Перейти к содержимому

Телесериал.com

***

Автор Gulya.
Последние сообщения

  • Авторизуйтесь для ответа в теме
Сообщений в теме: 2
#1
LenNik
LenNik
  • Автор темы
  • Магистр
  • PipPipPipPipPipPip
  • Группа: Супермодераторы
  • Регистрация: 20 Фев 2002, 14:33
  • Сообщений: 38519
  • Откуда: Москва
  • Пол:
* * *

Автор Gulya.


Сериал "Никита" - это множество, пробегающих перед глазами человеческих судеб: оперативников, центровиков, террористов, гражданских. Про кого-то мы знаем почти все, кто-то постоянно находится в тени. После "Исповеди" Елены - невесты, дочери и внучки, я решила взять на себя смелость заглянуть в душу к еще некоторым персонажам фильма. И задумала цикл рассказов "Жизнь Замечательных Людей". Что у меня получилось решать вам.

История 1. Кто она.

Вообще-то Медлин не мой персонаж. Но постоянно знакомясь с прекрасными работами Селены, я поймала себя на мысли, что думаю о Медлин, о том, какая она.
Сначала рождались только какие-то обрывки фраз: "Моя" Медлин это человек очень сильный - и духом, и телом...
Она была рождена для власти. Есть такие люди, но их единицы. Они сознательно зачеркивают все то, что может помешать их продвижению вперед. Честолюбие - вот что движет ими. И они сжигают за собой мосты, без сожаления.
...Медлин, Мадлен, Мэдди. Она не только умна и целенаправлена. Природа щедро одарила ее красотой, но красота ее не губительна и не болезненна для окружающих...
Ах, если б можно было заглянуть в ее файл. Хотя, что могут сказать сухие, скупые фразы о судьбе человека?
Что мы знаем о ней, кроме того, что она помощница Шефа, главный стратег и психолог Первого Отдела?
- Она жесткая, умная, воспитанная, утонченная.
Умеет предугадывать и предсказывать действия противника.
Любит цветы и...Шефа, хотя может быть всего лишь восхищается им, как подчиненная своим начальником.
Любит власть и умеет ею пользоваться.
Очаровательная женщина с хорошей фигурой и пышными темнокаштановыми волосами.
В одежде предпочитает деловые костюмы и черный цвет. Возможно, как дань моде, а может в качестве траура по жертвам, павшим в неравной борьбе с Отделом.
У нее больше врагов, чем друзей, но друзья ее могущественны.
У нее нет семьи, хотя когда-то был муж. Их брак нельзя было назвать счастливым, хотя она уважала своего супруга, испытывая к нему дружескую привязанность. В общем-то, он совершил неплохой поступок, пропав в один прекрасный день. То, что она изменяла ему, не мучило ее совесть, но после его исчезновения она замкнулась на работе и научилась извлекать пользу из своей одержимости.
У нее никогда не возникало комплексов, по поводу рода ее занятий. И на не шла туда, как на каторгу. Она считала свою работу такой же, как и все остальные, ничем не хуже. Да, может она немного тяжела - отнимает много времени, требует большой концентрации. Но кто-то же должен это делать. Так почему не она, тем более, что это ей удается.
Она сама отказалась от свободы. Возникает такое ощущение, что она сознательно пришла в Отдел. Может она корила себя за гибель сестры?
Ее сестра Сара! Она подрались из-за куклы. И, конечно, Медлин не сознательно толкнула ее с лестницы вниз. Она не желала ее смерти, хотя может и ненавидела ее всей своей душой в тот момент, может быть завидовала ее успехам и ревновала к ней своих родителей, особенно мать. Это они, взрослые, неправильно воспитывали девочек, хваля постоянно одну и делаю плохой другую. Сара была любимой, самой умной и послушной. Она дошла до третьего класса школы, оставаясь полной отличницей. Все давалось ей слишком легко, она шла по жизни играючи. А у Мэдди не складывалось с простой арифметикой. У нее были проблемы с таблицей умножения и она могла зараз принести в портфеле несколько двоек. Она была тихой, впечатлительной и доброй, но ее никто не замечал. Ее тыкали "носом в ошибки" и ставили постоянно в пример старшую сестру. После ее гибели жизнь стала просто мукой. Мать во всем винила Мэдди и ненавидела ее всей душой. Сара же приобрела статус ангела. Ее вещи запретилось трогать и переставлять, ее комнату заперли и никого туда не пускали. Мать проводил все дни в слезах, горюя о потере своей любимой дочери, а о младшей, другой, забыла.
Может Медлин была и не ее дочерью? Может они взяли ее из детского дома? Может она появилась на свет, зачатая без любви, в результате пьянки и насилия, как вечное свидетельство позора? И может от нее еще во чреве пытались избавиться, как от нежелательного младенца?
Так или иначе, время шло, Медлин росла. Сначала она превратилась из девочки с бантами в неуклюжего долговязого подростка, которую ужастно смущали платья открывающие коленки, и которая испугалась, что умирает, когда у нее начались месячные. Она посвящала все свое свободное время книгам и многое из них подчерпнула. Она почти "глотала" их и по ним училась жизни. Потом у нее появилась старшая подруга, которая многое смогла ей объснить. А ее муж однажды вечером аккуратно и умело сделал ее женщиной.
Она поступила в институт на факультет права. Она прекрасно училась, была одной из лучших студенток и окончила курс с красным дипломом. Она хотела заменить свою сестру и стала самой умной, усердной и внимательной. То, что не получалось у ее товарищей, Мэдди могла решить, чуть-чуть напрягая память и волю. Именно эти качества позволили ее сделать из себя то, что она сделала. Сначала она заставила себя стать прилежной, потом желанной.
Многие молодые люди искали с ней встреч, старательно поджидали с букетами у подъезда, посылали глупые записки через третьих лиц, искали общих знакомых. Она знала это, о многом догадывалась, многое видела. Но оставалась глуха и равнодушна ко всем этим попыткам. Она изучала психологию, любила детективы и фантастику.
Однажды ей предложили легкий способ заработать. Недалеко от института жил фотограф. Все снятое он продавал в бульварные журналы и платил девочкам-натурщицам. У Медлин было красивое тело. Фотограф как раз искал новое лицо, новую музу, неиспорченную городской суетой и наркотиками. Задумчивая Медлин идеально подходила ему. Когда он увидел ее в первый раз, недобрый огонек мелькнул в его глазах. Работа еще не была закончена, а он уже начал приставать к своей модели. Медлин не была стыдлива или целомудренна, но фотограф был ей неприятен и почти антипатичен. Идти на близость она не собиралась. Она и на съемки-то согласилась только из-за материальных затруднений. Но фотограф был настойчив. И Медлин убила его. Хладнокровно вонзила ему ножницы в живот. От сильного внутреннего кровотечения он скончался на месте.
Ее поймали и судили. Она не отрицала своей вины и получила заслуженное наказание. А потом попала в Белую Комнату. Невысокая женщина с удлиненным лицом и пронзительным взглядом карих глаз рассматривала ее через потайное стекло. Новенькая не билась в истерике, не была похожа на испуганную или задерганную молодку. Она держалась уверенно и с достоинством.
-Ею движет любопытство, - догадалась женщина. - Она не похожа на других. Ей потребуется обучение. И, со временем...она подойдет нам, - решила она и направилась к своей подопечной.


История 2. Отставка.
другу посвящается.


"Мы не подходим друг-другу" - эта фраза просто застряла у нее в голове, отогнав все остальные мысли. Она все еще слышала его спокойный голос, выговаривающий это. Она пыталась спрятаться от воспоминаний, забыть о них хотя бы на время, но они, как сумашедшие, снова всплывали в ее опустевшей голове. Все падало из ослабевших рук, а перед глазами кружилось, как в тумане.
"Мы не подходим друг-другу. Мы слишком разные.", - говорил он.
"Противоположности сходятся", - хотелось крикнуть ей в ответ, но она не смела, наталкиваясь на еще более пустой, холоднее обычного взгляд. Это был взгляд равнодушного человека, или скорее взгляд человека, который смотрит на пустую стенку - безо всяких эмоций. И потому, давясь слезами, она молчала, ощущая каждой клеточкой тела, как мало значит в его жизни, как рушатся ее мечты, как она несчастна.
"Мы не подходим друг другу. Никогда не подходили", - повторяла она про себя.
Но зачем же тогда она бесконечно терзала себя? Эти слова кромсали ее сердце, ей было больно. Она любила его. С самой первой минуты, сам тембр его волшебного голоса, с первого взгляда и неловкого прикосновения. Она поняла, что всю свою жизнь ждала именно его. И это единственный раз, когда жизнь ей улыбнулась.
После этого было неважно, чем она занимается - убивает или судит, расследует или доносит, унижает или унижается. Было важно быть рядом. Ей было нужно чувствовать его запах, смешанный с одеколоном и сигаретами, видеть его глаза, волосы, руки.
Стрелять ее учил Вальтер, управляться с компьютером Беркофф, Медлин старалась привить ей приличные манеры, а Шеф вбить основы дисциплинарных навыков. У нее не было друзей, не было дома, не было семьи. Она плохо помнила свое детство. И только образ его, Майкла, как бога, постоянно стоял перед ее глазами, как пример для подражания. К нему, недостижимому, она стремилась. Привлечь его внимание, отличиться от остальных стало ее главной задачей.
Она была слабой и забитой, как зверек, но агрессивной, когда кто-то нападал или хотел отобрать то, что принадлежало ей. Майкл принадлежал ей. Он был ее мужчина. А теперь он говорил о подходящести.
"Ты не подходишь мне" - вот как следовало говорить на самом деле. Чем же я не такая?
Она придирчиво рассматривала себя в зеркало - круглое лицо, черные глаза, брови, вздернутый нос, короткие волосы. Она обрезала их, а ведь раньше у нее были чудные косы. Но косы это для слюнтяев и маменькиных дочек - в армии им не место.
Интересно, понравилась бы я ему с косами? Хотя какая разница? - "Мы не подходим друг другу" - сказал он. Не подходим,..не будем,..никогда - какое страшное слово! От него было холодно,..холодно,..холодно! Она уронила голову на руки и задумалась.
Было тихо. Удивительно тихо. Она привыкла к одиночеству и отсутствию людей, но в тот вечер тишина была просто могильная. Не было ветра в листве, не скрипели половицы под ногами при ходьбе, не звенел телефон.
Она прошла к окну, задернула шторы и открыла газовые конфорки. Так холодно, - подумала она, - надо согреться. Она опять вернулась к столу и снова уронила голову на руки. "Мы не подходим друг другу...не подходим... не подходим", - продолжала слышать она.
На столе высилась гора немытой посуды. В углах притаились паутинки. Мухи лениво перебегали по объедкам.


