Не забываем про отзывы!
***
Крис стоял посреди огромного зала, забитого людьми, как бочка сельдью, — не продохнешь. Крис видел тысячи устремленных на него глаз. Глазах читалось разное: восторг, изумление, ошарашенность, неверие и недоверие, усталое равнодушие, смирение — радостное и горькое, злость, обреченность, жгучий или же вялый интерес. Ох, какое разное читалось в глазах людей, все прошлые сутки вываливавшихся в несчастный две тысячи четвертый год из не менее несчастного тридцатого. А тех, которые обреченные, тех бы сразу отсеять...
Лица, обращенные к Крису, теперь не были привычно землистыми и больными от недоедания, переутомления, тяжелой окопно-барачной жизни. Людей подлатали, поддержали, подпитали энергией теперь уже валящиеся от усталости нынешние Светоносцы. Кого-то исцелили от ран, кому-то просто немножко помогли не свалиться в болезнь и немощь. Кого-то накормили, — впервые за долгие годы досыта, - и дали выспаться.
Теперь перед Крисом сидели в целом здоровые люди, бойцы, способные идти на войну хоть сию же минуту. А что у них творится в головах, так это бессмысленно даже пробовать разбираться — любой психиатр окажется в своей же психиатричке пациентом. Так вот, перед Крисом сидели и жадно ожидали от него слов две тысячи триста пятьдесят бойцов Сопротивления, людей, которых Крис вынужден будет в который раз отправить на смерть.
- Здравствуйте! - сказал Крис. Голос, многократно усиленный динамиками, покатился до самых дальних стен зала. - Прежде всего — я рад вас видеть. Всех. Кого-то я знаю и помню в лицо, кто-то знаком мне только по отчетам, только пофамильно. Вы все меня знаете. Ну, я надеюсь, - побежали по залу сдержанные смешки, - И вот мы с вами встретились, сидим здесь, в этом теплом чистом зале, — это хорошо, это означает, что мы все пока еще живы. Мы в две тысячи четвертом — и это, по меньшей мере, странно и необычно. Это означает, что сейчас еще многие из нас еще даже не появились на свет, но вот — сидим, - люди заулыбались. Даже те, в чьих глазах Крис видел напряжение и страх. - В две тысячи четвертом произошла катастрофа. Те, с км мы воевали, тоже здесь, угрожают жизням наших родителей, бабушек, дедушек... И это — плохо. Очень плохо. Если они победят здесь, то нас с вами не останется там. Они просто вычеркнут нас из реальности. И вы знаете, я в последнее время думаю, что жизнь, какая бы она ни была паршивая, всё же лучше смерти. Даже не смерти — несуществования, полного отсутствия. Ведь у нас с вами только последние годы были паршивыми, мы теряли близких, мы страдали, мы терпели лишения. Но мы жили. Ведь у нас было детство, мы ходили в школу, мы радовались и видели над собой чистое небо. Долгое время. Мы это небо помнили и помним. А потом случилось то, что случилось, но ведь мы не смирились и поднялись на борьбу, теперь уже ради чистого неба над головами наших будущих детей. Мы жили и мы боролись. А теперь у нас хотят забрать даже то немногое, что у нас было — нас самих. Что будем делать, ребята?
Зал загомонил. Негромко, смущенно. Белоснежные, идеальные стены подавляли людей, привыкших к грубым грязным доскам бараков.
- Так и?
Гомон поднялся выше.
- Пока вы думаете, я вам еще кое-что скажу. Это раньше, в тридцатом году, мы боролись за право отстроить руины заново и достойно оплакать погибших, а потом жить дальше. Разумеется, и это – уже немало, и все мы знаем цену. Здесь, в две тысячи четвертом, не только наши враги могут нас, но и мы можем их — вычеркнуть из будущего навсегда. Если только захотим, не будет ничего этого: не случится Переворота, не сгорят города, не погибнут наши родные. Исчезнут шрамы с наших тел и с нашей земли. В тридцатом году на карте стояло наше будущее, в две тысячи четвертом на карту поставлены наше настоящее заодно с нашим прошлым. Мы можем разом вычеркнуть из истории весь тот ужас.
