Перейти к содержимому

Телесериал.com

Хелена Уоррен Боскет

История жизни ведьмы из рода Уоренн
Последние сообщения

  • Авторизуйтесь для ответа в теме
В теме одно сообщение
#1
Psibi
Psibi
  • Автор темы
  • Участник
  • PipPipPip
  • Группа: Участники
  • Регистрация: 12 мая 2012, 15:31
  • Сообщений: 141
  • Пол:
И чего уж мелочиться — сразу и "Хеленку" выложу) Написана она была на конкурс фиков о предшественницах Зачарованных) Нужно было сочинить историю о ведьме Хелене, основываясь на фактах из генеалогического древа сестер...
Немного предварительной информации:
Хелена Уоренн Боскет (1762 - 1856) — праправнучка Мелинды Уоренн, дочь Грейс Уоренн и Кларенса Боскета. У ее матери были 2 сестры — Брианна и Беатрис.
На ваш суд :) Мнения сюда: http://www.teleseria...showtopic=24099



Мои ногти впиваются в тело,
Оставляя глубокие раны...
Изгоняю тебя непрерывно,
Изгоняю тебя неустанно...
(Fleur, «Экзорцизм»)

Время замедлило свой бег и расслоилось на множество мелких фрагментов, каждый из которых она теперь видела в предельной четкости. Все ощущения обострились, воздух бил в ноздри резко и опьяняюще. Она не чувствовала погони, но знала, что зло рядом. Близко. Очень близко.
Силы стремительно покидали ее, она поискала взглядом в надежде найти хоть одного живого человека, который увидел бы ее и таким образом помог обрести связь с чем-то реальным, настоящим, определенным. Но улица была безлюдна.
Хелена подняла голову, но и там было пусто: облака равнодушно скользили по серому небу, не удостаивая ее вниманием.
От вида этого безжизненного полотна ей стало зябко. Ведьма попыталась укутаться в обрывки своей шали, но та не согревала.
Бежать было некуда, к тому же ее охватил такой озноб, словно миллионы солнц погасли, и она осталась в темноте.

Ну где же ты? Я истосковалась, приди и забери меня.

Здесь, в грязном узком переулке, она рухнула на землю. Чужое дыхание было рядом, щекотало завитки волос, невидимые уста разверзлись; зазвучал, полился, впитывая ее в себя, погружая в сладкую истому, этот смертоносный голос. Она явилась. Дразнящий шепот заполнил уши в последний раз...
Стараясь отогнать навязчивый соблазн, она попыталась заглушить его какими-то своими мыслями. Почему-то ей вспомнился Патрик. Возможно, единственный человек, которому она была по-настоящему дорога. Который любил ее так преданно и по-детски. Который со слезами на глазах выслушал заявление о том, что она никогда не станет женой человека, внешностью и умом напоминающего гоблина. Это с ее легкой руки в городке, где охотников до сплетен было больше, чем бочек пива в самом большом баре, их прозвали «Принцесса и гоблин». Но он продолжал обивать ее порог даже тогда, когда над ним стали откровенно смеяться.
Интересно, что он увидел в ней? Только ли статную рыжеволосую красавицу с фарфоровой кожей и глазами цвета изумруда? Или, может быть, он знал что-то, чего не знала она сама?
Сейчас об этом уже не спросишь: Патрик давно переехал из здешних мест. После нескольких лет бесполезных ухаживаний его мать, уже тогда маленькая старушка-вдова, поняла, что добром это не кончится и строго-настрого приказала сыну выбросить из головы все эти глупости. На Хелене свет клином не сошелся, в конце концов. Вон сколько сидят в девках. Красивая, это да, но одной красотой каши не сваришь. А хозяйка она наверняка будет никчемная, эдак же побоится белые рученьки вымарать!
Хелена практически слышала, как миссис Симмонс выговаривает эти слова, и они на мгновение перебили настойчивый шепот. Ее сын на это только мрачно расхохотался и покачал головой.
Старушка не сдалась. Но спустя несколько лет, увидев, что Патрик, поздний и горячо любимый ребенок, ведет себя на смотринах непочтительно и равнодушно, приняла очередное непростое решение: собрала весь нехитрый скарб, продала дом и отправилась с сыном искать лучшей доли.
Обо всем этом Хелена узнала только после их отъезда. Он не пришел проститься, вот только на следующее утро она обнаружила у дверей альбом с изображениями девушки с копной рыжих волос. Рисунки были плохие, но во всех явно угадывался профиль Хелены. Она хотела выбросить последнее доказательство ненужной ей любви, но почему-то передумала. Пачка листов, перевязанных веревкой, хранилась у нее в комоде вместе с остальными мелочами, до того злосчастного дня, когда она, побуждаемая голосами в голове, не подожгла дом.
Нашел ли Патрик свое счастье? Вполне возможно, что да, что он и думать забыл про нее, ведь столько лет прошло....Или он давно покоится в могиле, как многие ее ровесники? Много похорон она повидала, да только ее юность и свежесть остались нетленными.
Какие ласковые у него были глаза...Но он никогда не смог бы понять ту часть ее, которая общалась с духами и насылала порчу. Да и шепот, это вечное проклятье, напугал бы его до смерти. Нет, она никогда не простила бы себе, если бы причинила зло ему, такому маленькому и смешному. Хорошо, что так сложилось. Что он уехал и счастлив.
Или все-таки нет?...
Хелена попыталась улыбнуться, но губы стянула судорога.
Как она может решать за другого человека? Ей представилось вдруг, что Патрик вполне мог бы принести свет в ее жизнь. Что он, со своими рисунками и неуклюжестью, отогнал бы голоса, заставил их замолчать, отступить, покинуть ее...Но теперь уже поздно думать об этом, вспоминать прошлое, грустить о несбывшемся...