Мой удел не может быть иным:


Тот, чьих губ не суждено коснуться


Я всегда к нему буду тянуться


И всегда бежать буду за ним.



Едва ли взор его падет.


Он не одарит мигом страстным.


И будет идолом прекрасным,


Который жертв невинных ждет.



В ущербных сумерках пустыни


В руках неведомой звезды


Увядшим запахом богини


И в том же свете простоты


Я отойду в иные дали


Так не узнав победы вкуса.


От жалоб все моих устали,


Но я же полюбила труса...


Ее вытащили с того света. Буквально вырвали из рук смерти. Она не знала зачем и не представляла, кто тот герой, которому теперь она была обязана жизнью. Ей хотелось думать, что это Майкл. Она надеялась, что это он, т.к. только так он мог загладить свою вину. Но даже если это был не Майкл и ему все так же было наплевать на нее, она не могла выкинуть его из своего сердца, не могла заставить себя ненавидеть его. Или, например, причинить боль. У нее и в мыслях этого не было. Сам образ его, казалось, влился в нее, смешался с кровью и закрепился навеки.
"Эх, надо было застрелиться, - думала она лежа на больничной койке. - "Никто бы не успел, а она избавилась бы от всех своих несчастий".
Ее никто не посещал, кроме медсестры. Потом ее выписали и все началось по-старому. Часами лежа в бездействии она пыталась вспомнить своих родных в маленькой деревне на севере Италии, отца, мать и пятерых детей мал-мала меньше, сидящих за одним плохо отструганным столом и хлебающих суп из мисок. Она хотела почувствовать к ним что-то близкое и родное, но не ощущала в себе ничего. Старый угрюмый отец, который частенько напивался и бил мать, постоянно без работы, постоянно в плохом настроении. Серая как мышь мать - безропотная и погребенная под постоянными заботами о доме, муже и детях. И дети - ее братья и сестры - лупившие и щипавшие ее, с которыми она дралась, лягалась, кусалась и толкалась. Они не были дружны, а она не могла позволить дать себя в обиду. Вискана-чертовка, звали ее за глаза.
Переподготовка была недолгой. Ее поручили не Майклу, а другому парню - Крису. Влюбиться в Криса было невозможно. Он всем своим видом не располагал к этому. Криса можно было только терпеть. Правда, он пытался пару разиков к ней подъезжать и даже ворковал что-то насчет Майкла и его вседозволенности, но ее ершистые угрозы сразу отбили у него все желания.
Все мысли Висканы сейчас были сосредоточены на Майкле. У него появилась другая подопечная и он пестовал ее как младенца. Его заботы о ней так отличались от его свинского отношения к Вискане, что злоба поневоле овладевала ее сердцем. Сам вид этой новенькой блондинки бесил ее до ужаса.


История 3. Оbsessed. D.F.

Лиза была единственно реальной женщиной в моей жизни. Странно слышать такое от взрослого мужчины, но я не боюсь быть смешным, когда говорю, что Лиза нужна мне. Она придавала смысл моей никчемной жизни.
Нельзя позволять женщинам брать над собой верх, или чувствовать свое превосходство. Потому, вероятно, она никогда не подозревала мою страсть. У нее было мое покровительство, мои заботы, мои деньги. А разве этого не достаточно?

Мы познакомились в один дождливый осенний вечер. Поэт, вероятно, в таких случаях, затянул бы долгую песнь про романтический свет фонарей и светофоров, разноцветные листья, падающие вместе с блестящими каплями дождя на капот машины и так далее, и тому подобное. Но я просто скажу, что уже начало темнеть. А вечер был действительно очень неплохой, во всяком случае, пока.
Я неспешно ехал на своем сером фольсвагене по Иера Одос. Дождь был мне нипочем. Дворники работали исправно, стряхивая всю влагу с лобового стекла.
Иногда я посматривал по сторонам, равнодушно взирая на мокнущих и зябнущих пешеходов. Вот одна пешеходочка отделилась от общей толпы и шагнула на мостовую. Она шагала прямо на красный свет, прикрываясь зонтиком в жуткий цветочек. Может она ничего не замечала, задумавшись, может кинулась под колеса специально. Но я тоже хорош - затормозить не успел. В дождь с этим всегда проблема. А мне еще ни разу не попадались такие бестолковые девчонки. В общем, удар был еще тот! Когда через секунду ее не оказалось перед моей машиной, я даже подумал, что перегрузился и зрение стало подводить меня. Ветер отнес ее зонт немного вперед по дороге, и, выскочив из фольсвагена, я увидел ее под моей машиной. Надо было срочно что-то предпринять, чтобы не создавать пробок и избежать уже начавшихся идиотских криков и причитаний. У меня не было времени на обдумывание ситуации. Мне удалось прощупать у нее пульс. Тогда я схватил ее в охапку и помчался в ближайшую больницу.
Не знаю, какая судьба отправила меня к ней на следующий день. Купил цветов, апельсинов и появился в палате. Уверял себя, что должен быть уверен, что она не обратилась в полицию.
Пострадавшая оказалась очень миленькой, моя Лиза! Правда бледная, но в теле, как раз в моем вкусе. Из тугих косиц выбивались непослушные рыжие пряди. Карие с золотистым ободком, чем-то напоминающие "тигровый глаз", круглые глаза грустные, как у побитой собаки.
Она соообщила мне, что была немного не в себе. У нее умер отец и она была в прострации от горя, так что полностью осознает свою вину и не думает заявлять. Конечно же, на тот момент мне уже было все равно, сделает она это чертово заявление или нет, бояться не было смысла. Врачи сказали мне, что у нее небольшая гематома от удара и анемия, которую хорошо бы подлечить. Я потребовал, чтобы они сделали все необходимое для этой девушки, я оплачу любые расходы.

Я приходил в больницу еще пару раз и очнулся только под звуки свадебного вальса, когда обнаружил, что танцую, сжимая молодую жену в своих объятиях.
Я мог содержать семью. У меня никогда не было проблем с деньгами. Моя профессия позволяла мне многое. Я начинал шестеркой. И быстро пошел в гору, так как всегда умел слушать и видеть. Мне в руки попала "Книга". Я немного откорректировал ее и стал недоступен. Купил дом, нанял охрану. Я мог позволить себе заниматься самыми интересными делами. Работа стала для меня удовольствием. Только за последний год я блестяще справился с десятью заказными убийствами. Я был молод, преуспевающ, и, конечно, проблем с женщинами не возникало. Однако они все не годились мне в жены. Только увидев Лизу, я переменил свое решение.

