь в мозайку то, что Роб никогда не говорил с ненавистью о своем отце, наоборот на Сиренос он делился с Иден своим горем. В линии с Флейм он вполне мог и наврать ей, чтобы его пожалели, но даже если это и так. Плохо представляю я Роберта, понявшего сей факт только потому что Иден подарила ему месяц любви Он должен был до этого дойти, как только увидел рисунок в шкатулке. Тогда он был еще ребенком, к тому же потом у него было счастье с Иден. Но почему именно в это время?
И еще один момент на моей взгляд лишний. Слишком много описаний про историю его родителей. ИМХО можно было бы обойтись парой предложений, потому что скучновато читать про людей, которых не знаешь и не видел в сериале
Понравилось описание магнолий, кладбища... В описаниях ты мастер
Жду продолжения. Чувствую, что конец близок

Мне глава очень понравилась.
Я не знаю, как бы это произошло на самом деле, и в какой момент Роберт проявил бы эмоции. Но то, что это ему было необходимо, это факт. На острове с Иден он уже начал отпускать себя, и оттаивать душой. И то, что произошло на кладбище, был лишь следующий закономерный шаг.
И хорошо, что Иден его понимает и сострадает, а не отстраняется и не циклится только на своих переживаниях, как это происходит в реале.

Существует мнение, что как только у настоящего мужчины появится непрошеная слеза, тут же его принадлежность сильному полу ставится под вопрос. Только женщины имеют право проявлять чувства подобным образом. А любое подобное проявление со стороны мужчин воспринимается как слабость и сопли.
А я считаю, что это говорит лишь о том, что этот мужчина всё ещё человек, а не андроид, и всё ещё способен на эмоции. А слезы - это проявление эмоций, если эмоции очень сильные - их не возможно стерпеть, вот тогда и слёзы проступают. Настоящие мужчины терпят, терпят до последнего! Поэтому и не плачут часто. Но иногда нет уже сил терпеть…
А если и бывают иногда слёзы - значит ещё есть сердце и душа. Только настоящие мужчины способны плакать, нет не ныть и не распускать нюни, а именно плакать.

Сообщение отредактировал Niro: Четверг, 05 мая 2011, 21:17:13

Niro (Воскресенье, 05 декабря 2010, 21:15:49) писал:

Я тоже не считаю зазорным, когда наступает последняя капля и мужчина может заплакать, это редко, но бывает. Мне непонятно почему в данный момент? Почему не в 79м? В 79м он тоже был счастлив, к тому же молод и знал про свой детский рисунок в шкатулочке. Почему тогда он не позволил себе это? Когда он рассказывал Иден о родителях в 79м в нем не было злости и ненависти, там была только горечь и сожаление о том, что он их потерял.

Niro, спасибо! Ты выразила как раз то, что я хотела сказать в этой части. Я тоже считаю, что Роберту это было нужно. Вообще, все, что мы собой представляем, идет из детства, из отношений с родителями. Человек, который не уважает своих родителей, какими бы они не были, никогда не сможет быть счастлив по-настоящему, поэтому я посчитала необходимым включить эту часть в свой фик. Мне нужно освободить и Роберта, и Иден от любых глубоко сидящих обид прошлого, так что Иден на очереди - готовьтесь к еще одной скучной главе

Иден П., тебе тоже спасибо за честность Я уважаю твое мнение, может быть, действительно получилось немного затянуто, но мне показалось, что отделаться парой предложений будет недостаточно. Возникли бы вопросы по фактическим данным, и общая правдоподобность пострадала бы.