Гомосексуализм

Юрий Нестеренко
Почему я на стороне гомофобов

Самый простой и короткий ответ на этот вопрос - потому что я антисексуал, т.е. убежденный противник любого гедонистического секса и, соответственно, всегда буду выступать категорически против любых мероприятий, прямо или косвенно пропагандирующих такой секс, неважно, гомо- и гетеро-. (И кстати замечу, что только с антисексуальной позиции возможна по-настоящему последовательная критика гомосексуализма и гомосексуалистов, ибо на их коронный аргумент "если мы - извращенцы, потому что занимаемся сексом, исключающим оплодотворение, то чем лучше гетеросексуалы, использующие противозачаточные средства?" следует спокойный ответ: "Ничем. Всякий секс, не направленный на продолжение рода, есть извращение. И не в силу чьих-то моральных или, тем более, религиозных догм, а просто по определению: это использование природного механизма вопреки его функции.")

Однако позиция гомосексуалистов и их многочисленных защитников из либерального лагеря уязвима и в рамках более традиционной точки зрения. Прежде всего, даже если признавать "обычный" секс нормой, гомосексуализм в любом случае является патологией. Решение об исключении его из МКБ (международной классификации болезней), принятое под грубым давлением гомосексуального лобби, не имеет никакого отношения к науке и медицине и является ничуть не меньшим позором, чем советские репрессии против генетики и кибернетики или, скажем, нацистские теории о евреях как о биологически низшей расе. Еще раз подчеркиваю - ничуть не меньшим, ибо любое искажение научной истины в угоду политике и идеологии есть величайшая гнусность, которой нет и не может быть оправдания. Бывают справедливые войны, справедливые казни - но насилие над наукой справедливым быть не может.

Почему же, все-таки, гомосексуализм - это болезнь, даже если считать гетеросексуальную копуляцию с презервативом нормой? На самом деле существенная разница все же есть. Гетеросексуал, препятствующий зачатию, искажает природную функцию сознательно, на этапе ее реализации. У гомосексуалиста же она нарушена на изначальном, подсознательном уровне. В грубых аналогиях, разница такая же, как между человеком, нагоняющим себе температуру, чтобы получить освобождение от работы, и тем, у кого действительно жар. Очевидно, что больным является именно второй. Некоторые, правда, пытаются возражать, что болезнь не является таковой, если не приносит страданий больному (согласно его субъективным ощущениям). Не будем сейчас останавливаться на многочисленных страданиях гомосексуалистов (как, впрочем, и гетеросексуалов), а лишь констатируем, что это демагогия: с этой точки зрения выходит, что любой сумасшедший, живущий в мире нравящихся ему иллюзий, любой наркоман, регулярно получающий дозу и потому не знающий ломок, любой страдающий ожирением обжора, который "не парится" по поводу своего лишнего веса, наконец, любой человек, который просто не знает, что он болен - совершенно здоровы. Тот же факт, что гомосексуализм имеет подсознательную основу, а не является результатом некоего сознательного свободного выбора (даже несмотря на то, что некоторые гомосексуалисты способы и на гетеросексуальный коитус), подтверждается исследованиями и, как правило, не отрицается и самими гомосексуалистами.

Негативное же отношение к болезни - это совершенно нормальная защитная реакция здорового организма. Как биологического, так и социального. В общем случае больной может быть заразен, может нести плохие гены или же являться примером неправильного образа жизни - так что, как минимум, настороженное отношение к больным вполне оправданно. И пусть первый пункт к гомосексуализму не применим (во всяком случае, в буквальном, инфекционном смысле), но второй и третий - вполне. Таким образом, гомофобия является естественной защитной реакцией здорового человека и общества, а отсутствие таковой - угнетением защитной реации. Конечно, в социуме не все так просто, как в популяции животных, если бы врачи испытывали отвращение к больным, существование медицины было бы, как минимум, сильно затруднено - но, тем не менее, даже врачи не должны относиться к болезни, как к норме. Собственно, они-то как раз не должны в первую очередь.