В ту ночь, когда она впервые стала принадлежать мне, милая, она так боялась меня, напрерывно дрожала и была совершенно неопытна. Сколько раз мне потом хотелось почувствовать то же, что в ту ночь. Но я доставлял удовольствие, получал свою долю, однако это было далеко от тех пьянящих ощущений.
Когда гости позволили нам удалиться в спальню, я помог расстегнуть ей платье из атласа цвета слоновой кости, рукава, юбка и вырез которого были отделаны кремовым кружевом. Я сам его выбирал, потому что оно зазывающе открывало шею, руки и плечи, а Лиза была похожа на маленькую королеву с букетиком глициний в руках и веточкой глицинии в короне рыжих волос.
Пока она переодевалась, я, как послушный мальчик, отправился в ванную. Я не собирался бросаться на нее как какое-то животное, пока, во всяком случае. В душе старался поменьше думать о ее горячем ждущем теле в прозрачной ночной сорочке и о том, как трещат искры, когда она расчесывает свои волосы, и против воли будят желание зарыться лицом в копну этой рыжизны.
Возвращаясь в комнату замечаю, как она непроизвольно зажмуривается, увидев меня дефилирующим в одном полотенце на поясе. Подхожу к окну, выглядываю вниз, прислушиваюсь к шуму гостей. Я норочно тяну время, предлагая ей обвыкнуться с обстановкой. Тяжелым взглядом обвожу комнатенку. Единственное, что невозможно пропустить - кровать. Снова захлопываю окошко, неспеша скидываю полотенце на пол и лезу под одеяло. Кровать прогинается подо мной, а она от страха почти не дышит.
-Лиза!
Стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно нежнее, но чувствую себя волком, уговаривающим ягненка. Наклоняюсь к ней чуть ближе. Ее волосы разметались по подушке и она такая красивая. Тут же сообщаю ей это. Протягиваю руку и, накручивая ее волос на свой палец, стараюсь вести посторонний разговор. Невзначай касаюсь щеки. Она такая мягкая!
Стал медленно целовать ее пальцы, один за другим. Потом кончиком языка провел по ладони и выше по запястью, до того места, где бьется голубая жилка.
-Ты позволишь мне любить тебя, Лиза?
Она не ответила, лишь кивнула.
Я стал ласкать ее губы дразнящими прикосновениями и покусываниями. Они раскрылись мне навстречу. Руки скользнули к груди, она словно замерла. Во врямя моих манипуляций сначала всхлипнула, но потом слегка застонала. Расшнуровываю ее рубашку и спускаю немного вниз. В неясном свете комнаты ее кожа блестит как золотистый персик. Поцелуями ласкаю ее плечи, одновременно стягивая ночную сорочку ниже, сковавая тем самым ее руки. От вида ее роскошной груди, чувствую, как кровь начинает сильнее бурлить в жилах. Помню, как поднял ее и уложил на подушки повыше. Мои ноздри уже трепетали от страсти, а руки слегка дрожали. А когда я сжал пальцами затвердевший сосок, Лиза выгнула спину и вскрикнула. Я посмотрел на нее потемневшими глазами, зная, что могу одним движением сорвать с нее одежду и зарыться в благословенную теплоту ее тела. Улыбнувшись ей с каким-то голодным блеском в глазах, поймал взгляд ее широко открытых от непонимания и страха глаз. Она может быть очень и очень страстной. Надо сдержать обороты, что толку изнасиловать и напугать ее до полусмерти. Ей должно так понравиться, чтобы она хотела этого не меньше меня, думаю, пряча разгоряченное лицо у нее на груди.
Я знаю, она ощущает на коже мое дыхание, чувствует, как подрагивают мышцы от сдерживаемого желания и благодарна, что я медлю ради нее. Хочется сказать с теплотой, но выходит какой-то хрип.
-Я хочу видеть и ласкать тебя всю.
Она не сопротивляется, кажется ей нравится то, что я делаю. Медленно сдираю с нее рубашку до конца. Теперь она совсем обнажена. Любуюсь ее лицом и телом, вдыхаю аромат волос. Покрываю всю поцелуями. Руки медленно скользят по телу, успокаивая и вместе с тем возбуждая, поощряя ее на ответные ласки. Слова перемежаются с нежными поцелуями в грудь, живот, пупок, а потом все ниже и ниже. Вздохнув и чуть шевельнувшись, она развела колени. Когда я вошел в нее, подалась навстречу в слепом ритме. Потом мои движения убыстрились и, наконец, ее грудь исторгла крик. В нем было и удивление, и облегчение.

Я сторонник мнения, что не надо бояться прикладывать руки к жене. Во-первых, здорово прочищает мозги, да и служит, иногда, неплохой эротической стимуляцией.
Лиза всегда была послушной и старательной, но я не мог доверять ей, как самому себе. Неизвестно, что может родиться в голове хорошенькой женщины. Однако подозрения мои ни разу не подтвердились. Она оставалась мне верна.
Первые серьезные сомнения возникли у меня с появлением нового человека в доме.
Возвращаюсь после операции Казакуса. А эта паршивка стоит как чужая в отдалении и лыбится.
-Ну, ты собираешься изображать радость по поводу моего возвращения домой? - звучит немного грубо, но могла бы и сама догадаться, что я соскучился и одной улыбки мне недостаточно. Сам притягиваю ее к себе и целую. Но она почему-то отталкивает меня и кажется чрезвычайно смущенной. Кого я, собственно, должен стыдиться в моем доме? Ну, не эту же блондиночку, которая здесь только для того, чтобы отрабатывать мои деньги. Я-то ее не приглашал, это Лизина самостоятельность.
Ладно, раз так, пусть объяснит, почему ленится. У меня глаз наметан и эта, так называемая Никита, мне сразу не понравилась. За две недели моего отсутствия она успела здорово проникнуться доверием Лизы. Даже мне так не удалось. Жена ни капли не изменилась, а они напару плетут мне какие-то истории про ее упорные занятия спортом.
Я так зол, что даже слезы, мелькнувшие в очаровательных глазках моей супруги, не могут остудить мой пыл.

Теперь всем надо проветриться. Эти двое отправляются на прогулку. А я развлекаюсь беседой с Френком Торном, пока моя благоверная болтается неизвестно где в течение полутора часов.
Настроение все же прекрасное. Казакусы оказались настолько непроходимыми тупицами, что наняли меня отомстить за смерть их сыночка.
Смеюсь, а на сердце как-то неспокойно. В холле слышны голоса, так и есть - появились. Взглядываю на часы над каминной полкой - почти восемь. Уверяют, что все это время бегали. Трудно поверить!
-Вы должны быть мокрые, как мыши.
Они явно что-то скрывают. Лиза молча опускает глаза, но зато выступает Никита.
Да, язычок у нее еще тот. Будь у меня побольше времени, да желание связываться с персоналом, живо бы припер ее к стенке и заставил бы, крича от восторга, выдать мне тайны почище, чем на исповеди у падре.
Ничего сложного: Подлавливаю ее и втаскиваю в кабинет. Захлопываю за собой дверь, толкая ее к стене. Она озадачена, испугана, задает вопросы, пока я, обернувшись, медленно подхожу. Упираюсь ладонями в стену по обе стороны от ее головы, не давая ей двинуться с места. В ее низком голосе появляется хрипотца, признак страсти, которая распаляет, не оставляя сил сдерживаться. Делаю шаг вперед, прижимаясь к ней всем телом. Она пытается отодвинуться, но сзади по-прежнему стена и некуда деваться. А тела так близко, словно слились воедино. Она может кричать, но никто не придет к ней на помощь. Тогда она расслабляется. Я усмехаюсь. Чуть наклонив голову, прижимаюсь к ней губами. Вопреки ее ожиданиям поцелуй легкий и нежный. Обвожу языком ее губы, она замирает боясь шевельнуться. Снова с бесконечной нежностью провожу языком по ее губам, пока они не раскрылись. Нежно шепчу: Да, милая, так. Проникаю языком внутрь ее рта. Это дразнит и она начинает робко отвечать мне. С трудом отгоняю странные мысли. Что за глупости? Пора вернуться на землю.

Перед уходом прошу Торна проследить за ними в следующий раз. Не верится что-то мне в длительность этих пробежек.
Через пару дней совершенно неожиданно мне предоставляется возможность воплотить свои желания наяву. После окончания занятия Лиза отправляется в душ, а Никита, направляясь к выходу, проходит мимо моего кабинета. Заманиваю ее в комнату. Она недолго соображает. Подавив крик возмущения и страха, готовый вырваться из груди, пытается бежать. Я, стоя за ее спиной, резко обернувшись, преграждаю ей дорогу и, схватив обеими руками, безжалостно стискиваю в объятиях. Она пытается вырваться, но я держу ее слишком крепко. Тогда она ударяет меня локтем в живот, чертыхаюсь, но сжимаю ее еще крепче. Она продолжает биться и, неожиданно наклонившись, впивается зубами мне в руку. Теперь я отбрасываю все попытки сохранить самообладание и, схватив ее за волосы, дергаю пару раз так, что искры летят из глаз. С трудом сдерживаюсь, чтобы не отлупить ее по щекам. Но сдавливаю ее руки и так резко завожу назад, что она вскрикивает от боли. Отлично! Одной рукой скованы запястья, другой обхватив за шею прижимаю к себе. Теперь она затихла. И тут я слышу голос Лизы, зовущий меня в коридоре. Нельзя позволить, чтобы она застала меня с этой. Отпускаю Никиту и подталкиваю ее к дверям. Она оборачивается. На ее лице усмешка, а голубые глаза метают молнии, потемнев от гнева. В этом есть что-то дьявольское. Но это мне даже нравится - есть с кем помериться силой, хотя как женщина она вряд ли устроит меня - так тоща, что и подержать не за что.

И снова они отправляются на прогулку, не отпросившись. Я спокоен, как никогда. Френк умеет сесть на хвост. И потому, когда ко мне заявляется полиция сообщить о его смерти, я удивлен. Очень странно, что несчастный случай настиг его именно теперь. Две машины сляпали его в лепешку, оставив мокрое место. Что он делал на окраине города? Я ведь не посылал его туда. Все очень странно. Меня мучают подозрения, а вдруг Френк был предателем и работал на кого-то другого. Он ведь многое знал! Нет, что-то не сходится.
В гостинной уже горит свет, когда появляется Лиза. Она хочет прошмыгнуть в свою комнату, но я останавливаю ее. Надо удостовериться, что с ней все в порядке.
-Ты ведь знаешь, как я беспокоюсь за тебя, Лиза?
Она так же огорошена новостью о смерти Френка.