Она часто слышала, что имя, данное при рождении, определяет судьбу. Что ж, ее окрестили Хеленой в честь Елены Троянской, самой прекрасной женщины на свете. Вот только ей, как и той спартанской прелестнице, эта красота не принесла особого счастья. Скорее наоборот, подарила лишь горделивые надежды и неоправдавшиеся ожидания. Или все-таки правы люди, говорящие, что красота приманивает зло, что привлекательное лицо — отметина дьявола?
Впервые она пришла к ней в пятнадцать лет. Тогда Хелена, только расцветающая и уже своенравная, жила с родителями в небольшом домике в Сомервилле. О том, что она ведьма, как и все ее предшественницы по материнской линии, она узнала даже раньше, чем стала носить корсет и пышные юбки и впервые посмотрела на объект противоположного пола заинтересованным взглядом. С детства, еще не получив силу, она принимала участие в ведовских ритуалах матери и теток. Они колдовали по-тихому: уничтожив Темпуса, старались не высовываться, тем более что у Брианны тоже подрастали маленькие дети. Накануне тринадцатилетия состоялось посвящение Хелены; кроме привычных девичьих радостей — новых нарядов и украшений, она получила в тот День Рождения еще и личный сундучок с травами, свечами, ритуальным ножом и некоторыми заклинаниями, которыми пользовались ее родственницы.
После обряда Хелена с нетерпением ждала первого проявления силы, гадая, какой же дар ей достанется. Каково же было ее разочарование, когда она убедилась, что унаследовала способность матери управлять огнем. Грейс утешала ее, как могла, обещая научить мощным заклинаниям и необычным зельям. К делу подключились и ее тетки Брианна и Беатрис. Вскоре Хелена сама поняла, что чары ее и матери все же различны. Грейс Уоренн могла зажигать свечи и лучины, призывать огонь на легковоспламеняющиеся предметы; на смертных и тем более демонов ее сила практически не распространялась. Хелена же с юности обладала способностью создавать пламя любых размеров даже в безвоздушном пространстве, подрастая, она обнаружила, что может не только зажигать огонь, но и гасить его. К двадцати годам ей стали подвластны настоящие огненные представления; для смертных ее сила была очень опасна, ведь при малейшей вспышке злости ее носительницы они могли получить серьезные ожоги. К счастью, дочь Грейс и Кларенса обладала очень сдержанным характером, если не сказать больше. Контролировать и себя, и дар ей удавалось блестяще, и сестры Уоренн перестали опасаться, что она ненароком причинит кому-то вред. Хелена быстро завершила свое магическое обучение; после «проверки огнем», то есть первого сражения с демоном наставницы дали ей «вольную». Встречи со злом она никогда не искала специально, но отправила множество демонов низшего и среднего уровня в Преисподнюю. А потом зло нашло ее.