Но, может быть, гомосексуализм, будучи болезнью в биологическом смысле, обеспечивает человечеству какие-то социальные, цивилизационные плюсы? Нет, ничего подобного. Никаких специфических достоинств гомосексуалисты не имеют (подчеркиваю, специфических; люди, обладающие теми или инымим достоинствами, среди них, конечно, есть, но их процент не выше, чем в среднем по популяции). Их образ жизни ничем не разумнее и не лучше, чем у гетеросексуалов, но, напротив, даже в самом толерантном обществе чреват дополнительными проблемами, будь то более сложный поиск партнера, более высокий риск ряда заболеваний (включая СПИД), связанный с противоестественным характером совокуплений, разного рода психологические проблемы, связанные с гендерной самоидентификацией. В общем, нет никаких причин желать, чтобы количество гомосексуалистов в человеческом обществе увеличивалось или хотя бы не уменьшалось.

Последняя фраза, разумеется, не означает призывов уничтожать их физически. Всякая защитная реакция, здоровая в своей основе, может принимать и гипертрофированные, патологические формы, и когда гомофобия из неприятия гомосексуализма переходит в навязчивое желание "мочить пидоров" - это уже тоже болезнь. Пресловутая статья из советского УК (а также аналогичные законы других стран) - из той же серии. На самом деле, разумеется, больного нельзя наказывать за то, что он болен. Болезнь - это не преступление и вообще не вина (впрочем, применительно к наркомании это не совсем так, но не будем сейчас углубляться). А вот дискриминация больных по причине их болезни в определенных случаях оправдана. Поясним, в чем разница. Никто не наказывает слепого за то, что он слеп. Но водительскую лицензию ему не выдадут, и формально это - дискриминация, ограничение его прав по сравнению со зрячими. Тем не менее, необходимость такой дискриминации очевидна. Другой пример - человека не то что больного чумой, а хотя бы подозреваемого в том, что он заражен, помещают в карантин (фактически - под арест!) без оглядок на его желание и презумпцию невиновности.

В какой мере оправдана дискриминация гомосексуалистов?

Прежде всего заметим, что запреты пресловутых т.н. "гей-парадов" (вот, кстати, за что еще не люблю эту публику, так это за наглое воровство английского слова gay, изначально никакого отношения к ним не имевшего и означающего просто "веселый") дискриминацией не являются. Потому что нет "натурал-парадов", которые бы разрешались (во всяком случае, в России, и это одна из очень немногих российских реалий, которую я одобряю). Т.е., разумеется, гомосексуалист, как и всякий гражданин, имеет право участвовать в политической жизни, в том числе - в митингах и демонстрациях (и вот здесь уже одобряемые реалии заканчиваются: в России, как мы знаем, это право нарушается каждое 31 число), но одно дело - политические требования, а совсем другое - выпячивание своей сексуальной ориентации. Повторюсь - я против любого такого выпячивания, хоть гомо-, хоть гетеро-, но "гетеро" почему-то "парадов гордости" не устраивают, а неумеренную активность проявляют только "гомо". Да, вы не виноваты в том, что вы педерасты и лесбиянки - но и гордиться своей болезнью в высшей степени глупо. Давайте еще парад гордости страдающих поносом и энурезом устроим. С соответствующими запахами... Так что - держите свою ориентацию у себя в штанах. И занимайтесь друг с другом, чем хотите, у себя дома или в ваших частных клубах. А не тыкайте это под нос окружающим, которым противно на это смотреть. Если же тыкаете - то это именно вы проявляете агрессию и навязчивость, и не удивляйтесь тогда защитной реакции общества.

Еще раз повторюсь для непонятливых: мнение "несогласных" по политическим вопросам - это одно. Они имеют право быть услышанными, даже если выражают точку зрения меньшинства. Выпячивание того, что ниже пояса, и уж тем более когда речь о болезни, да еще выдаваемой за норму - совершенно другое. Если совсем просто и грубо - голова имеет право голоса, а вот, как выражаются дети, "ж..е слова не давали".