Однажды ночью просыпаюсь со странным ощущением. Накануне Лиза отказалась от близости, сказавшись на головную боль. Но я могу лежать рядом и сжимать ее в своих объятиях. Засыпаю не сразу, секс лучшее снотворное для меня, а проснувшись не нахожу ее рядом. Постель не успела остыть. Мне так нужно прижаться к ней. А вдруг ей стало неважно? Смотрю на часы - почти четыре утра. Такая рань! А вдруг она беременна? Конечно! Но я не хочу ребенка сейчас. Он может здорово помешать мне. Хотя, я слышал, после беременности женщины становятся еще более темпераментными в постели. И потом у меня родится наследник. Новый Феннинг. Конечно, это будет мальчик. Лежу, мечтательно запрокинув руки за голову. Но Лизы что-то давно нет. Может она в ванной? Вскакиваю, пораженный внезапной мыслью. Ее там нет. Охранник тоже ничего не знает. Не хочется верить. Взбегаю на второй этаж, захожу в офис и шарю по углам. Так и есть - она была здесь. Боль, пронзившая меня, настолько сильна, что я закрываю глаза, не желая верить. Нет, только не Лиза, только не она. Моя Лиза не способна на это.
Я не помню, как беру этот бирюзовый пояс от халата и спускаюсь вниз. Она пугается, когда я почти вырастаю перед ней. Начинаю спокойно:
-Любопытно, что ты делала в офисе?
Но голос неожиданно срывается в крик:
-Разве я не говорил, чтобы ты никогда не ходила наверх?
Она продолжает бормотать какие-то оправдания. Среди прочего произносит имя Никиты, это так ненавистное мне имя.
Злость, боль и ненависть рвутся наружу и находят выход в ударах. Я стегаю ее поясом, потом отбрасываю его так, словно он жжет мне руки и начинаю бить по рукам, по голове, по лицу. Она кричит, умоляя меня остановиться. Но я не слышу ее. Ее голос словно проходит через какую-то пелену. И я с трудом сдерживаю желание кинуть ее на пол, или столкнуть со ступенек и пинать ногами, молотить по бесчувственному телу. Но, стоп! Я же мужик, в конце-концов. К чему лишние эмоции? Она и так уже отстрадалась. Может она и не виновата вовсе, и действительно делала эту проклятую зарядку.

Утром меня преследует какой-то неприятный привкус во рту. С остервенением лупя Лизу я, кажется, прикусил себе язык или губу до крови. А может это угрызения совети? День начался совершенно неважно. Завтрак не лезет в горло. Лиза сидит рядом в темных очках страшно отстраненная. Мне хочется приласкать ее, попросить прощения. Я знаю, что вел себя как скотина вчера.
Поднимаюсь в офис - надо заняться делами, которые не терпят отлагательств. Наверное, я немного не в себе из-за смерти Френка. Может обратиться к психиатру? Прозвеневший телефонный звонок известил меня о пропаже "Книги" из сейфов банка Монтань. Но как это возможно?
Пока я напрягаю голосовые связки, в доме поднимается переполох. Внутренняя охрана докладывает, что кто-то штурмует мой дом. Первые мысли, конечно же, о Лизе. Но без толку посылать осла за капустой, его можно прождать до страшного суда. Выбираюсь из кабинета, захватив некоторые документы и оружие - пригодится. Половину дома заволокло дымом от динамитных шашек. Немудрено, что моих людей отстреливают как зайцев, здесь чувствуется рука профессионала. Интересно, кому я особенно потревожил больную мозоль?
Молюсь только, чтобы Лиза забилась в угол где-то неподалеку и мне не пришлось бы тратить на ее поиски лишние минуты. Но нет, видно удача отвернулась от меня. У дверей мне преграждает дорогу вооруженная Никита. Как же она мне неприятна! Но почему моя жена выглядывает из-за ее плеча?
Стараюсь выиграть время, отшучиваюсь, однако, и так ясно, что мне труба. Боже, за что ты меня наказал? Помнит, стерва, наш неудачный опыт. Может потому и отыгрывается на мне сейчас, отрабатывая удары. Не понимаю, почему я не могу ответить ей. Все дело в Лизе, которая смотрит на меня какими-то чужими глазами.

А теперь, о нет, она хватает пушку и наставляет ее на меня. Не может быть! Она хочет убить меня, она меня ненавидит.
Моя Лиза, моя робкая овечка решилась на такой шаг. Неужели я так мало ее знаю?
Два бугая уволакивают то, что осталось от моей телесной оболочки. Но я жив, я вернусь, во что бы то ни стало. У нас с Лизой осталось еще слишком много неразрешенных вопросов. Я не собираюсь покидать ее теперь, когда в ней открылась совсем новая грань ее характера.

Не годится показывать женщине всю силу своих чувств. Но это - страсть, одержимость, болезнь. Лиза- единственная, кто нужна мне в этой жизни. Я вернусь и мы будем вместе, навсегда.
 

#2
LenNik
LenNik
  • Автор темы
  • Магистр
  • PipPipPipPipPipPip
  • Группа: Супермодераторы
  • Регистрация: 20 Фев 2002, 14:33
  • Сообщений: 38519
  • Откуда: Москва
  • Пол:
История 4. Вторая исповедь.

еще одно сочинение - претендент на эротику.

-Исповедуйте меня, святой отец, ибо грешна я.
-В чем грех твой, исповедуйся.
-Я давно не была в церкви и сожительствую без брака.
-Ты католичка?
-Да, отец мой. Там, откуда я родом, распространена не католическая вера, но большую часть своей сознательной жизни я провела в Европе и воспитана как истинная католичка. Мой муж был католиком и мы венчались в церкви.
-Значит ты живешь не с ним?
-Он умер, отец. Мой брак нельзя было назвать счастливым. Мой муж редко бывал дома. Он постоянно отсутствовал по делам своей фирмы. Я часто видела на его теле следы ушибов и травм. Иногда мне даже казалось, что где-то там у него есть другая женщина.
-Казалось? Значит ты не уверена?
-Я старалась гнать от себя эти мысли. Мой муж был таинственным человеком. Но я, обученная на опыте своей матери, старалась не заострять на этом внимание. В конце-концов это могло быть всего лишь плодом моей расстроеной фантазии.
-Это напоминает мне позицию страуса, прячущего голову в песок.
-Я тоже себя ругала. Но когда он появлялся дома, все подозрения исчезали. Он очень любил меня и нашего мальчика. Он всегда говорил, что я сделала ему самый роскошный подарок его жизни - родила ему сына, создала очаг, которого он был лишен с детства. Но в то же время он никогда не обременял меня своими делами, потому что я в них совершенно не разбиралась. Мы не всегда, ...хм, отец вы понимаете?...Мы редко занимались любовью. И в такие дни, когда я чувствовала себя крайне одинокой, я все чаще задумывалась: а замужем ли я, мужняя ли я жена?
-А ты не думала спросить у него. Поехать к нему на работу. Сделать что-нибудь?
-Нет, я боялась. Понимаете, он обвенчался со мной тайно. Никто в целом свете не знал, что я - его жена. У него очень серьезная работа и в его контракте стоит пункт, запрещающий ему супружеские отношения. Т.е. в каком-то смысле он стал клятвопреступником, ради нашей любви. И, чтобы не причинить ему вреда я молчала, уговаривая себя, что раз он пошел на такой шаг, значит это самое большое доказательство его любви.
-Я понимаю. Но сомнения все же оставались. Ладно, так что же произошло? Он болел?
-Нет, он был совершенно здоров. Его убили, святой отец. Убили прямо на моих глазах.
-Бедная моя! Бог послал тебе серьезное испытание.
-Да. Я очень любила его. Его невозможно было не любить. Он был самым близким человеком мне на земле и его потерю я переживала очень глубоко. Долгое время я была в совершенной прострации. Мое состояние было настолько близкое помешательству, что моя подруга, Лайла, посоветовала мне отослать ребенка к его пробабушке в Румынию. А мне, хотя бы на время, переехать к ней в Париж. А потом я встретила его, Роберта.
Женщина замолкла и глубже зашла в тень исповедальни.