Лица перед Крисом менялись — бледнели, краснели, разгорались азартом.
- Но! Я не буду скрывать! То, что я вам предлагаю, так же опасно, как и любой экс, любая акция. Вы можете погибнуть! Вас могут ранить и ваша боль будет вполне настоящей, из ваших жил потечет настоящая кровь. Мы солдаты, но мы из плоти и крови. Однако впервые я могу пообещать вам: ваша смерть здесь гарантирует вас счастливую жизнь там. Это раньше мы боролись за остатки жизней, а сейчас каждый из вас волен переписать свою судьбу заново. Это последний рывок перед финишем, а финиш уже близко, только руку протяни! Здесь вся мощь Верхнего Круга, усилия всех Светлых мира к нашим услугам, только потребуйте! Здесь мы можем — нет, должны, обязаны, обречены! - победить!
И тут зал взорвался. Люди вскакивали с мест, что-то говорили и выкрикивали, хлопали друг друга по плечам. Люди ожили и заново поверили. И, черт возьми, как им это было важно — поверить заново! Только сейчас, глядя на возбужденных и взбудораженных партизан, Крис сообразил, насколько безнадежной была обстановка в Сопротивлении в последние полгода, насколько все устали верить и боролись уже по инерции, потому, что когда-то давно решили бороться, а сейчас уже просто не могли жить иначе – отрезали все пути к отступлению. Да и не знали, как это — иначе.
- Ну что? Решили? - спросил Крис в микрофон. - Идем дальше? Последний рывок?
- Да! - ответил зал. - Да-да-даааа!Мы идем за тобой, командир!
Сквозь ослабевший ментальный щит потекли к Крису ручейки восторженной веры, и он сейчас не сумел бы ответить, хорошо это или плохо, и не зря ли он внушает всем этим людям готовность бороться дальше. Но это... бодрило!
- Ну, с этим решили, - улыбнулся Крис. Люди улыбались в ответ. - Только вот еще что. Я никого не держу и не принуждаю. Каждый из вас уже навоевал столько, что никаким нынешним ветеранам и не снилось. Любой из вас волен сказать «хватит, я больше не могу». Я пойму. Я обещаю, что вас обеспечат всем необходимым для жизни, что любого из вас защитят. Вам постараются помочь. Поэтому, если вы чувствуете, что этот бой — не ваш, вы можете встать и уйти. Никто не посмеет вас осудить. Слышите? Я не прощу себе, если погибнет кто-то, кто не хотел участвовать в этой борьбе. Пожалуйста, только решайтесь сейчас. Еще раз говорю — никто из сидящих здесь не осудит... ну же!
Люди посерьезнели. Сделалось очень тихо. Крис ждал. Люди сидели. Потом в дальнем ряду поднялся человек. Девушка. Встала, уткнувшись взглядом в пол, сказала:
- Я остаюсь на берегу. Я...
И прижала ладонь к большому животу.
Крис кивнул:
- Это правильно. Мы вправе рисковать своими жизнями, но не жизнями своих детей. Никто из нас не сумел бы принять такую жертву.
Девушка кивнула, так же смущаясь, выскользнула в дверной проем под улыбки и ободрения оставшихся. Поднялись еще две девушки — у этих признаки беременности только намечались. И был еще один парень, с нервным тиком и настолько заикающийся, что тут уж понятно — лучше до оружия беднягу не допускать. Крис, кстати, его вспомнил. Этого освободили из Казематов. Это тот, который раньше считал себя собакой.
Остальные сидели как сидели.
