Мэйсон и Мэри.
Глава 102 «Претензии Мэйсона».
Мэри сладко потянулась, медленно разомкнула, тяжелые спросонья, веки и обвела глазами комнату. Но, неприятное, с горьким привкусом вчерашней ссоры, подозрение подтвердилось, и женщина поняла, что Мэйсона уже нет ни в комнате, ни, тем более, - в кровати. Причем, - давно. И она это знала также точно, как и то, что ее страстное желание скорейшего, и безо всяких «но», примирения неосуществимо. Мэри, каким-то болезненно-обостренным, словно звериным, чутьем ощутила напряжение, что повисло в этой утренней, после ухода Мэйсона, комнате. Даже терпкая дымка мужского, и такого ею любимого, парфюма успела раствориться, оставив в воздухе лишь горькое послевкусие…
Она еще какое-то время пробыла в постели, бережно сохраняя нежное и такое ласково - обволакивающее тепло, а потом приподнялась и села на кровати. Тончайшие поцелуи зябкого холода, возникшие из ниоткуда, и ставшие теперь такими развязными, немного напугали ее, и Мэри подумала, что эти, последних дней, рассветы слишком холодны для мягкого калифорнийского климата. «Но, чему я удивляюсь?! Скоро Рождество. Неужели мы дожили до Рождества… вместе?! Как странно: это наше первое Рождество, когда мы по-настоящему вместе… Да уж, - по-настоящему», - Мэри грустно вздохнула и опустила свои босые замерзшие ноги на, такой же прохладный, пол.
Закутавшись в белоснежный и мягкий, словно ватный, халат она, не спеша, побрела на кухню, исполненная решимости воплотить свое тайное, и такое запретное сейчас желание – выпить немного черного кофе. Она знала, что ни врачи, ни даже сам Мэйсон, придирчиво следивший за выполнением любимой всех врачебных предписаний, не одобряют этого ее давнего пристрастия юности. И она, в общем-то, не пыталась с ними спорить, а уж тем более – нарушать хоть одно из этих священных правил девяти месяцев, но страстное желание одного лишь глубокого вдоха бархатным ароматом жареных кофейных зерен заставляло Мэри каждое утро воровато пробираться на кухню и вершить там свое «таинство». Она с наслаждением, которое мог испытать, в полной мере, лишь бывалый гурман, варила себе столь «священный» напиток, а потом делала один всего глоток и, скрипя сердцем, выливала эту черную вязкую жидкость, взамен наполняя свою горячую, еще пахнущую манящей горечью свежемолотого кофе, кружку молоком, и с вздохом выпивала содержимое. Уже до дна.
Но, самым забавным в этой ее тщательной конспирации, было то, что Мэри делала это всегда тайно. И, независимо от того, был ли Мэйсон еще дома и работал в своем кабинете на первом этаже, или давно уехал на работу, она всякий раз страшилась быть пойманной за руку. Вот и сегодня, спустившись со второго этажа и мягко ступая босыми ногами, вдоль южной стены у лестницы, прямиком на кухню, Мэри воровато озиралась. Она была просто уверена, что Мэйсона уже давно нет дома, но, по привычке, соблюдала осторожность и пробиралась к своему заветному глотку бодрящего напитка очень вкрадчиво.
- Мэри! – имя, произнесенное мужским голосом, столь неожиданно разрезавшим глухую тишину большого дома, прозвучало, как приговор. – Нам нужно поговорить…
- Мэ… Ох, Мэйсон, ты меня так напугал… Но, разве ты дома?
- Как видишь… Ты ждала кого-то другого?
- А я-то думала, что ты не ОБ ЭТОМ хочешь поговорить, - Мэри прямо посмотрела в любимое лицо и, почти с вызовом, продолжила. – Но, видимо, я ошибалась: у нас вчерашняя песня…
- Мы ее не закончили…
- Разумеется - нет, - Мэри упаковывала каждое слово в такую жесткую обертку сарказма, что Мэйсону уже начало казаться, что он, вероятно, прав в самых своих ужасных предположениях.
- А, ты всерьез считаешь, что у меня не должно было возникнуть никаких вопросов?
- Нет. Я так не считаю. Но, я считаю, что заслужила некоторое доверие… Вообще, - доверие…- Мэри прислонилась к стене и перекрестила на груди руки, красноречиво давая понять, что она совсем не намерена смаковать ни единой подробностью бурных событий прошлого вечера. – Видимо, - нет…
- Прости за то, что злюсь, но…
- Да, злишься…
- Но, Мэри, ты можешь меня понять…
- Я понимаю тебя, Мэйсон!
- Тогда, пойми и то, что я просто хочу во всем этом разобраться, - Мэйсон наморщил лоб и, впившись цепким, полным непроизнесенных вопросов и боли, взглядом в дорогие сердцу глаза, попытался прочесть в глубоком их малахите непроизнесенные ответы. – Просто, разобраться, Мэри.
- Но, что ты хочешь, чтобы я тебе объяснила?! Я тебе и вчера уже все сказала.
- Не очень внятно, Мэри. И, конечно, - не все…
- Послушай, если у тебя возникло желание как-то меня оскорбить или задеть… - Мэри резко отпрянула от стены, поплотнее запахнула халат и уже через пару мгновений перебралась в удобное кресло гостиной. - Что ж, считай, что у тебя это получилось…
- Я люблю тебя, Мэри, - Мэйсон, также поспешно и следом, преодолел небольшое пространство под лестницей и оказался в гостиной. – И я очень волнуюсь за тебя… Ты знаешь, - он подошел к злополучному камину и с, секунду подумав, мягко опустился на корточки рядом с НЕЙ. – Ты и ребенок, которого ты носишь – самая большая моя ценность в этой жизни, и я просто не могу относится к вашей безопасности столь беспечно…
- Но, дело ведь не только в безопасности. Верно, Мэйсон?
- Конечно, - нет…
- Почему ты ревнуешь меня к Эмилио?
- Почему?! Мэри, ты действительно не понимаешь… я не могу в это поверить…
- Ну, хорошо… Да, конечно, я все понимаю… Но, Мэйсон, это не должно тебя волновать. Я люблю тебя и только тебя…. И так было всегда… И так будет… - Мэри подалась вперед и с нежностью, что растопила бы все великие, и всех океанов, льды провела тонкими пальцами по его голове и, спутав пару темно-русых прядей, слегка взъерошила волосы. Мэйсон блаженно улыбнулся, и уже растворяясь в этих ее желанных ласках, сложил голову на гладкие, как шелк, колени, а потом поцеловал теплый живот. Именно так, как любила она и их крошечное, что внутри, ЧУДО.