-Едешь?
-Да
Вхожу в полутемное здание, на цыпочках пробегаю мимо спящего сторожа и открываю дверь в нужную комнату. Она чуть слышно скрипит и ты оборачиваешься от экрана, встречаясь со мной взглядом. Мы оба знаем, зачем я пришла. Оттолкнушись на кресле с колесиками, ты отъезжаешь от компьютера и протягиваешь вперед руки. Я нарочно подхожу ближе очень медленно. Ты терпелив, ждешь, улыбаясь в ответ, но резко дергаешь к себе, когда расстояние между нами расcчитывается сантиметрами. Я падаю к тебе на колени. Расстояние сокращается до минимума, когда наши губы одновременно сталкиваются в поцелуе.
-Привет!
-Привет!- снова здороваемся мы.
-Я скучала - шепчу я куда-то тебе в шею, чуть ерзая на коленях, чтобы удобнее усесться. Твои руки обнимают меня, прижимают к себе.
-Как тебе удалось ускользнуть из дома? - спрашиваешь ты, вглядываясь в лицо.
-Отпросилась, - смеюсь я.
-Правда? - твои руки ласкают мои волосы, губы скользят по шее, плечам.
-Угу - я прижимаюсь к тебе ближе. - Между прочим, я замерзла. На улице ночь.
-Да, я заметил. Ты что так приехала?
На мне лишь закрытый купальник цвета змеиной кожи в облипку.
-Нет, конечно. Я кинула пиджак где-то на одном из стульев в твоем офисе.
-Не густо вообще-то.
-Послушай, - несколько раздраженно я пытаюсь вскочить с твоих колен, - Если не нравится, я могу уйти.
Но твои руки держат меня очень крепко и не собираются отпускать.
-Куда? - ты снова сажаешь меня на колени - На улице это несколько эксцентрично, а для меня ты слишком укутана.
-Да? - я довольно хихикаю.
-Скоро тебе будет так тепло, что ты зажаришься - шепчешь ты мне.
С этим трудно не согласиться. Извинения приняты и я с блаженством, наконец-то, запускаю руки в твои волосы. Я просто-таки мурлыкаю от твоих прикосновений и поцелуев. Я уже не понимаю, где находятся твои руки и губы, все мое тело начинает гореть от сладких предчувствий, кожа пылает от твоей близости.
-Пора снять оболочку, - загадочно произносишь ты.
-Давай, но учти, что она поддается только при применении зубов.
-Ты думаешь этим испугать меня?
Дурачась и хихикая мы общими усилиями спускаем мой купальник до пояса. Теперь моя грудь, плечи и спина полностью открыты для твоих взоров и нежностей.
-Эй-эй, подожди, - чуть отталкиваю я тебя. - Теперь твоя очередь раздеваться.
Так как ты не выражаешь бурного протеста, я быстренько расстегиваю пуговицы твоей рубашки. Провожу ребром ладоней по шее и груди, вытягивая ее из брюк. Теперь мои губы изучают твое лицо и шею. А когда два тела прижимаются друг к другу так трудно оторваться от твоего рта.
Я чуть раздвигаю ноги и твоя рука соскальзывает с колена внутрь моего купальника.
Дольше тянуть не имеет смысла. Мы избавляемся от остатков одежды. Я разворачиваюсь на твоих коленях лицом к тебе и через пару минут мы вместе оказываемся на вершине блаженства.
Когда все закончено мы все еще не можем расстаться.
-Согрелась? - интересуешься ты.
-Конечно. Я бы осталась еще, но дома хватяться, честно.
-Да, у меня тут тоже кой-какая работка.
-Угу.
Оперативно одеваемся. Ты подаешь мне пиджак и обнимаешь сзади.
-Все хорошо? - помогая одеть его.
-Да, - выдыхаю я. - И мне совсем не хочется уезжать, но надо.
-Вовсе нет.
-Да. Я же знаю.
Мы целуемся.
Потом ты сажаешь меня на такси, называешь адрес.
-До завтра?
Я посылаю тебе воздушный поцелуй. И машина уводит меня в темноту.
-Ты еще здесь? - интересуется сторож, протирая заспанные глаза.
-Да, скоро пойду. Хотел покурить. - посмеиваясь, ты возвращаешься в здание.
Мы расстаемся в ожидании следующего свидания. Мои щеки все еще горят от твоих прикосновений, а в голове все еще звучит твой голос, произносящий мое имя и шепчущий мне интимные нежности. Я знаю, что люблю тебя и это так вдохновляет.

На следующий день выйти не получилось. А еще через два дня ты совершенно неожиданно возникаешь на моем пороге. Шок еще не прошел, а ты уже увлекаешь меня в спальню и падаешь вместе со мной на кровать.
Наши губы, наши тела снова находят друг друга и пламя любви вырывается наружу.

Ты стоишь у окна, завернутый по пояс в мою простыню и выпускаешь задумчивые клубы дыма. Я сижу на постели, тоже укутанная в простыню и изучаю твою спину.
Интересно, о чем ты думаешь?
Хочется подойти сзади, провести пальцем по позвоночнику, сжать руками плечи, прочувствовать губами каждый бугорок, каждую впадинку. Ласкающими движениями водить по тебе кончиком пальцев, чувствуя дрожь кожи в ответ.
Но из постели выходить лень.
-Э-эй! - подаю я голос. - Не хочешь вернуться в кровать?
Ты гасишь окурок в пепельнице и подходишь ко мне. Под музыку Мишель Леграна из фильма "Мужчина и женщина" ложишься рядом и привлекаешь меня к себе.
-Скажи, что ты хочешь? - слышу я твой возбуждающий шепот.
И тут мне, как девчонке, приходит мысль пройтись, насладиться своим счастьем и поделиться им с окружающими.
Мы гуляем по бульвару, стоим на набережной, смотря вниз на воду, кормим чаек. Ты постоянно обнимаешь меня за плечи. С тобой мне так тепло и покойно. Ты покупаешь мне цветы. На шумной улице ты опускаешь руки и просто идешь рядом. Я пугливо хватаю тебя за локоть, словно ты можешь потеряться. Ты молчишь до обидного.
-Ты так холоден, - сообщаю я вслух.
-Ты так думаешь?
Ты, смеясь, увлекаешь меня в какой-то полутемный подъезд. И буквально вжимаешь в стену своим телом. Я даже чувствую биение твоего сердца, так близки наши тела. Ты начинаешь покрывать меня поцелуями. Губы, язык, руки бесконечно ласковы и требовательны. Я с трудом заставляю себя вернуться к действительности. Во-первых, подъезд не самое идеальное место для любви. В любой момент могут появиться соседи, а трение об побеленную стену здорово портит мой кожаный пиджак.
Я расцепляю наши с тобой и букетом объятия.
-Знаешь, я где-то смотрела, что цветы - это символ вагины.
Ты насмешливо сдвигаешь брови.
-То есть, когда парень дарит девушке цветы - это знак того, что она его интересует не только в духовном, но и в физическом плане.
-Так и есть. - ты снова прикасаешься губами к моим волосам.
-Слушай, - совершенно внезапно отпрянув, сообщаешь ты мне. - Мне кажется, мы любим друг друга, зачем скрываться и ставить какие-то препятствия, когда мы можем просто сойтись и жить вместе.
-Но у меня сын.
-Отлично, вот и познакомь меня с ним.

-Я пришла за советом, падре. Помогите мне.
-Я уже стар, слишком стар, чтобы давать советы. Церковь не вмешивается в дела мирян, если это не затрагивает лично ее интересов. Что пугает тебя?
-Я боюсь, вы правы. Боюсь допустить ошибку. Боюсь, что неправильно веду себя. Боюсь, что нарушаю память мужа. Боюсь собственного счастья.
-Боже милостивый, сколько страха! Твой муж умер, ты неповинна в его смерти. Мертвым нет дела до живых. Поставь свечу за упокой его души и живи с миром. А размеры счастья вряд ли измеримы. Прислушайся к своему сердцу, своим желаниям. Если он любит тебя, а ты любишь его, почему бы вам не стать семьей? Твоему сыну нужен отец, а тебе муж и хозяин в доме. Ты сама должна сделать выбор: быть тебе с ним или нет.

Женщина вышла из церкви и спускалась по лестницам вниз, когда ее кто-то окликнул:
-Елена! - из-за стены вышел невысокий молодой человек.
-Бобби? - женщина выглядела удивленной. - Ты здесь?
-Да. Я беспокоился. Все окей?
-Да- ответила она.
Он обнял ее и две обнимающиеся фигуры пошли вдоль дороги, вскоре превратившись в одну еле видную точку на горизонте.


История 5. В поисках счастья.


Молодая респектабельная женщина прошла за конторку. Села за стол, подписала несколько бумаг и задумалась. Неизвестно, какие мысли одолевали ее. Внезапно она порывисто выхватила чистый лист бумаги и начала торопливо заполнять его:

Дорогой Боже! Пишу тебе это письмо, потому что не знаю, к кому еще обратиться. Подскажи мне, как сделать так, чтобы ты услышал меня и помог. Неужели, я настолько плохой человек, что ты лишил меня счастья?
Я никогда не жаловалась: ни, когда ты отнял у меня родителей, оставив без гроша за душой, ни, когда ты подложил Дэвида на моем пути, буквально вынудив меня выйти за него замуж. А иначе, какое будущее ждало меня - бедность церковной крысы?
Я отдала свои мечты, свое тело и свою душу на растерзание грубому животному. Дэвид не воспринимал меня всерьез. Я была для него дурочкой, как впрочем и для всех. Он владел мной как собственностью. И за все время нашей недолгой семейной жизни не добился ничего более, чем безумного страха с моей стороны. Никогда не забуду ту первую ночь, когда я стала его женой, так она была ужасна. Я вытерпела столько боли, столько позора. Столько слез я пролила в свою подушку - не сосчитать. Потом, позже я приноровилась к его ритму, его привычкам. Старалась угождать ему и подхалимничать, тогда можно было, незаметно юркнув под одеяло, сделать вид, что спишь.
Однако не он, а Майкл окончательно сломал мою жизнь.
О, Майкл! Когда я вспоминаю его, слезы сами собой начинают капать у меня из глаз. Он познакомился со мной, единственно ради того, чтобы достать Дэвида. Какая же я была дура, что поверила ему, что полюбила его. Ничего бы не произошло, если бы я рассказала мужу о нашей встрече. Но мы так и не стали близки, я имею ввиду духовно, за время нашего брака, потому ничего и не вышло.
Боже, я отдала бы, наверное, половину жизни, чтобы снова повстречать этого человека на своем пути. Моя месть была бы ужасна. Дэвид был скотиной, но он хотя бы не притворялся. А Майкл лгал. Он лгал мне с самого начала, с первого вздоха, взгляда, улыбки, рукопожатия. Лгал, когда целовал, лгал, когда занимался любовью, лгал, когда говорил, что любит и хочет, чтобы я была с ним. Это так жестоко, что ничто не может его оправдать.
Великий Боже! Если не моими руками, сделай это сам. Накажи его. Заставь его корчиться от болезней и лить горючие слезы. Сделай так, чтобы он не знал покоя в этой жизни и умерев не нашел его. Отними у него любимых. Заставь его сердце кровоточить и болеть, а самого его гореть в адовых муках.
Я знаю, что христианам не позволяется посылать проклятия на врагов своих, но сделай исключение и я вечно буду твоей рабой.
Ах, если бы можно было все изменить. И наша любовь не закончилась бы так печально. Майкл не появился бы с оружием в моем доме, а Никита не стала бы моей соперницей и разлучницей.
Он должен был сказать мне правду. Хотя бы позвонить на прощание.
Ах, Майкл! Когда ты не звонишь, жизнь останавливается, причем не на самом лучшем мгновении. Мне не хочется никого слушать, ничего видеть, ни с кем разговаривать. Возникает одно желание - уйти, спрятаться от света под одеялом, чтобы не проникал ни воздух, ни шум и забыться тяжелым сном. Но как можно выдрать тебя из своих мыслей? Они даже во сне не оставляют меня....
Я так глупа. Я пишу сейчас эти строки и думаю, что если бы Он появился на пороге моего офиса. Сказал бы, что соскучился и хочет все вернуть. На минутку мне даже показалось, что зеркало отразило мне два наших профиля. Я увидела его у своих колен. Его руки, его губы, склоненную голову с шевелюрой, которую я прижимаю к своему животу.
Сколько часов я провела вжавшись в кресло в углу комнаты? Мое тело трясло, как в лихорадке, щеки горели. Я прослушивала запись, раз за разом прощаясь с твоим голосом, не вслушиваясь в смысл слов, я непонимающе смотрела на чек и пыталась разглядеть в конверте еще что-то. Может твои глаза, твои поцелуи , твою любовь?
Я не могла поверить, я не хотела смириться. Но у меня не было выбора. Они не оставили мне его. Бежать, бежать - стало моей единственной мыслью. Спрятаться так, чтобы никто не нашел. Я переезжала из штата в штат, я сменила имя, я стала другим человеком. Но мое сердце также желало любви и мести, оно все еще...

Женщина не успела дописать фразу. Она держала ручку в перепачканных чернилами пальцах, когда услышала негромкий стук в дверь:
-Мисс, - молодой, огромный как шкаф, парень прошел к хозяйке за стеклянную перегородку. - Какой-то ненормальный хочет поговорить с вами. Он сказал, что его зовут Майкл.


История 6. Три цветные полоски.


Я - негр. Может в этом вся моя беда. В Библии написано, что все люди равны перед богом. Я не знаю, может там, наверху, они и расхаживают в одинаковых белых балахонах, но здесь черный - это цвет грязи.
Я был влюблен в чудесную женщину, белую. Но цвет ее кожи не имел для меня тогда значения. Нам было хорошо вместе. И мне было все равно, что думают об этом окружающие.
А потом, однажды, я нашел ее в своей квартире задушенную, изнасилованную, да еще с множеством ножевых ранений по всему телу. Вызвал полицию. А они, недолго думая, обвинили во всем меня. Типа, она погуливала на стороне, а я явился как-то пораньше и сыграл этакого Отелло.
Кто способен за зверство? - Конечно негр. Как-будто мало на белом свете белых придурков, или маньяков из мулатов и косоглазых. Я - не расист и всегда считал Америку великой страной, где такие пережитки как этот, давно канули в прошлое. Ну, грубо же нападать на улице на мирного индуса, если по радио объявили, что какой-то из его сограждан серьезно провинился перед законом.
Я не сталкивался с Большим Законом лбом об лоб, не приходилось. Этот первый и единственный раз оказался для меня роковым. Какая-то гнида додумалась подсунуть все необходимые улики.
В общем, меня приговорили, как за особо тяжкое. Хотели дать вышку, но передумали почему-то.
Про жизнь в тюрьме - отдельный разговор. Здесь орудует целая мафия, и тоже все по цвету кожи разгруппировались в компании. Если ты сидишь за столом с "чужими", значит ты - подлипала и тебя опустят. Я - мужик крупный, потому ко мне с "неприличными" предложениями не подходили. Пришлось постараться. Один неудачно упал, разбив себе голову о стену, с другим помогло разобраться вовремя подкинутое перо. Я не горжусь этим, но меня больше не трогали. Был, правда, большой шум, особенно выходил из себя начальник охраны, тот еще сукин сын. Срок , конечно, прибавили.
А так, в тюряге было даже неплохо. На каменоломни нас не гоняли, наоборот, библиотека, спортзал - все чин-чинарем. Еда была не очень, но я не привередливый. В общем, я был в совсем неплохой форме, когда меня забирали.
Женщина ходила ко мне одна. Сначала я думал - монашка на путь истинный наставляет. Она и точно, наставляла, но не монашка была, а просто добрая душа. За все время нашего общения она умудрилась вытрясти из меня мысли о ненависти и мести. Ты, говорит, этим ей все равно не помощник, ее не вернешь. А то, что скот тот по свету гуляет, так ему бог - судья, нечего из себя Рембо строить. И очень была Линда, так ее звали, на Дани мою похожа - ростом, цветом волос... Я когда глаза закрывал, мог сразу же ее представить. Понимал, конечно, что не тот человек, но так приятно было, словно и не умирала она.
Не очень хорошая история с ней вышла, оплошался я. Линда, оказывается, ко мне неравнодушна была. Приходит она как-то в коротеньком мини-платьи все усыпанном блестками, модное видно самое, прическу себе сделала, накрасилась, как на первое свидание, и пришла. Поговорили мы немного о том-о сем и вдруг она мне - бряк, сообщает что любит меня страшно, ждать готова, аж до страшного суда, и ребенка от меня хочет. А сама уже отвернулась и раздеваться начинает. Я, конечно, не мальчик и сидел уже не первый месяц, так что истосковаться успел по женскому-то теплу. Но понял, вдруг, что нечестно это будет. Я ведь до сих пор Даниэлу люблю погибшую. В общем, высказал я ей это скороговоркой, а сам отворачивался, чтобы соблазна меньше было. А Линда как услышала, плакать начала. Потом собрала свои вещи и тихо, так, ушла . Больше не приходила . Плохо я с ней поступил, сам знаю. Только однолюб я, видно, этим и могу оправдаться.
Тюремный психиатр просил меня нарисовать что-нибудь, выразить себя на бумаге, как он сказал. Подмывало послать его подальше, но я загнал это желание поглубже и начернтил ему пару полосок, пусть радуется.: черную - я, белую - Даниэла и синяя волнистая - Линда, так объяснил этому очкарику. Он себе что-то долго-долго записывал в книжечку. Потом через сутки, буквально, пришли ко мне в камеру какие-то люди. были бы в халатах, сказала бы в психушку везут, но они в черном были. Руки в наручники, в шею укол - а очнулся в комнате какой-то Все вокруг белое, ни одного окошечка. Точно, думаю, в психушке. Потом мужик появился какой-то. Долго всматривался в лицо мое. Думал, наверное, раз псих, чего же не бросаюсь. А я то ли от лекарства ихнего не отошел, то ли тоска навалислась. Нет, думаю, обойдетесь без развлечений. Выслушал его почти не мигая, что я, конечно, паскуда редкая, а мне шанс второй дается, если на правительство соглашусь работать. Желание жизни во мне еще было велико, иначе я бы в камере себя после Даниэлы порешил, но не нравились мне эти условия что-то.
В общем, я поломался немного перед этим типом. Но как дверь за ним снова захлопнулась подумал, что выбор у меня не больно велик - или на покой меня или соглашаюсь. Опять-таки, может еще шанс сбежать возникнет, чего же его упускать. Хотя, думаю, вдруг бог именно этот путь для меня изначально подготовил. Говорила же Линда, все давно распланировано, и мы лишь орудия его. Ладно, договорились.
Встаю с койки и, в два прыжка очутившись перед дверь, начинаю в нее колошматить:
-Эй, есть кто-нибудь? Открывайте!

 

#3
LenNik
LenNik
  • Автор темы
  • Магистр
  • PipPipPipPipPipPip
  • Группа: Супермодераторы
  • Регистрация: 20 Фев 2002, 14:33
  • Сообщений: 38519
  • Откуда: Москва
  • Пол:
История 7. И невозможно просто сказать "прощай".