Но, говорят гомосексуалисты, мы не просто выходим "гордиться", мы боремся за свои права - мы требуем, чтобы нас уравняли с гетеросексуалами в возможности создания семьи. И вот тут, надо признать, кое в чем они правы. Правда, проблему следует рассматривать в комплексе, а не с чисто гомосексуальной точки зрения.

Действительно, с какой стати государство решает за взрослых дееспособных людей, желающих жить вместе, вести общее хозяйство и иметь определенные - юридически оформленные! - права и обязанности по отношению друг к другу, каким образом и когда они могут и не могут это делать? Почему, к примеру, в случае смерти человека его кровные родственники, которых он терпеть не мог, должны иметь больше прав на его наследство, чем его лучший друг? Я намеренно употребил здесь слово "друг", хотя не считаю его применимым к сексуальному партнеру. Дело в том, что понятие семьи вообще пора отвязать от секса и биологии. Какой быть семье - решать исключительно ее членам. В том числе гомосексуальной, полигамной или асексуальной с разным количеством участников одного или обоих полов. Пока все происходит по взаимному согласию, не существует ни одной разумной причины это запрещать. (Разумеется, речь только о светском, а не о церковном браке. Церковь руководствуется не логикой, а догматами, и требовать изменить их в соответствии с либеральными веяниями просто глупо. Не нравятся догматы - не исповедуй соответствующую религию, только и всего.)

Но. Тут есть весьма важное "но". Гомосексуалисты не должны иметь права воспитывать детей, неважно - биологически своих или приемных. И не надо ссылаться в ответ на семьи гетеросексуальных алкоголиков и наркоманов. Я не сказал, что такого права должны быть лишены только гомосексуалисты. Но вполне очевидно, что для ребенка, воспитанного в семье, состоящей из "двух пап" или "двух мам", риск всевозможных психологических проблем - связанных как с собственной идентификацией, так и с адаптацией в обществе - намного выше, чем в семье традиционной. Он выше даже в семье с матерью или отцом-одиночкой (на сей счет существует весьма обширная статистика), а в семье гомосексуалистов соответствующие негативные факторы только усугубляются, плюс добавляются новые (одно дело - когда ребенок вообще не видит перед собой примеров поведения человека определенного пола, другое - когда он видит патологическое поведение). Вполне вероятно, что в такой семье у ребенка намного выше опасность стать гомосексуалистом самому (хотя вопрос о соотношении роли биологии и влияния среды еще не прояснен до конца) и уж во всяком случае - чувствовать себя некомфортно в гетеросексуальном обществе. (Утверждения гомосексуалистов о якобы существующей и опровергающей все эти опасения статистике несостоятельны - даже в тех странах, где воспитание детей гомосексуальными парами легализовано, это произошло лишь несколько лет назад, а какие-либо выводы можно будет делать лишь после того, как эти дети вырастут и начнут (или не начнут) обзаводиться собственными семьями.) Так что по этому параметру дискриминация гомосексуалистов необходима. Друг с другом пусть делают, что хотят, но ребенок - это им не игрушка. И не объект для экспериментов.

А бить, конечно, никого не надо. Но и вина провоцирующего чаще всего сопоставима с виной спровоцированного.

(с) 2011 http://yun.complife.ru/

Рецензия на Александра Маркова
Некоторое время назад журнал "Новый мир" пристал ко мне на предмет рецензии на книгу Александра Маркова (справедливо сочтенной ими именно за _культурное_ событие). Итак, на случай, если кому интересно:

Писать сейчас рецензию на двухтомник Александра Маркова — занятие странноватое. На его выход откликнулись буквально десятки бумажных и сетевых изданий (не говоря уж о блогерах); книга, изначально задуманная как научпоп, стала именно культурным событием и в высшей степени заслуженно удостоилась престижнейшей зиминской премии «Просветитель»; издательство готовит уже третью допечатку тиража, а публика все равно шлет и шлет в энторнеты свои челобитные: «Извините, что к вам обращаемся, сами мы не местные, но — как раздобыть Маркова в бумаге?» (в сетевых библиотеках-то книга вполне общедоступна — и это какбе-намекает неуемным борцам за-копирайты). Итак, с одной стороны, рецензенты-предшественники вроде бы уже «сняли пенки, сливки и прочую высококачественную сметану»; с другой стороны, это позволяет нам, не задерживаясь на дежурных комплиментах, прямо перейти к действительно важным, я бы сказал — идеологическим аспектам означенного сочинения.