Хелена не могла вспомнить день, когда это началось. А может быть, это всегда было с ней? Так или иначе, как-то раз она ощутила вторжение чужеродного голоса в свое сознание. Он был женским и мягким, очень похожим на ее собственный, так что она сначала решила, будто это было нечто вроде того, что называют «внутренним голосом». Но потом заметила, что ей говорят что-то совсем другое. Женщина, звучавшая у нее в голове, продолжала произносить какие-то мерзости, что-то такое, что Хелена не совсем понимала, что было отвратительным и притягательным одновременно; после этого она всегда чувствовала себя оскверненной, словно над ее разумом кто-то надругался. Конечно, поняв, что имеет дело с какой-то злой силой, она попыталась избавиться от нее с помощи зелий и заклинаний. Голоса затихли, но вскоре вернулись. И потом они всегда возвращались, с тех пор их ничем невозможно было прогнать.
Они настигали ее повсюду и говорили о разном, иногда это были какие-то несуразные мелочи, иногда грязные словечки, порой даже молитвы или заговоры на непонятных ей языках. Ей было неясно, откуда они пришли и зачем досаждают ей, это было древнее таинственное зло, родившееся из пустоты и в пустоту ее влекущее, но вскоре ей пришлось смириться с этой полифоничностью мнений, желаний и представлений в своей голове. Она не всегда отличала свои собственные размышления от слов, которые приходили к ней извне. Существо, произносившее их, пользовалось этим: используя схожесть их тембра, интонаций, оно подолгу аккуратно внедряло свое, другое понимание мира в ее мозг, действуя незаметно, и, когда она теряла бдительность и переставала контролировать мельчайшие побуждения, наносило сокрушительный удар и заставляло ее вытворять безумства. Так, она несколько раз хотела напасть на прохожих и начинала творить странную магию, но, вовремя опомнившись, бросала свечи и в ужасе убегала с чердака. Этот постоянный шум в голове и борьба с собой сводили ее с ума, она стала бояться себя и своих мыслей, но не могла никому рассказать об этом или попросить помощи у матери: ей было мучительно стыдно, словно в этом была и ее вина тоже, словно эти голоса были частью ее собственной оборотной натуры.
Оборотная натура, очевидно, и была ответственна за ее столь спонтанный брак.
...Однажды ненастной весной в городок пожаловал Максимилиан Пьерпонт, наследник старинного рода и завидный жених. Хелена к тому времени успела отказать всем мужчинам в городе, мать забеспокоилась: на дочь стали показывать пальцем и обзывать «переспелкой». Но судьба вмешалась вовремя: мужчина и женщина обменялись оценивающими взглядами, и впервые в жизни каждый получил в ответ сияние глаз человека, равного по красоте и статусу. Четкая линия скул, черные, как смоль, волосы и осанка победителя. Хелена стала женой Макса через три месяца, и их пара осветила маленькую церквушку манящим блеском юности и богатства.
Любила ли она мужа? Она и сама не знала. Он был мужественен, но недалек. Все же ей повезло больше, чем несчастным девушкам, проданным в законное рабство насильникам, пьяницам или брезгливым занудам. Макс не обременял ее особым вниманием или заботой, но в то же время не просил многого и для себя. Они нечасто виделись: она целый день, как могла, создавала уют в доме, общалась с подругами или читала романы, надеясь хоть в них найти романтическую сказку, а он пропадал на охоте или в баре. Только спустя несколько лет Хелена узнала цену этой сделки: свою холодную прелесть она продала за обаяние жгуче-ледяного сердца.
Как выяснилось, она была лишь одной из любовниц этого роскошного двухметрового брюнета, но любовницей постоянной. Ее забавляла мысль о том, что у человека со столь равнодушным лицом может быть жгучий темперамент. Эта пылкость, однако, распространялось исключительно на любовные утехи: одной женщины ему не хватало никогда, поэтому после завтрака и бесед с приятелями он обычно отправлялся на поиски подходящей кандидатуры. Богатые и бедные, хрупкие блондинки, яркие брюнетки, худосочные или пышные, искушенные и невинные, женщины и девушки всех возрастов сдавались ему без боя, и Хелена, в общем-то, понимала их. Она не испытывала особой страсти к мужу, но никогда не отказывалась от его ласк, когда он, усталый, вечером все же возвращался на их супружеское ложе. Во всем прочем, то есть вне постели, Макс был довольно флегматичен, а тонкие чувства ему были чужды. Ему нравилась изысканная кухня и хорошее вино, дорогие вещи, украшения, иногда он даже интересовался предметами искусства, дабы поддержать образ человека, избалованного богатством...Неудивительно, что после трех лет такого беспечного житья на широкую ногу они оказались на грани нищеты. Промотать несколько тысяч папенькиного богатства и Хелениного приданого оказалось гораздо проще, чем их скопить. Особенно такому заядлому игроку и бездельнику, как Макс.
Эти известия, как ни странно, не изменили ее привычного, спокойного расположения духа.Узнав о неверности мужа, Хелена почему-то не ощутила ничего — ни гнева, ни возмущения, ни даже ревности. Только легкая брезгливость с тех пор иногда охватывала ее от прикосновения к этому большому телу, которое было зацеловано и обласкано множеством губ и рук до нее. Но несмотря на это, она и не подумала отказать ему от своей спальни. Всего лишь мужчина, ну что с него взять?
Когда же Максимилиан явился к ней с повинной и сообщил, что все их состояние осталось в игорном доме, она обнаружила, что ее это не удивляет. Она ждала чего-то подобного, ведь не могла такая жизнь, не отличающаяся особым счастьем, но все же наполненная разнообразными удовольствиями, длиться вечно. Настал момент перемен, и она с мужеством восприняла свое незавидное положение. Во время всех этих неурядиц, когда спешно продавали дом и искали дешевое жилье в сельской местности, Хелена, как казалось, даже скинула с себя покров сонного безразличия и впервые проявила характер. Пока муж нерешительно топтался рядом, она с удивительным знанием дела решала финансовые вопросы. Соседи удивлялись: как может женщина выказывать не только знания о вещах для нее запредельных, но и демонстрировать изумительную деловую хватку? Хелена только посмеивалась над пересудами и кокетливо отшучивалась, что много читает. Конечно, не в сентиментальных книгах под ее подушкой было дело. Мудрость и опыт пришли вместе с парой рифмованных строк из колдовского сундучка.