Я никогда не считала себя красавицей. У меня просто не было таких данных. Я - обладательница мелких черт лица, маленького роста, спортивной фигуры. Туда, где ценятся длинные ножки и льняные кудри, например в шоу-бизнесс, дорога была мне заказана.
Но я не дура. Никогда дурой не была. И потому, осознав свою некоролевскую внешность, решила, что пробьюсь в жизни иной дорожкой.
Я была упряма и трудностей не существовало для меня. Я старалась не идти по трупам, но, если бы мне попался этот труп-заграждение, я прошла бы его. Конечно, истина не далась мне слишком легко. Вначале были и тычки, и паденья.
Мой первый парень, Джулио... я была влюблена, как безумная. Никогда не могла понять, почему так неравнодушна к вниманию мужчин. Вначале оно льстило мне, после требовалось как воздух, при всем том, что я не кокетка и не пустозвонка. Он бросил меня в один прекрасный день со всеми моими достоинствами, плюсами и достижениями. И я лишний раз убедилась, что любовь - это фальшь и лицемерие.
Джулио любил мои волосы. Он постоянно восхищался ими, даже сам причесывал. Вырвав его из сердца, я постриглась, очень коротко и перекрасилась в жуткий рыжий цвет. Первое время мне было плохо, как только я смотрелась в зеркало, но потом пообвыклась. Во-первых, приучалась пореже заглядывать в пудренницу. И потом, это было броско, это отвечало моему стилю, моему имиджу.
Что у меня за имидж, можете спросить. - Может снежной королевы, а может высокомерного пацана. Да, я прекрасно знала, кто я и чего стою. Людей, которые были ниже меня по статусу и интеллекту я не ценила, но и не задевала, других - пока меня не задевали. Общение, вообще, не было для меня необходимостью. Я вполне обходилась без птичек, кошечек и цветочков. Мне хватало книг, компьютера и работы. Мне нравилась моя работа и не собиралась делать вид, что ненавижу ее.
А Майкла возненавидела. Почему я решила его убить? Это решение пришло само - уничтожить, поквитаться, вырвать его из жизни, также как раньше я вырвала из своего сердца неверного Джулио.
Снова и снова прокручиваю в памяти нашу первую встречу и почти мимолетный роман.
Операция по поимке Ханса Корды - сумашедшего генетика - с треском провалилась. Оперативники не уложились по времени и миссия пострадала. Обычная ситуация где бы то ни было, но не в Первом Отделе. Если взялся с чем-то работать, делай это так, чтобы не было потом стыдно смотреть в глаза коллегам, если будет чем смотреть, конечно.
Итак, они возвращаются и я выхожу им навстречу. Меня только что перевели из Азиатского Отдела с наилучшими рекомендациями и я знаю это. Я знаю также, что совершенно права, когда указываю Майклу, этому красивому зеленоглазому мужчине, который чуть ли не шипит, выслушивая меня, на его ошибки. В тактике не было проколов, прокол - это они.
Мне плевать, что я не слишком хорошо, с ссоры, начинаю свои рабочие дни здесь. Это деловые люди, это военная организация, и здесь не до всяких "сюсю-мусю". Я сразу ставлю все точки над "и". Надо сразу показывать свои возможности. Потом на это может не хватить времени.
Этап следующий. Шеф отправляет меня в миссию, чтобы я попрактиковалась. все они уверены, что я испугаюсь и "проколюсь". Они ошибаются. Все проходит как по нотам. Я- БЕ*ЗУП*РЕЧ*НА. Это знаю я, это начинают понимать они.
Майкл! Он так и ходит вокруг меня. И все же он мне нравится. И как он может не нравиться? Он очень и очень видный. Но я запрещаю себе думать о нем. Это не очень хорошая идея. Я не хожу на свидания и тем более с оперативниками. Но как же он настойчив! Он ходит кругами. Он смешной и его обаянию трудно противостоять. В конце-концов, что будет, если выпить чашечку кофе с коллегой? Ведь он коллега, хоть и симпатичный, но не более.
А потом та вечеринка у Глассера. Он не говорил мне длинных, как мое вечернее платье, комплиментов. Мы просто танцевали под медленную песню Massive Attack "Angel" и между нами пробегали электрические разряды. Наши руки соприкасались. Я чувствовала, как растворяюсь в блеске его бесподобных глаз и как он отражается в моих голубых. Кажется, мы были неплохой картинкой. И этот запах... Мне нравился его запах. Это был мой запах.
И все стало ясным, как день. Эту ночь мы провели у меня...
Где же ошибка, где? Мучительно копаюсь в памяти. Неужели так важно, насколько быстро он уложил меня в кровать. Он должен был долго-долго обивать мои пороги? Но это же глупо! Конец может наступить слишком поспешно. Мы нравились друг другу. И что же?...Может быть его задело, что я только собиралась его полюбить? Меня немного волновал его отрешенный вид. Он был сосредоточен на чем-то другом...или другой. Нет, не думаю. То, что мы делали в моей постели было неплохо, совсем неплохо.
Оуууууууу! Ну, почему секс так много для меня значит? Кажется, это нормально для любой девушки. Если ты была близка с парнем, значит ваши отношения автоматически переходят на другой уровень. Ясно, ясно, что он не может дарить тебе каждую свободную минутку. Еще не закончен период "притирки" и т.д. Но внимание, ты же можешь расчитывать на долю внимания с его стороны? А остывать почти сразу это... это слишком. Неужели он такая скотина?
Он так близко. Он все такой же, а его слова...
-Есть вещи, которые ничего не значат.
Нет, это что-то, наверное, означает. Но что? Он отказывается обсудить это.
Я заканчиваю через час. Все давно отработано и можно не волноваться. Но вместо того, чтобы отправиться куда-нибудь перекусить, я, как полоумная, таскаюсь по улицам, пятаясь разобраться в своих мыслях.
Не помню, что за черт принес меня на порог к Никите. Может быть, если бы я нашла его в ее квартире, застукала бы их вместе, в постели, насмехающихся надо мной, мне было бы легче. Я бы знала причину своей внезапной неугодности. А теперь... Что происходит?
Никита грустна и она на стороне этого мерзавца. Как она может его любить, несмотря на то, что он и с ней, я уверена, поступал аналогично. Вранье, что он любил ее. Такие как он не могут любить. Это - огрызки общества. Нельзя позволить выиграть ему на этот раз. Надо кое-что предпринять. Я не заметила, как начала думать вслух.
Никита не слушает меня. Ее гордость не была так задета. Ей незачем ему мстить. Может она еще на что-то надеется. - Дурочка! Я знаю, что мне делать. Но сначала надо дать ему последний шанс.
Как хочется, чтобы он любил меня. С губ почти срывается: Люби.
-У нас роман, - как-то спросила я его.
-Нет, - почти сразу отказался он. -...Не роман, это нечто большее.
Большее? А что же?...
-Ты любил ее, - спросила я, имея ввиду Никиту.
Он молчит.
-А сейчас?
Он снова, словно обдумывая каждое слово, - А сейчас есть ты. -он вздыхает. Неужели, любовь причиняет ему неудобства?
Нет, нет! Я не должна думать, как глупая гусыня или домохозяйка. Он поиздевался надо мной. А я где-то дала промашку, позволив ему взять надо мной верх.
Не очень умно было начинать стирать свое "грязное белье" прилюдно. Бриффинг - не самое удачное для этого место. Но это единственная возможность поговорить с ним, когда он не сможет сбежать.
-Интересно, кто дал тебе право так со мной поступать?
И пусть останется Никита. Это и ее касается. Пусть знает, кого она выгораживает.
-Ты играл со мной в кошки-мышки. Я этого не потерплю.
Боже, что он несет? Подозрение, расследование... Он принимает меня за дуру. Ненавижу, когда кто-то пытается выставить меня безмозглой идиоткой. Он говорит мне "извини". Это будут последние его слова, обращенные ко мне.
Я все еще в ЦУ и кроме меня там никого. Группа занимает свои позиции в лаборатории. Что может быть легче, чем устроить маленькую мышеловку? В нашей работе часты сбои, и без жертв обходится тоже, увы, не всегда . Сегодня жертвой станет Майкл Сэммуэль. Пришел день расплаты. На экране появляется сообщение: обратная блокировка.
Я слышу его голос:
-Я заперт...Андреа...Андреа...
Вынимаю наушник из уха. На мониторе продолжает бегать информация. Взрыв наступит через минуту с лишним. Я выключаю монитор, кладу микрофон на стол и выхожу из ЦУ. Я совершенно спокойна. Теперь, когда через долю секунд лаборатория вместе с запертым в хранилище Майклом взлетит на воздух, я говорю "прощай" и выкидываю его из жизни.

История 8. "Невезуха"

Утро только занималось. Было холодно и непереносимо грустно. В это время суток все улицы пустовали. Потом на одной из них показалась женщина среднего роста в бесформенном сером плаще с короткими красновато-рыжими волосами, падавшими ей на лицо.
Анджела Сокойлова устало подошла к старенькой "Ниве", открыла ключом дверцу и тяжело уселась на переднее сиденье.