…Начать тут придется издалека. Среди биологов имеет хождение шутка, что если бы Дарвин в свое время ограничился публикацией «Происхождения видов…» (в длинном ряду своих работ по систематике ракообразных, палеонтологии южноамериканских млекопитающих и проблеме происхождения атоллов), а «Происхождение человека…» опубликовал бы под псевдонимом — никакого особого общественного резонанса (aka скандал), равно как и самого неприличного слова «дарвинизм», не возникло бы вообще. Эволюция на основе естественного отбора осталась бы чисто академической теорией, мало кому известной за пределами научного сообщества: так ли уж интересны широкой публике все эти галапагосские вьюрки и изменчивость у почтовых голубей? (Это притом что в «Происхождении видов…» вообще-то сказано все, что надо, — в том числе и о происхождении человека как биологического вида: «Sapienti sat»). Да, расхождения с библейской картиной мира «имели место быть» — но вовсе не того масштаба, чтобы всерьез шокировать стремительно секуляризирующееся европейское общество Викторианской эпохи: двадцатью годами ранее геолог Агассис тем же примерно манером «отменил» Всемирный потоп (поставив на его место Великое оледенение) — и ничего, мир не рухнул, а общественная мораль съела это не поморщившись… Но вот чтоб «Человек произошел от обезьяны» — это уже, согласитесь, джентльмены, перебор!

Неудивительно, что с той поры отношение множества людей к теории эволюции (из которой они, собственно, и знают одну эту фразу — не имеющую к самому Дарвину никакого отношения и являющую собой недопустимую вульгаризацию тезиса) полностью укладывается в крик души некоего американского пастора: «Я отлично знаю все ваши доводы, но для меня непереносима сама мысль, будто я веду свой род от мартышки!» Между тем совокупность современных естественно-научных данных (по сравнительной анатомии, палеонтологии, генетике — в том числе палеогеномике, и т. д.) не оставляет пастору и прочим лицам, не желающим «происходить от обезьяны», иного выхода, кроме как «поискать себе другой глобус»… Как тут быть?

Самое простое решение было предложено еще в 1870 году Альфредом Уоллесом, фактическим соавтором Дарвина по созданию теории эволюции на основе естественного отбора — тот просто-напросто волевым решением вывел Человека из-под юрисдикции открытых ими с сэром Чарльзом законов биологической эволюции: «Мораль и высокая интеллектуальная природа человека являются уникальными, как и происхождение жизни на Земле. Человеческий мозг, речь, руки, и внешние формы демонстрируют, что Высший разум участвовал в развитии человеческих рас». В конечном итоге эта позиция трансформировалась в 1950 году в энциклику «Humani Generis», в которой умная Католическая церковь фактически подписала с Наукой соглашение о прекращении огня, постановив: тело человеческое происходит «от предшествующей органической материи» (sic!), но вот душа — вложена в него непосредственно Господом; о-кей? О-кей, — пожала плечами Позитивная Наука, — поскольку ваша «Душа» не имеет внятных верифицируемых определений и не обнаруживается в воспроизводимых экспериментах, для нас это все равно проходит по другому департаменту. Вы, главное, «пальцами в щиток не лазьте» — где у нас реальные черепа питекантропов и ашельские рубила, а про «высокую духовность» всякую — да рассуждайте себе сколько влезет, от нас не убудет!