- Отлично. Но если кто-то еще передумает...В общем, так. Я тут набросал небольшой план... Место найдется всем. Мне нужны зельевары, пирокинетики, техники, пси-эмы, телепортисты, лекари. Вы привыкли работать в группах и мы будем работать так, как вы привыкли. Я хочу, чтобы сейчас мы разбились по номерам баз. Потом мы проведем перекличку и я начну объяснять, что от нас требуется...
Крис знал, что вынужден в который раз отправить этих людей на смерть. Но теперь он знал, что смерти не будут напрасными. Что победа — будет.
***
Уайет сидел на полу. Грязном холодном полу, подтянув колени и уткнувшись в них лицом. Крепко зажмурившись. Зажав руками уши.
Слезы всё равно просачивались, текли по щекам. Уай всё равно слышал.
Крис смеялся. Хохотал. Громко. Зубодробильно. Жутко так.
Потому что Крис был мертвый, а всё равно хохотал, сотрясая в хохоте свое мертвое тело.
Камера шесть на восемь, ледяной пол, грязь, страх.
И хохочущий Крис.
***
Пайпер Холливел улыбалась. Щеки у нее были мокрые, но она всё равно улыбалась, положив руку на изрядно увеличившийся за последний месяц живот. А что вы хотели, восьмой месяц пошёл. У Криса уже появились реснички… Он плавает во влажной мягкой темноте и ни о чем не волнуется. По крайней мере, Пайпер надеялась, что не волнуется. Ведь Пайпер же спокойна, спокойна… спокойна! И малышу тоже хорошо. Маленькому Крису хорошо.
- Ну что ты, милая, - бормотала Фиби. - Всё будет хорошо. Всё уладится.... когда-нибудь.
- Когда-нибудь... Да....Уладится... Но, Господи, как же я устала ждать! Как я устала...
- Дорогая, ну потерпи. Сколько ты уже терпела. А теперь всё решится. На настоящее и на будущее.
- Неужели ты не боишься? Совсем-совсем?
За окном стоял тихий, сонный осенний вечер. Серенькое небо уже темнело, по нему кругами ходили голубиные тени. Дождь моросил, но легонько и будто бы даже стесняясь. За окном, в отличие от души старшей ведьмы, было тихо и покойно. В душе Пайпер металась отчаянная буря. Выла раненым зверем.
- Боюсь, милая. Все боятся. Только я еще и верю. Нахожу в себе силы. Выпей молока и ложись. Тебе нужно больше отдыхать.
- Да-да... Но с ними всё будет в порядке, как ты думаешь?
- Милая... Я верю. Верь и ты.
Пайпер чувствовала себя уязвимой, слабой, словно бы разом лишенной кожи, полностью открытой миру. А мир - Пайпер давно уже знала, но теперь испугалась по-настоящему, - был страшен. Она подумала, что так чувствуют себя жены, проводившие на войну мужей и сыновей. Да она и была сейчас такой женой. Лео с Крисом ушли, сказав ждать и верить. И не вмешиваться. И не рисковать собой. Просто сидеть взаперти. И нечем помочь, и не у кого спросить новости.
- Спасибо. Что бы я без тебя делала…
- Уж нашла бы … Давай, ложись. Я согрею тебе молока.
Пайпер послушно кивнула. Походкой усталой утки поплелась к себе. Проходя мимо детской, услыхала, как Пейдж чисто и негромко поет вместо колыбельной:
...Поле тихо порастет быльем.
Месяц молча заглянет в окно.
Мягко-мягко, словно лапой кот,
Смерть дотронется чьего-то лба...
Господи, нашла, что петь. Опять подхватила от любимых рокеров. Сказать ей? Ладно, пусть...
Пайпер легла в постель, долго вертелась, пытаясь найти удобное положение и чувствуя, что как-то очень быстро отвыкла от пустой холодной постели. Фиби принесла молоко, щедро сдобренное медом и маковым соком. Проваливаясь в сон, Пайпер, думала, что она, слава Богу, пока еще жена и мать солдат. Только бы не стать вдовой...
Сообщение отредактировал Агни: Четверг, 24 ноября 2011, 17:06:46