Ночь выдалась крайне беспокойная. После неожиданного взрыва на заводе фосфорных удобрений в центральный госпиталь Клодно начало поступать множество больных с ожогами и ранениями разной степени, в основном военные. При этом поднялась большая шумиха. Все бегали и носились из стороны в сторону со слухами о возможной диверсии. Помимо проблем возникших с вновь прибывшими, Анджи пришлось выслушать множество нотаций от вышестоящих и отстаивать права уже положенных на койки. В любом случае, простую медсестру никто не слушал. Палаты уплотняли по максимуму,персонала не хватало и госпиталь работал в усиленном режиме. Однако гуманизм панны Сокойловой не доходил до степени совершенства. Как только время ее дежурства подошло к концу, она тихонечко собралась и сбежала, правда уже абсолютно вымотанная и разбитая, в надежде соснуть пару часиков, пока ее не хватятся в больнице.
Но прежде, чем Анджи успела завести мотор, в спину ей наставили девяти миллиметровый "Вальтер" и хриплый голос с заднего сиденья на картавом английском приказал ей ехать вперед.
Итак, она стала заложницей неизвестного мужчины-иностранца, скрывающегося от полиции и раненого, вероятно, судя по цвету его лица. Как долго он пробыл в ее машине? Почему именно она попала к нему на мушку?
Хотя нет, почему именно она, Анджи не сомневалась. Она считала себя невезучей. И вот уже сорок лет судьба не преподносила ей ни одного подарка, она отвернулась от нее.

Жизнь ее не удалась, казалось, с самого начала. И только детство свое она иногда вспоминала с какой-то горькой радостью на лице. Она была маленькой послушной, но очень уродливой девочкой. Жесткие, как проволока, волосы ужасающе рыжего цвета отказывались вплетаться в тугие косицы, руки и коленки всегда были в садинах. Анджи часто гоняла с соседскими ребятами голубей, также как они падала и разбивалась. И ее нянюшка была в ужасе от того, какой Анджи заявлялась к ужину. Только после того, как отмытую и причесанную девочку впускали в гостиную она начинала вести себя как следует старательной профессорской дочери. Ее мать умерла при родах, а отец больше не женился, воспитывая Анджи без колкостей и причитаний. Она росла с нянюшкой и была шаловлива и счастлива.
Но время шло. Она взрослела. Сменившийся режим заставил гордого профессора вступить в ряды оппозиции. Он ходил на демонстрации, принимал участие в разных политических акциях и очень скоро стал видным политическим деятелем. Вслед за "членством" последовало первое задержание. Его выпустили через пару месяцев, затем посадили вновь уже подольше. Оглянувшись, Анджи обнаружила себя одиноким никому не нужным подростком. Соседи отворачивались от нее, боясь общаться с "неблагонадежной". Окрестный мальчишки, те с которыми она так здорово играла в детстве, считали ее уродиной и кидали в нее камни. Ее начали мучить комплексы, она чувствовала, что становится забитой и была очень и очень одинока.
Отец вышел снова и вместо того, чтобы "взяться за ум", опять приянлся за старое. Анджи, любя, помогала ему чем могла: печатала прокламации, гладила воротнички, штопала носки.
Пану Сокойлову невезло. Постепенно он начал спиваться и в доме окончательно поселился запах бедности и несчастья.

Раненный бандит изъявил желание поселиться у нее дома.
Собственно удивляться было нечему, но неожиданно для себя Анджи почувствовала сострадание к этому смелому и мужественному в чем-то человеку. Она с любопытством наблюдала, как он самостоятельно и вполне профессионально оказывал себе первую помощь, предотвращая кровообращение и прижигая место ранения.

Он вновь упал в обморок от болевого шока и вот теперь ничем не угрожает ее жизни. Она, как настоящая гражданка, должна сообщить в полицию о человеке, взявшем ее в заложницы. Но он так жалок, несмотря на свое оружие, он взывает к ее чувствам.
Анджи вспомнила, что ее отец умер ни за что, что теперь она никому ничего не должна. Она, которая ничего не добилась в жизни, она, у которой никогда ничего не было хорошего. Может быть только очень давно, когда она была малышкой и гоняла голубей.

Очнувшись он сказал, что его зовут Майкл, т.е. Михал также как ее отца. И она окончательно решила ему помочь. Ему требовалось аппаратура, ну что ж, она сумеет ее достать. В их клинике как раз есть нужное оборудование.

Все получилось так удачно, Анджи не верила сама себе. Ей казалось, что в жилах заново забурлила горячая молодая кровь, возник азарт. Оказывается и она может поиграть в шпионов. Только непонятно откуда возникнувшая девушка со светлыми волосами чуть ли не сбивает ее с компьютером у черной лестницы.
Но все в порядке, Анджи начисто забывает о глупом инценденте в больнице. Майкл тоже очень доволен. Он так благодарен ей, что даже предлагает бежать вместе с ним в Америку.
Конечно, она недолго размышляет. Ей нечего бросать на родине, разве что эту жалкую квартирку и могилу отца, за которой некому будет присматривать в ее отсутствие. Со Станисласом все давно в прошлом.

Несколько лет назад у нее был бурный роман с хирургом из их больницы. Он был превосходным врачом, она - старательной и хорошей сестрой, с радостью тратившей свое время и профессионализм на больных, страждующих его. Из них получилась неплохая команда, а частые ночные дежурства и потрясающе волшебные глаза и руки доктора сделали свое магическое дело. Она влюбилась в него без памяти, он принимал ее восхищение спокойно с чувством собственного достоинства. Он был женат на милой женщине и не собирался менять этот факт.
Когда правда об их романе выплыла наружу вмешалось руководство больницы. Их обоих вызывали в районный центр, где ультимативно советовали перестать вести уже ставший привычным аморальный образ жизни и, или сойтись по закону, или менять место работы.
Док выбрал второе. Многие коллеги искренне сочувствовали ему, но никто ни разу не задумался, каково было ей. Анджи чувствовала себя ненужной тряпичной куклой, которую собирались выкинуть в утиль.
Потом они встречались пару раз случайно на общих мероприятиях, ограничиваясь лишь тихим приветствием в сторону.
Да, все ушло, прошло хоть и не сразу, хоть и многими выплакаными в подушку ночами, холодными бездумными утрами с мерзким привкусом растворимого кофе и отработанными буднями в больнице под общий хохот и шушукание. Все прошло, и теперь Анджи вспоминала свою влюбленность в Станисласа как дурной сон.

Ей незачем было переживать за то, что она бросает в Клодно "родную душу". Да и Майкл стал значительно ближе ей в последние дни. Их общее чаепитие, разговоры, которые они вели в ее не оскверненной мужским вниманием кухоньке, сделали Анджи чем-то счастливее, чем-то богаче.
Она стала все чаще задерживать взгляд на лице Майкла, отмечая про себя то достоинства его фигуры, то чудный блеск его глаз, когда он был чем-то доволен, и даже картавящий голос его, поначалу показавшийся ей безобразным, тоже вскоре стал родным и знакомым.

По ночам она видела странные пугающие ее сны. Она целовалась с Майклом. Чувствовала, как он приближается к ней, прижимается крепкими губами ко рту и она хохочет не своим каким-то безудержно бесстыжим смехом, откидываясь у него на руках назад. А в следующее мгновение оказывается,что это вовсе не она хохочет так на руках у Майкла, а та незнакомая светловолосая девушка из больницы. И Майкл тоже, держа ее в своих объятиях, совершенно преображается, становится каким-то счастливым,заводным...

Утро выдалось паршивое. Ночная духота и глупые сновидения лишили возможности насладиться таинством сна. Но Майкл, который встал гораздо раньше выглядит очень бодрым, что-то орудует на кухне и весело мурлыкает себе под нос какую-то французскую песенку. Поневоле начинаешь смотреть на мир также бодро, как и он.
А после полудня в дом начинает ломиться полиция. Майкл прячется в туалете и я открываю им двери. Они так бесцеремонны, особенно один высокий светлый офицер в фуражке. Он, кажется, у них главный. Шарят по комнатам, задают глупые вопросы. Но я держусь, даже слегка вызывающе, ради Майкла. На моем лице нет отражения ни паники, ни страха.
Они что-то все же заподозрили. Старший орет, что я прячу здесь бандита-подрывника, взывает к патриотизму.
Но тут Майкл стукает его чем-то по голове и, схватив меня, выбегает на улицу. Мы ведем себя как два влюбленных подростка. Его рука на моем плече, моя - у него на талии. И никому не догадаться, что он шепчет мне на ухо не слова любви, а то, чтобы я держалась за него и не паниковала.
Но и полиция не дремлет. От них не скрыться. От пальбы нас спасает неожиданно откуда-то вырулившая темная иномарка. За рулем - та самая блондинка. Я немного ошарашена, но Майкл обрадованно тянет меня в салон. Там сидит еще одна женщина с темными волосами и постарше, но чувствуется, что по-настоящему Майкл рад только этой блондинке.
Мы скрываемся от преследования в каком-то богом забытом месте, сарае на окраине города и пока хватает времени эти двое порывисто шагнув друг к другу радуются своему спасению. Они любят друг друга - это факт! И мне - старой калоше, нечего надеяться на то, что когда-нибудь, может через пару-тройку лет, Майкл станет чувствовать ко мне еще что-либо кроме благодарности и полусыновней привязанности.
Но что это? Вертолета, который нас выручит пока нет, а полицейские машины уже вовсю сигналят под окнами. Мне некогда решать в какой последовательности нас будут отстреливать. Хватаю первую попавшуюся под руку винтовку и выбегаю наружу. Как в войну, которую прошел мой отец и про ужасы которой рассказывал, на меня обрушивается град пуль. Последнее, о чем я успеваю подумать, это глаза Майкла меняющиеся при разном освещении и его нечетко очерченные губы, поцелуи которых мне так и не довелось отведать.
Потом мое тело прорезает нестерпимая боль и наступает темнота.

 


0 посетителей читают эту тему: 0 участников и 0 гостей