(Здесь, попутно, — еще одна вводная: любой ученый-естественник в стенах своей лаборатории становится агностиком; не атеистом — подчеркиваю! — а именно агностиком, сознательно и четко ограничивающим сферу собственной компетенции: «Нулевой закон Ньютона: Вездесущее Божие воздействия на движение тел не оказывает». Ученый просто-напросто не имеет права вводить в свои модели сверхъестественные сущности — сие есть диагностический признак науки Нового времени (как в знаменитом диалоге Наполеона с Лапласом: «А где же в вашей космогонической схеме Бог? — Простите, сир, но в такой дополнительной гипотезе нет нужды»). Вне лаборатории же он может быль хоть православным, хоть деистом, хоть воинствующим безбожником — сие есть лишь факт его личной биографии, научному сообществу совершенно неинтересный. И кстати, не следует думать, будто такой подход есть ноу-хау именно научного сообщества: в своем профессиональном отношении к сверхъестественному ученый ничем не отличается от любого другого практикующего специалиста. Попробуйте-ка вообразить реакцию присяжных где-нибудь в глубинке американского Библейского пояса на попытку прокурора или адвоката объяснить по ходу процесса некое событие непосредственным вмешательством Господа в дела земные — притом что потенциальную возможность такового вмешательства ни один из них, как человек истово религиозный, отрицать не станет.

Как бы то ни было, демаркационная линия, как ее прочертили тогда каблуком по песку ватиканские теологи («Тело человеческое есть продукт органической эволюции, а вот душа его — непосредственно от Бога; тело — ваша епархия, душа — наша»), в течение почти полувека более или менее устраивала обе стороны. Однако в последнее время именно наука начала стремительную экспансию, выходя за границы «своей» традиционной территории. При этом она вроде бы и не нарушает буквы того негласного соглашения: ведь все то, что можно «измерить алгеброй», — это, по определению, не-Душа, а значит, все, до чего мы способны дотянуться своими измерительными приборами, — наше… Вот эту меняющуюся буквально на глазах научную картину мира и описывает Александр Марков.

Главное, пожалуй, что выносит из той картины читатель: в непрерывной цепи эволюционно сменяющих друг друга форм, что ведет от восточноафриканских обезьянок-ардипитеков к человеку современного типа, совершенно невозможно «ткнуть пальцем» в то конкретное звено, в коем «обезьяна превратилась в человека» (или, в терминах Уоллеса, произошло «вмешательство Высшего разума»). Иначе говоря, все особенности поведения, социальной структуры и мышления человека (вплоть до таких высших его проявлений, как альтруизм, искусство или религиозные верования) возникают эволюционным путем, step-by-step — точно так же, как и преобразование исходно хватательной стопы, увеличение размеров мозга и миниатюризация зубов. При этом происходящие изменения имеют четкие причинные объяснения, а порождаться могут малозначительными воздействиями, запускающими автокаталитические петли.

Проиллюстрируем это примером, касающимся связи между развитием орудийной деятельности, мозга и руки человека. Осколки камней начинают использовать еще австралопитеки около 3,5 млн лет назад, изготавливать же простейшие каменные орудия — обколотые гальки «олдувайского» типа — начинает 2,5 млн лет назад Homo habilis, человек умелый, который по строению тела и объему мозга практически еще австралопитек (собственно, именно возникновение орудийной деятельности и сочли, чисто конвенционально, той гранью, что разделяет «человека» и «обезьяну», представителей рода Homo и рода Australopithecus). Следующая технология обработки камня, «ашель», возникает 1,7 млн лет назад, у архантропов Homo erectus; эти орудия гораздо более совершенны (археологи иногда шутят, что «путь от олдувайских галек до ашельского двустороннего рубила был труднее, чем от того рубила до звездолета»). Олдувай-ашельский переход часто считают важнейшим переломным рубежом в эволюции рода Homo — но в чем его причина?