Ее тело цепенело. Казалось, что вены, кости, кожа молят об освобождении, все органы взбунтовались словно бы в отместку за те годы, что провели под этой фальшивой оболочкой, скрывающей истину, они стремились сбросить ее и обнажить свою настоящую сущность, раствориться, превратиться в прах...Она умирала. Единственное, чего ей хотелось сейчас, — как-то запереть злую силу в своем теле, чтобы она исчезла навеки вместе с ней, чтобы ее последний вздох привел к уничтожению этого духа. Но как знать, а что, если смерть плоти, напротив, вызволит его на волю и все начнется заново? Нет, невозможно допустить, чтобы это повторилось с кем-то еще...Но что она могла сделать теперь, когда не только разум, но и тело ее не слушались?

...Через год скончался отец Хелены, и мать переехала в их небольшой деревянный домик. Снова потекли скучные дни, женщины сажали и выращивали картошку и капусту, а Макс приносил домой мясо. В этой деревеньке ему уже негде было развернуться, но тем не менее жена то и дело замечала его обхаживающим симпатичных крестьяночек. Впрочем, ночевать он возвращался домой исправно.
Несколько лет пребывания на природе и свежем воздухе добавили румянца даже ее бледному лицу, и голоса исчезли. Вернулись они ночью тысяча семьсот девяносто первого года, когда она ворочалась в постели и страдала от невыносимого жара, охватившего ее тело. Знакомым шепотом кто-то проговорил, что она понесла от дьявола, и действительно, через несколько дней, после недолгих сомнений, женщина поняла, что ждет ребенка.
Муж улыбнулся и пошел собирать дрова для костра, а Хелена присела на стул. Она не могла поверить в свое счастье, почему-то ей казалось, что отныне все будет по-другому, что их семья наконец станет нормальной, между ней и Максом пробежит искра, а в груди зажжется теплота и нежность, которая для обоих была пока чужда. Они терпели друг друга безропотно и даже снисходительно, но, когда родится малышка (а Хелена не сомневалась, что в их роду на свет появляются одни девочки, и ее ребенок не станет исключением), они наверняка сблизятся. И может быть, однажды он даже перестанет увиваться за каждой юбкой...
И все действительно изменилось. Хелена написала радостные письма подругам, оставшимся в Сомервилле, и принялась за вышивание приданого. Мать, уже немощная женщина, поила ее различными отварами, призванными укрепить силу ведьмы и ребенка.

