Артур уже жалеет, что встретил на улице Мерлина и кинулся к нему с распростёртыми. В этом мире Мерлин его не узнал. Они встречались уже столько раз после его первой смерти. И Мерлин всегда его узнавал.
Их всегда ждали приключения, и, хотя Артур никогда не доживал до тридцати, он ценил время с Мерлином. Наверное, Артур просто не умел жить долго.
Мерлин был ему нужен. Но этот сучонок сидит со скучающим выражением лица, рассматривает идеально отполированные ногти (это у Мерлина-то), в узких итальянских ботиках, с холодными глазами, и только дурацкие шейные платки дают какую-то надежду. На следующий день после выходки Артура Мерлин отказался от шейных платков.
Очень хотелось завыть, но нельзя было сдаваться. У Артура ещё теплилась надежда, что Мерлин его вспомнит. Можно, конечно, сказать, что он больше ничего такого не видит, и его выпишут, и он никогда не увидит это равнодушное и до безобразия родное лицо. Но пока Артур к этому не готов. Не готов отказаться от Мерлина. Потому что, когда он рассказывает историю своей жизни, всех жизней, что-то знакомое проскальзывает во взгляде врача. Что-то настолько знакомое, что если отбросить психушку, этот слишком стильный пиджак и снобские привычки, почти можно представить, что Мерлин его помнит. Немного, но в его ситуации выбирать не приходится. И он вглядывается в эти синие глаза, и только их знакомый взгляд помогает ему не размозжить голову этого незнакомого врача чем-нибудь тяжёлым.
Мерлин курит очередную сигарету, и перечитывает историю болезни. Пациент оказался слишком тяжёлым. Но ведь этого и стоило ожидать.
Но он справится. Обязан справиться. А Артур всё смотрит этим своим пронизывающим взглядом, и упрямо продолжает призывать Мерлина вспомнить, как будто это так важно. Важнее, чем жизнь Артура.
Артур никогда не доживал до тридцати. Артур всегда умирал на руках у Мерлина.
Долбанный Артур не умел жить без приключений, а Мерлин слишком устал его хоронить. Он просто устал. Поэтому он стал психиатром. Чтобы поймать обрадованного встречей Артура, запихнуть в психушку и выбить все хорошие воспоминания о Мерлине. Если озвучить вслух, жутковато звучит. И не вслух тоже.
Но это единственный шанс не хоронить Артура. И может быть, Артур всё равно удосужится найти неприятностей на свою голову, но умирать он будет не на руках у Мерлина.
Это всё, чего он хочет. Значит, всего лишь нужно отпугнуть от себя Артура. Всего лишь. Всего лишь.
Артур старается больше не говорить ничего о прошлых жизнях. Мерлин делает самое скучное выражение лица, он долго репетировал перед зеркалом. И радуется. Честно, он радуется. Возможно, Артура можно выписывать. Ещё пара дней понаблюдать, и пора расставаться. Возможно, навсегда. Артур ведёт себя как самый образцовый пациент, и он точно никогда не подойдёт к Мерлину, если встретит его на улице, даже через миллион лет.
И это должно радовать. И это радует.
Мерлин больше не будет хоронить Артура. Терять его. Спасать его. Дружить с ним. Ругать, когда тот тырит его сигареты. Не будет приключений, долгих ночных разговоров, крепкой ладони на плече. Как бы говорящей «я всё ещё здесь, а если уйду, то ненадолго, ты же будешь ждать?». Но он не хочет больше терять, а потом ждать, и всё правильно, он же сам так решил.
Ничего этого больше не будет, и это здорово. И Мерлин радуется, искренне радуется. А кружка рассыпается в руках, потому что бракованная, он ни при чём.
Артура приводят к нему в кабинет. Мерлин должен дать разрешение на выписку. Артур внимательно сморит на него, подмигивает и бьёт санитара кулаком по голове. Наверное, выписку Артура придётся отложить. И он этому не рад. Честно. Мерлин наливает себе кофе, и, наверное, сегодня кружка не треснет.
У Мерлина ногти неровно обстрижены, а на шее красный платок.
Сообщение отредактировал Шарлотта Холливелл: Суббота, 08 декабря 2018, 22:20:54