Бурно развивающаяся сейчас так называемая «экспериментальная археология» позволила умельцам, овладевшим палеолитическими технологиями обработки камня, использовать себя в качестве «живых моделей» для изучения тонких деталей работы рук (при помощи киберперчаток) и мозга (при помощи позитронно-эмиссионой томографии) доисторических мастеров. Выяснилось, что при изготовлении олдувайских и ашельских орудий активируются существенно разные отделы головного мозга, причем речь идет не просто об уровне координации движений, а о более «высоких» когнитивных функциях, которые становятся востребованы при ашельской технологии, но не нужны при олдувайской. Задействованы оказываются те отделы мозга, что отвечают в том числе за обработку контекстов и интонаций, шире говоря — за членораздельную речь, и за сознательный контроль сложных последовательных действий. Таким образом, олдувай-ашельский переход, похоже, действительно был связан с быстрым развитием абстрактного мышления, без которого было бы трудно придавать объектам произвольную, заранее запланированную форму.

Появление ашельских технологий вкупе с развитием социальной структуры (речь!) позволила архантропам освоить коллективную охоту в саванне; смена диеты на преимущественно мясную привела к резкому увеличению размеров тела (почти в полтора раза) и особенно головного мозга (почти вдвое — от 0,5 до 1 л); впоследствии «вторая кулинарная революция», связанная с термообработкой пищи на огне и резким повышением ее усвояемости, позволит резко сократить объем жевательной мускулатуры, миниатюризировать челюсти и зубы и еще раз резко увеличить мозг до объема, свойственного уже людям — человеку разумному и неандертальцу (свыше 1,5 л). При этом на каждом из этапов возникают дополнительные автокаталитические петли, ускоряющие процесс (например, развитие манипуляторных функций руки позволяет овладеть совершенно недоступной обезьянам техникой высокоточного метания камней, что чрезвычайно расширяет арсенал охотничьих приемов).

Одним из самых важных открытий последних лет, заставивших заметно изменить представления о происхождении и ранней эволюции человека, стал ардипитек; описание полного скелета этого «связующего звена» между австралопитеками и предками шимпанзе стало, по рейтингу журнала «Science», главным естественно-научным открытием 2009 года. Похоже, что наш общий предок с шимпанзе (живший точно во время, предсказанное молекулярной генетикой: 5,5 — 7 млн лет назад) был существом более человекообразным, чем современные шимпы. Это заставляет вернуться к той самой сакраментальной фразе: «Человек произошел от обезьяны». Биологи (начиная с самого Дарвина) набили мозоль на языке, повторяя, что утверждение это неверно, а правильно будет: «Человек и обезьяна имеют общего вымершего предка». Тем, кому это кажется казуистикой, следует повнимательнее присмотреться к ситуации с ардипитеком (весьма близким к тому гипотетическому общему предку). Современные шимпанзе оказываются (по факту) крайне специализированными, аберрантными формами, вторично перешедшими к древесному образу жизни и отличающимися от ардипитека больше, чем антропоиды. Таким образом, тогда уж скорее следовало бы говорить: «Обезьяна (шимпанзе) произошла от человека»!

Ардипитек, как оказалось, чрезвычайно важен и для понимания эволюции социальных отношений у человека.

Американский антрополог Оуэн Лавджой разработал модель эволюции гоминид, основанную на новых данных по ардипитеку. Центральное место в модели занимает объяснение трех уникальных человеческих особенностей — двуногости, редукции клыков и скрытой овуляции. По мнению Лавджоя, эти признаки, появившиеся гораздо раньше, чем большой мозг и изготовление каменных орудий, развились в связи с переходом к моногамии и увеличением вклада отцов в заботу о потомстве, что, в свою очередь, было связано с особенностями пищевой стратегии наших далеких предков.

Слово А. Маркову:

«Гориллы, питающиеся листьями, могут позволить себе лениво блуждать по лесу, перемещаясь всего на несколько сотен метров в день. Всеядные ардипитеки должны были действовать энергичнее и преодолевать гораздо большие расстояния, чтобы раздобыть что-нибудь вкусненькое. При этом возрастала опасность угодить в зубы хищнику.

Особенно тяжело было самкам с детенышами. В таких условиях стратегия „секс в обмен на пищу” становилась для самок очень выигрышной. Самцы, кормившие самок, тоже повышали свой репродуктивный успех, поскольку у их потомства улучшались шансы на выживание».