Сообщение отредактировал Psibi: Суббота, 12 мая 2012, 23:14:33

 

#2
Psibi
Psibi
  • Автор темы
  • Участник
  • PipPipPip
  • Группа: Участники
  • Регистрация: 12 мая 2012, 15:31
  • Сообщений: 141
  • Пол:
Re: Хелена Уоренн Боскет
Макс стал более чуток, каждое утро они ходили гулять по окрестностям и придумывали имя для малышки. Однако все это радостное оживление омрачалось для Хелены одним, но всепоглощающим фактом: шепот вернулся.
И мало сказать «вернулся», он стал ее постоянным спутником, он сводил ее с ума утром, днем, на закате и особенно ночами. Она затыкала уши, чтобы не знать, чтобы не слышать, чтобы не верить, что ее ребенок вырос из семени дьявола, что он родится с копытами и свиным хвостом, что ему нужна свежая кровь и плоть...

От меня что ты хочешь, дух?

Ее сны были наполнены уродливыми младенцами с непропорциональной головой и рогами, детьми, пожирающими других детей, адским пламенем и Бог знает чем еще. Она боялась спать и оставаться одна, потому что тогда мысль, что она должна изъять плод зла из своего чрева, становилась навязчивой и подавляла ее сознание. Вскоре она начала страдать галлюцинациями, который тоже насылал женский голос. После двух месяцев таких непроходящих истязаний рассудок Хелены не выдержал, и она поддалась: сварила зелье, которое должно было спровоцировать выкидыш, и выпила до последней капли. Ее пронзила такая боль, что она чуть было не подожгла свое тело. Казалось, что все мышцы и органы беснуются, внутренности сжимаются и поглощают друг друга. Она упала на пол прямо возле котла, в котором варила смертоносную похлебку, и завопила не своим голосом. Грейс, подоспевшая, несмотря на ухудшившийся слух, на зов, кликнула Макса, и вдвоем они сумели уложить Хелену, лишившуюся чувств, в постель. Муж побежал за врачом, а мать стала растирать ее какими-то настоями.
Около недели она боролась за свою жизнь и ребенка. Судороги были непереносимы, но, как только она начинала призывать забвение, голос в голове приказывал ей оставаться в сознании и проходить через эти муки снова и снова. Порой она удивленно смотрела на домодчадцев, которые вскакивали к ней ночью, не понимая, что крик, разбудивший их — ее собственный.
Когда агония прошла, и Хелена осознала, что они обе остались живы, она набралась смелости и рассказала матери о своем страшном секрете. Грейс Уоренн странно посмотрела на нее, но на лице словно читалось: «Я так и думала». Возможно, мать действительно подозревала, что с дочерью произойдет что-то подобное, как знала Мелинда, что горячие поцелуи Меттью однажды опалят ее тело костром инквизиции. Не догадывалась ли она сама, отпуская Патрика, что этим лишает себя всякой надежды на спасение? Впрочем, в роду ее семьи жертвенность и смиренность были качествами, передававшимися из поколение в поколение. Всем ведьмам рода Уоренн были свойственны благородство и внутренняя стойкость, но в их семье еще не появилась женщина, готовая сражаться с судьбой.
В ту минуту Хелена, пожалуй, впервые поняла ту обреченную трагичность в глазах матери, которую всегда принимала за суровость, и осознала, что такая же печать оставила свой след и на ее лице. Может быть, потому окружающие, признавали ее красоту, называли ее бессердечной и холодной?
Грейс повела себя так, как и рассчитывала Хелена: несмотря на дряхлость, рано принявшую ее в свои объятия из-за жестоких битв с демонами в молодости, мать стала всюду таскаться за дочерью, оберегая ту от опрометчивых поступков. Хелена перестала сопротивляться шепоту, не раз пыталась сделать так, чтобы «нечаянно» упасть с лестницы, отравиться или пораниться...Голос не хотел смерти ей, нет, только ребенку. Она уже и сама верила, что с рождением этой девочки мир погрузится во тьму. Но Грейс, несмотря на старость, зорко следила за дочерью. И вот, на два месяца раньше срока, без особых мучений и проблем, осенним вечером на свет появилась Памела Боскет.
Тот день хорошо запомнился Хелене. Тогда произошло еще три события, которые навсегда изменили ее жизнь.
Ночью, побуждаемая невидимой, но настойчивой женщиной, она сначала крадучись пробралась на чердак и подожгла свой сундук с ведьминым инвентарем. К сожалению, после долгих месяцев нервного напряжения и родов сила вдруг оставила ее, и слабый всполох огня не смог пробить даже крышку. Тогда, разъярившись, Хелена набросилась на вместилище своих магических знаний и стала разбивать его вручную. В своем неистовстве она не заметила, как задела резной столик — наследство прапрабабки. И стол, и десятки склянок с зельями, стоявших там, полетели прямо на нее. Несколько жидкостей смешались еще до того, как пропитали ночную рубашку Хелены, от резкого запаха она чихнула и лишилась чувств. Придя в себя, с ужасом увидела осколки стекла, но, осмотревшись, поняла, что ничего особенного с ней не произошло. Голоса, естественно, тоже никуда не исчезли, и она направилась в комнату малютки...
Им всем повезло, что Грейс учуяла дым еще до того, как правая половина дома превратилась в жертвенный костер. А больше всего повезло Памеле, потому что бабка прибежала к ней в первую очередь и успела оттолкнуть дочь, протягивавшую горящую руку к колыбели. Растолкав Макса, Грейс поручила его заботам невменяемую жену и дочь, а сама бросилась спасать самые необходимые вещи. И все было бы хорошо, если бы старухе не вздумалось потом, когда они все уже выбрались из пламени, вернуться за своими магическими вещами.Остановить ее было невозможно, как и Макса, который понял, что одной из горящего дома ей не выбраться, и ринулся в огонь. Хелена так и не вспомнила, как это все случилось, и притом за одну ночь, но ее рассудок прояснился лишь затем, чтобы лицезреть печальную картину: мать обгорела, но выжила, а вот Максимилиан...
На похоронах мужа она впервые почувствовала смутное шевеление в груди и впервые плакала.
Безрадостным было скитанием с тяжело больной матерью и грудным младенцем в поисках нового пристанища, но все понемногу утряслось. Они были живы и вместе, правда, недолго. Грейс не могла постоянно защищать внучку от ее же матери, поняв, что под одной крышей им не ужиться, она горько вздохнула и отнесла Памелу в церковь.