Если самцы древних гоминид начали систематически носить самкам еду, это должно было сильно изменить направленность отбора. «Самка была заинтересована прежде всего в том, чтобы самец ее не бросил, самец — чтобы самка ему не изменяла. Достижению обеих целей отчаянно мешала принятая у самок приматов манера „рекламировать” овуляцию, или время, когда самка способна к зачатию. Такая реклама выгодна, если социум организован как у шимпанзе. Но в обществе с преобладанием устойчивых парных связей, развившихся на базе стратегии „секс в обмен на пищу”, самка абсолютно не заинтересована в том, чтобы устраивать своему самцу долгие периоды воздержания (кормить перестанет или вовсе к другой уйдет, подлец!). Более того, самке выгодно, чтобы самец вообще никак не мог определить, возможно ли в данный момент зачатие. Многие млекопитающие определяют это по запаху, но у гоминид отбор способствовал редукции множества обонятельных рецепторов. Самцы с ухудшенным обонянием лучше кормили свою семью — и становились более желанными брачными партнерами.

Самец, со своей стороны, тоже не заинтересован в том, чтобы его самка рекламировала свою готовность к зачатию и создавала ненужный ажиотаж среди других самцов, особенно если сам он в данный момент находится „на промысле”. Самки, скрывающие овуляцию, становились предпочтительными партнершами, потому что у них было меньше поводов для супружеских измен. <...>

По мере укрепления парных связей предпочтения самок должны были постепенно сместиться от самых агрессивных и доминантных самцов к самым заботливым. У тех видов животных, у которых самцы не заботятся о семье, выбор самого „крутого” <...> самца часто оказывается для самки наилучшей стратегией. Отцовская забота о потомстве в корне меняет ситуацию. Теперь самке (и ее потомству) гораздо важнее, чтобы самец был надежным кормильцем. Внешние признаки <...> агрессивности (такие, как крупные клыки) начинают не привлекать, а отталкивать самок. Самец с крупными клыками с большей вероятностью будет повышать свой репродуктивный успех силовыми методами, при помощи драк с другими самцами. Такие мужья выходят из моды, когда для выживания потомства необходим старательный и надежный муж-кормилец. Самки, выбирающие мужей-драчунов, выращивают меньше детенышей, чем те, кто выбрал неагрессивных работяг. В итоге самки начинают предпочитать самцов с маленькими клыками — и под действием полового отбора клыки быстро уменьшаются».

Итак, в основе эволюционного успеха предков человека лежат кооперация и моногамия; «боевое товарищество» самцов и «супружеская верность» самок не могущие существовать друг без дружки. Сюда же следует добавить «рыцарство»: обязанность самца погибнуть, но защитить самку или детеныша — не своих, а именно что любых (7/8 австралопитеков, ставших жертвами хищников, — самцы: соотношение, совершенно нереальное при «шкурных» стратегиях поведения), и «заботу о сирых и убогих» (известно довольно много скелетов древних людей не только со следами заживших тяжелых травм, подразумевающих «временную нетрудоспособность», но и с необратимыми старческими изменениями и уродствами, превращавшими их хозяев в, казалось бы, «бесполезную обузу для социума»).

Это заставляет совсем по-иному взглянуть на традиционные представления о «человеческой природе» как о темной бездне, едва-едва прикрытой тоненькой пленочкой культуры. В действительности же, как выясняется, основы нашей морали — от «не убий» (своих, понятное дело…) и «не прелюбодействуй» до «сам погибай — товарища выручай» — сформировались во времена совершенно незапамятные, до-человеческие. Кстати, меняла ли ту природу к лучшему культура/цивилизация — вопрос, вообще-то говоря, неочевидный…

Итак, резюмирую. Ценность книги Александра Маркова не только в том, что она содержит кучу новой научной информации, изложенной хорошим русским языком на уровне, доступном пониманию неленивого старшеклассника. И даже не в том, что она дает именно целостную картину мира. Самое, пожалуй, главное, что картина эта оказывается на редкость оптимистичной и вызывающей гордость за современную науку. Как говорят в энторнетах — мастрид!

(с) http://afranius.live...com/225220.html