Последней вспышкой угасающего разума пришло понимание, что голосу, такому неутомимому и коварному, на самом деле нужна была вовсе не она, а ее ребенок. Женщина, внушавшая странные помыслы, никогда не пыталась покалечить Хелену или ее близких, однако старательно совращала ее, стараясь переманить на другую сторону. Это происходило медленно и непросто. Памела выжила, она родилась (насколько помнила Хелена) прехорошенькой и крепенькой девочкой, а ведь женщина столько раз хотела погубить дочь сначала во чреве, а потом и после рождения, но ни одна попытка так и не увенчалась успехом. Значит, у нее было сильное защитное поле, значит, ее охраняли высшие силы добра, значит...Значит, она действительно была новой ступенью в развитии магии рода Уоренн. Хелена внутренне вздрогнула, но ее закоченевшее тело никак не отозвалось на это движение. Все верно. Шепот хотел сломить ее, склонить ко злу и, таким образом, обратить во зло и ее дочь, в будущем могущественную колдунью. Когда этого не случилось, неведомая сила решила просто покончить с ребенком. К счастью, она и здесь потерпела поражение, но какой ценой...
Итак, враг остался ни с чем. Теперь, кружа над ней, словно стая ненасытных воронов, голоса желали ее смерти. Это было ясно. Она так мечтала об этом все последние годы, но почему-то вместо облегчения ощутила только страх и тоску, от которой хотелось завыть не хуже стаи Баньши.
...Когда на похоронах матери люди стали удивляться тому, что Грейс умерла совершенной старухой, съежившейся и дряхлой, а Хелена до сих пор полна грации и свежести, она и сама заметила странности в своем облике. В свои сорок она выглядела и чувствовала себя на двадцать с небольшим. Почти десять лет прошло с тех пор, как она потеряла дочь, но эти годы не стерли краску с ее щек, не приглушили яркость глаз. Волосы все так же падали на спину шелковистой огненной волной, кожа оставалась гладкой и светящейся...Она не понимала, что происходит, пока не вспомнила злополучную ночь, когда опрокинула на себя около двадцати флакончиков волшебных снадобий. Непонятно, как, но эти таинственные и мощные составы, смешавшись, образовали какое-то особое соединение. Непонятно, как, но это соединение подействовало. Непонятно, как, но результатом этом действия стало то, что в свои девяносто с небольшим она сохранила внешность и здоровье молодой девушки.
Как это часто бывает, вечная юность стала для нее не даром, а проклятием. Она пережила всех близких и терзалась одиночеством. Мать не раскрыла ей секрет исчезновения Памелы, полагая, что так для девочки будет лучше. Сейчас Хелена осознавала, что это было правильно, а тогда день и ночь умоляла Грейс помочь ей найти ребенка, но та унесла тайну местонахождения внучки в могилу. Хелена страстно захотела снова стать матерью, поэтому, оплакав еще одну потерю, она начала часто переезжать с места на место, надеясь как-то устроить свою жизнь. К семидесяти годам она объездила уже весь Массачусетс. Долго задерживаться на одном месте она не могла, потому что соседи начинали шушукаться, что она не стареет, и подозрительно коситься, а это было уже опасно. Постепенно она привыкла к тому, что каждые пять лет срывается с места и ищет другой дом. Так было легче спасаться от навязчивых голосов и тягостных дум; приезжая в новый город, Хелена придумывала себе новую историю и имя, заводила новые знакомства, встречалась с разными мужчинами, благо, что отбоя от поклонников не было. В конце концов, она уже перестала понимать, кто она на самом деле, ей часто казалось, что вместо нее есть много разных женщин, не подозревающих о существовании друг друга. Шум в голове только усиливал эти ощущения. Не за что было закрепиться, не к чему привязать измученный разум, ведь после череды неудачных попыток забеременеть и нескольких выкидышей Хелена поняла, что матерью ей не стать больше никогда. Зло одержало победу, изолировав ее от мира, и единственный удел ее был — блуждание в потемках собственного сознания.
В предсмертном бреду в усталую и зудящую от сонма голосов голову взбрело, что стоит только позвать Патрика, и он явится. Логичность ушла, рассудок последовал за ней, теперь она путала сумасшествие с зарождающейся любовью и вдруг уверилась, что именно этот нелепый человек сможет одним своим видом заставить ее думать и действовать сердцем, а не умом, и тогда язва чужих мыслей рассосется, словно ее никогда и не было.

Приди, прикоснись, истерзай, разорви мое тело, пусть эти слова вырвутся наружу!

Если бы она раньше подумала об этом, если бы поняла сразу...А время стремительно кончалось, озноб поедал ее жадно и быстро, но она уже почти перестала откликаться даже на зверский холод...Пьянящий шепот, зовущий, повелевающий, совращающий, он уже давно распространился далеко за пределы мозга и теперь пульсировал в каждой складке ее кожи, лаская, увещевая, убивая ее по частям. Заледеневшая и безжизненная. Не такой ли она была всегда? Только бы еще мгновение, только бы хватило сил, только бы почувствовать хоть одну клеточку тела, ощутить жесткость земли...Тогда она бы вернулась и все изменила, сделала бы все лучше и правильней, спаслась бы...
Теперь она могла лишь слышать, как сердце неумолимо замедляет свой ход, а легкие по приказу голоса-невидимки отказываются поглощать кислород, кровь — бежать по жилам...Когда тело перестало жить, пришло такое страдание, словно кто-то топтал ее нутро ногами.
Нет, нет, еще чуть-чуть...
Не понимая, что делает, она вдохнула в последний раз, с трудом разодрала губы, не замечая, что струйка крови хлынула в горло, не ощущая солоноватый вкус, не видя смерти...Одно только слово, одно имя...Три звука слабо, не шелохнув недвижный воздух, слетели с губ и повисли над ней:
— Пат...
Где-то далеко, за много-много миль, маленький старичок беззвучно плакал во сне. Его жена, худощавая женщина с напряженным ртом, проснулась от легкого подрагивания и разглядела в потемках профиль мужа. Да, он всегда был неисправимым чудаком. И как ее только угораздило выйти замуж за такого растяпу?

Можно выпустить яд
Только вместе с кровью...
Можно вырвать цветок
Только вместе с сердцем...
(Fleur, «Экзорцизм»)

Март 2010
_____________________________________
Для комментариев существует отдельная ТЕМА!

Сообщение отредактировал Psibi: Вторник, 03 июля 2012, 21:48:48

 


0 посетителей читают эту тему: 0 участников и 0 гостей